Отмели космоса

Плюхаюсь на холодный металл как подмёрзшая лепёшка, резко, насколько это позволяют мёрзлые суставы, высовываюсь и стреляю. Выстрел, второй! Всё мимо. Он укрывается за обломком. Я перевожу сферошлетт в бронебойный режим и выпускаю остатки магазина в надежде зацепить Бубнова сквозь укрытие. Перезаряжаюсь. Вдруг левее вижу движение и ныряю в укрытие до того, как Бубнов, незаметно уползший со своей позиции, успевает прицелиться.

Итак, три выстрела из револьвера было. Вставляю последний магазин в сферошлетт – теперь у нас с Бубновым одинаковый боезапас. Вновь переключившись на осколочный режим, медленно, припав к полу, высовываюсь из-за половинки капсулы, в этот раз полагаясь больше не на зрение, а на слух. Сквозь шум всё усиливающейся пурги получается различить тихое лязганье. Нет, при такой погоде даже с системами шлема у меня не получается определить его местоположение по звуку. А вот Бубнов как-то понял, где я. Первый выстрел толкнул капсулу на меня, второй пробил её и долбанул по бронежилету. Благо, вся сила выстрела ушла в капсулу, удар был очень слабым, даже воздух из лёгких не вышибло. Но это был пятый выстрел, а значит, патронов у него нет!

Вскакиваю, чётко вижу его силуэт, навожу пистолет, но тут взрывается аккумулятор в пробитой капсуле, и я отшатываюсь вбок. В конечном итоге это меня и спасло, потому что Бубнов выстрелил шестой раз.

Заряд пришёлся совсем по касательной, и если бы это была обычная пуля из пистолета, то я даже не получил бы серьёзного урона – амортизирующий слой бронежилета был выше всяких похвал. Но это было нечто большее, чем обычный кусок свинца.

Из меня выбило всё, в первую очередь желание ещё хоть раз поднимать бунт на корабле. Вновь учусь дышать, получается плохо. По ощущениям внутри порвалось что-то важное. Насчёт рёбер с уверенностью не скажу, но им тоже досталось. А ведь заряд всего лишь чиркнул!

Чёрт, Бубнов переиграл меня. Он знал, что я считаю выстрелы и дозарядил револьвер. Как предсказуемо, аж стыдно. Остаётся только опереться на пришедшийся кстати обломок капсулы и ждать, пока меня добьют.

Слева мелькнула фигура. Стреляю туда, мимо. Последний патрон. Опять мелькнула фигура, я жду, всё жду. Снова перебежка, я сохраняю спокойствие ровно до того момента, пока не вижу торчащую из-за укрытия спину Бубнова. Переключаю режим в бронебойный, целюсь, выстрел! Пуля рвёт ткань, но никак не плоть Бубнова, который высовывается откуда-то правее, уже без верхней одежды. Я вновь попался на тупую уловку, ну сколько можно?

Бубнов, помельтешив немного и увидев, как я беспомощно жму на спуск разряженного ствола, идёт ко мне, неспешно, как помотанная жизнью гиена. Улыбается, скотина. Доволен собой. Наверное, он даже предсказал, когда именно у меня закончатся патроны. Только вот хрена с два ты предсказал это!

Я достаточно оклемался, чтобы резко выхватить из-за пояса пистолет Сэнду. Бубнов, мигом позабыв о своей надменной улыбке, прыгнул вбок ещё до того, как я наставил на него ствол. Две пули уходят в молоко, я нахожу в себе силы подняться.

Начинаю перебегать, нет, скорее ковылять от опоры к опоре, паля по мелькающей фигуре. Он даже не пытается стрелять в ответ, только издевательски мельтешит. Один раз рикошетом я попал в Гнидого, тот зашевелился. От неожиданности я вздрогнул, но, оценив ситуацию, решил забыть о нём – сам слезть с балки коновал не сможет, а оружия при нём не наблюдалось. Бубнов опять выглядывает, палю навскидку, мимо. И только расстреляв 13-зарядный магазин и вставив последний, я осознал одну важную вещь. У Бубнова больше нет патронов.

Если бы он хотел оставить меня в живых, то просто отстрелил бы мне ногу. Учитывая, что я уже и не прячусь, это можно было провернуть очень легко. Но Бубнов этого не сделал, потому что не мог. Вот ты и попался, капитан.

Я забылся, пропал в горячке боя и поэтому, плюнув на всё, влез на одну из капсул, надеясь подстрелить снующего туда-сюда Бубнова сверху. Но и тут он меня переиграл – как только я встал выше и открылся, он выстрелил из шокера. Не такого мощного, как у Пакс, его устройство было ближе к тазеру. Воткнувшиеся в бедро иглы парализовали мышцы.

Я стоял неустойчиво и, получив заряд бодрости, изогнулся и шмякнулся на пол, отбивая локоть. Проводки тазера пытаются вырваться из моего тела, но арсенал Бубнова был усовершенствован, и крючки на концах устройства мешали ему покинуть многострадальное бедро. Однако удача улыбнулась мне, пусть и крайне щербатой улыбкой – проводки зацепились за один из обломков обшивки и порвались о зазубренный край.

Я слышал топот Бубнова. Вскидываю пистолет, но он слишком быстро оказывается рядом и после моего второго выстрела отправляет ствол пинком куда-то в нагромождение обломков. Затем Бубнов завалился на спину – и немудрено, последняя выпущенная пуля попала ему в грудь. Поднимаюсь, отскакиваю, глазами ищу пистолет, но понимаю, что это бессмысленно. Оборачиваюсь к Бубнову. От его взгляда меня передёрнуло. Ещё сильнее меня передёрнуло от разложенной телескопической дубинки.

Снимаю с пояса свою дубинку. Мы смотрим друг на друга пять секунд, десять. Вот он делает первый шаг навстречу. Я отвечаю тем же. Сближаемся. Я наношу удар – мимо. От его широкого замаха получается увернуться. Понимаю, что это была обманка только тогда, когда тяжёлый ботинок вонзается мне в голень. Отшатываюсь – и вовремя, дубинка зацепляет самый кончик моего носа.

Он видел, как я дрался раньше, он знает мои движения. Двадцатка и проиграла потому, что перешла в ближний бой, где Бубнов предугадывает каждый финт, каждый удар. И если я ничего не придумаю, то очень скоро буду лежать придавленный капсулами, как Двадцатка.

Беру в левую руку нож с пояса. Не умением, так количеством. Бубнов, глядя на это, слегка поморщился. Сближаемся. Пытаюсь ударить, кольнуть, снова ударить – всё мимо. Он, присев и пропустив мою дубинку над головой, бьёт по корпусу, но броня гасит удар. Контратакую – рука с ножом отбивается плечом. Я даже ткань не повредил.

Расходимся. Меняю нож и дубинку местами, поднимаю глаза, вижу посеревшее лицо капитана. С какой-то смутной радостью замечаю, что на нём начала проглядывать усталость. Всё-таки неслабо тебя Двадцатка отпинала.

В этот раз Бубнов проявил больше инициативы и, размахивая дубинкой, начал теснить меня. Не позволяя прижать себя, кручусь, сохраняя дистанцию, подгадываю момент и наношу тычок дубинкой в лицо. Он пропускает выпад сбоку от головы, перехватывает руку и выворачивает её, дубинка падает, он отправляет её пинком вслед за пистолетом. Я пытаюсь ткнуть его ножом, но следующий пендаль достаётся мне и я, чуть ли не кувыркнувшись, падаю.

Тут же вскакиваю, ожидая новый пинок, но Бубнов стоял на месте и держался на рёбра. Он смачно харкнул, и на металле остался жирный кровавый шлепок. Лицо у него сморщилось ещё сильнее. Я тоже не торопился и пока ощупываю руку, которую он чуть не сломал.

– Ну всё, хватит, – резко сказал Бубнов, запустив руку под одежду.

Я достал заспинный нож взамен утерянной дубинки. Бубнов вытащил какой-то цилиндр, кинул его в мою сторону. Я увернулся, цилиндр пролетел мимо и глухо застучал по металлу, укатываясь куда-то.

– Фрачий холод, – разочарованно протянул Бубнов.

Я резко рванул к нему, размахивая ножами. От большинства хаотичных выпадов он увернулся, но последние достигли цели, оставив неглубокие порезы на одежде. Он тут же перехватил инициативу и, долбанув по пальцам, выбил нож. Затем он, схватив меня за руку, дёрнул её на себя, выкрутил, заставив выпустить второй нож, после чего притянул, откинул свою дубинку, схватил и бросил меня на обломки. Я покатился по острым граням, зарабатывая новые гематомы. Бубнов тяжело дышал, ему было плохо, вздохи напоминали дыхание старика во время инфаркта. И всё же он стоял на ногах твёрдо, в отличие от меня.

– Хватит. Сдайся, я не буду тебя убивать, – сплюнул красным Бубнов.

– Нет.

– Твой шанс – один на сотню.

– Я контрабандист, у меня достаточно карт в рукаве.

– Ты их все потратил.

– Крайне опасное, – сказал я, доставая из-за пояса ствол Инес, – заблуждение.

Конечно же, он успевает среагировать. Пока я направляю на него оружие, он вцепляется в свою левую руку. Я нажимаю на кнопку спуска, он что-то дёргает, после чего раздаётся выстрел, больше похожий на небольшой взрыв, и заряд картечи отбрасывает меня на спину. Нет времени думать, нет времени целиться – упав, просто стреляю дальше, даже не надеясь попасть в бегущего ко мне Бубнова. Тем не менее пара снарядов в него всё же угодила, но от последних он очень умело увернулся, припав влево.

В следующую секунду я получаю пинок по голове, сильно смягченный шлемом, и вцепляюсь в гаусс двумя руками, не позволяя Бубнову его отобрать, но в физическом плане мы несравнимы – он, как будто издеваясь, вырывает ствол и отходит назад, но тут его скручивает кашель.

Это один из самых жутких кашлей, который я слышал в своей жизни. Громкий, перебивающий пургу, хрипящий – люди, которые так кашляют, наверное, уже написали завещание. Изо рта Бубнова вылетают капли крови, он пытается побороть приступ, но именно эта передышка позволила мне встать, выхватить короткий тычковый нож и броситься на бывшего капитана, метя в шею. Тот, не переставая кашлять, одним движением вскинул ствол, направив мне его прямо в лицо. Я вижу, как он жмёт на кнопку… и ничего не происходит. Я расстрелял весь боезапас до того, как Бубнов отобрал ствол.

Он успевает слегка сместиться, но не остановить мою руку. Короткое лезвие вонзается на пару сантиметров в шею, где его и останавливает рука капитана. Финальным усилием дёргаю клинок, прорезая ещё сантиметр кожи, после чего меня отталкивает удар в грудь.

Попадание картечного заряда Бубнова не прошло бесследно – я чувствовал, как некоторые картечины, пробив уничтоженную кинетическим револьвером броню, увязли в мясе. Горячая кровь вытекала из свежих отверстий, пропитывая одежду. Я срезаю лямки бронежилета и откидываю его в сторону. Больше он мне не поможет.

Снова бросаюсь в бой, но Бубнов, выхватив боевой нож, который я в последний раз видел во время подготовки к штурму базы Ангела, резко прочерчивает линию, рассекая мне кисть. Впрочем, тычковый нож не так просто потерять, в отличие от обычного. Жаль, что рука была и так травмирована, и пальцы сами разжались. Пытаюсь подхватить клинок, но Бубнов тут же отгоняет меня резким выпадом.

– Что ещё осталось? – спрашивает он меня свистящим голосом.


Я достаю чётки, надеваю их на руку. Бубнов усмехается. Впрочем, улыбка его гаснет, когда я достаю заточку с обмотанной серебряной проволокой рукояткой.

– Сколько у тебя этих сраных ножей? – устало спрашивает Бубнов.

Желания отвечать нет. Кажется, это конец. Я теряю силы быстрее, чем он, если сейчас не получится убить Бубнова, то убьют меня. Остаётся последнее средство. Всё, что нужно сделать – поймать его нож своим животом и не дать вытащить лезвие, одновременно нанеся удар заточкой в шею. Кажется, мой прошлый тычок не достал всего немного до артерии, но сейчас я обязан попасть.

Вдруг раздаётся жуткий гул, волна воздуха обдаёт нас, сметая принесённый пургой снег с пола развороченного отсека. Над нами зависает корабль в форме мутировавшего баклажана.

– Вот и заказчик, – с какой-то отстранённостью произносит Бубнов.





Глава пятьдесят третья. Всё уже было




Я напряжённо поглядывал на Бубнова, ожидая внезапной атаки, но он засунул нож обратно под одежду, принял расслабленную позу, облокотился на одну из капсул и, забыв обо мне, с каким-то болезненным смирением смотрел на опускающееся судно. Я начал наскоро бинтовать раны. Корабль медленно опускался. Судя по тому, что нас не сдуло и не сожгло, пришельцы использовали антиграв. Небедно, ой как небедно.

Бубнов, видя, что заказчик не торопится, скинул с себя броник и начал выковыривать из своей плоти застрявшие в ней пули, попутно запенивая раны с помощью маленького флакона. Я с завистью посмотрел на него и заглянул ещё раз в свою полупустою аптечку. Там всё ещё не было ничего, кроме бинтов с пропиткой и таблеток от поноса.

Одну картечину у меня даже получилось выдавить из раны, остальные пришлось оставить на месте. Тем временем корабль снизился до двадцати метров над землёй, после чего из него резко выдвинулись штыри, штук двадцать, на которые судно и опёрлось. После этого оно продолжило опускаться, втягивая штыри и стабилизируя положение относительно земли.

Где-то на расстоянии метра над землёй корабль перестал снижаться, замер. Открылся шлюз и из него… полилась духовая оркестровая музыка. Я непонимающе хлопал глазами, пока выдвигался длинный трап. Под раскаты труб и гобоев, фаготов и эуфониумов на трапе показались три четырёхногие фигуры. Я недоверчиво хлопал глазами, потому что только один из пришельцев соответствовал моим представлениям о лнео, которых я видел раньше лишь на картинках учебников да фотографиях новостных изданий.

Первый шарнир выглядел так, как я и ожидал – металлическое туловище, крепящаяся к шарообразному тазу тонким, относительно общих размеров тела, цилиндром, можно сказать, трубой. Ведрообразная округлая голова с глазами, напоминавшими лимонные дольки, располагалась на такой же трубе, но более короткой. Руки имели столько же суставов, как и человеческие, но заканчивались специфическими манипуляторами. Ноги… нет, нижние конечности имели на один сустав больше, чем людские, и двигались особенно непривычно человеческому глазу, наверное, как раз из-за своей многочисленности. Так же этот лнео блестел – он был то ли отполирован, то ли покрыт чем-то, а за его спиной развевался от ветра голубой плащ.

Второй пришелец отличался от первого тем, что на нём тёмной краской был нарисован какой-то сложный трудно воспринимаемый рисунок, а также способом перемещения. Он ходил не по полу, а по потолку. Руки были сильно удлинены, а в нижних конечностях он держал четыре пистолета. После того как потолок закончился и ему пришлось ступить на трап, он просто спрыгнул и пошёл по нему на своих удлинённых руках, из-за чего проигрывал спутникам в росте.

Третий был в коричневом балахоне и являлся обладателем неметаллических частей тела. Полы одежды были не слишком длинными, и я видел, что вместо нижних конечностей у него торчали четыре красно-коричневых щупальца. Судя по виду, они имели внутри кости, повторяющие анатомию лнео. Рукава балахона были укорочены, наверное, специально, чтобы можно было видеть органические руки. Они были чуть светлее остальных конечностей, имели по шесть многосуставчатых пальцев и были сложены на груди.

Оркестровая музыка сменилась фанфарами. Самыми настоящими, как будто на параде. Я, пытаясь осознать происходящее, посмотрел на Бубнова, но тот не отводил взгляд от трапа. А тройка лнео всё так же торжественно приближались к нам под раскаты духовых инструментов, доносящихся изнутри их корабля. Когда они ступили на останки нашего судна, трубы взвыли особенно торжественно и замолкли. Процессия подошла к Бубнову. Шарниры возвышались над ним. Ростом тот, что по моим представлениям больше всего походил на лнео, был под два метра.

– Капитан Бубнов! – внезапно начал говорить полированный. – Как продвигается выполнение приказа?

– Приказ не выполнен, – кратко и чётко ответил Бубнов.

– Как вы допустили это?! Вы будете разжалованы! – шарнир говорил на всеобщем, но поскольку звук воспроизводился не человеческим горлом, получалось жутко.

– Враг совершил диверсию, – спокойно ответил Бубнов.

– Недосмотр! Караулы не были выставлены! Часовые напились, как свиньи! Часть не была в боевой готовности! Всех расстрелять!

Я ожидал многого, но не уж точно не того, что первый же встреченный мою пришелец будет разговаривать, как сбрендивший генерал. Два остальных лнео молчали и не двигались, лишь вены на конечностях полуорганического неприятно пульсировали.

– Я подаю в отставку, разрешите сдать табельное оружие и мундир.

– Не принимаю отставку! Требую полный отчёт произошедшего! К Рождеству! Нет, сегодня же!

Было жутко даже слушать этот диалог. И дело не только в самих словах. Лнео говорил очень странно, словно подражая… А ведь и верно! Он именно что подражал, копировал чью-то манеру речи, пытался адаптировать её под себя, но звучание голоса было настолько неестественным и нечеловеческим, что по спине пробегал холодок, пробуждая воспоминания о том, что я слышал о лнео раньше. Альтернативная логика, странное мировосприятие, фактическое бессмертие, презрение ко всему, что не относится к их небиологическому виду.

– Ян. Помоги.

Это пришла в себя Двадцатка, вырвав меня из мёрзлого транса. Я, убедившись, что до моей персоны никому нет дела, двинулся к сокоманднице. Она всё так же беспомощно копошилась, пытаясь сдвинуть придавившие её капсулы. Я, ещё раз оглянувшись, увидел, как лнео начал размахивать своими блестящими конечностями, что-то яростно говоря капитану.

Толкаю капсулу, другую, не получается. Ищу какой-нибудь рычаг. Небольшой, согнутый под тупым углом обломок обшивки приходится кстати – загоняю его пинками под стальной гроб, который поднимается на пару миллиметров – достаточно, чтобы высвободить руку. Вместе упираемся в последнюю капсулу и, скребя металлом об металл сдвигаем её с кибернетических ног. Двадцатка снова обрела свободу, но распорядилась ей чрезвычайно неразумно. До того, как я успел что-то предпринять, она, выскользнув из своего плаща, рванула к шарнирам. Я выругался, но сделать уже ничего не мог.

По пути к ним она успела подхватить с остатков пола телескопическую дубинку, утерянную Бубновым. Сомневаюсь, что это эффективное оружие против роботов, но не думаю, что это нехитрая мысль могла бы остановить Двадцатку. Конечно, её заметили, как только она выползла из ловушки, но лнео не спешили реагировать. Бубнов только прикрыл лицо рукой.

Тем временем Двадцатка направлялась к полуорганическому пришельцу. Лнео тоже это поняли, и тут случилось неожиданное. Крашеный и полированный отодвинулись от полуорганического, после чего всё так же ярко сверкающий на солнце лнео громко обратился к Бубнову:

– Назови чемпиона, что будет защищать имя твоего судна!

Тут Двадцатка добежала до противника, замахнулась, но в следующую секунду один из пистолетов крашеного бахнул и киборга откинуло назад на пять метров, ударив её об пришедшуюся некстати капсулу.

– Звук гонга не прозвучал, не представившийся чемпион получает штрафное очко! – сказал лнео своим жутко спокойным электронным голосом. – Капитан Бубнов, представь своего чемпиона.

– Дидиан Кикути по прозвищу Двадцатка с борта «Печальное облако»! – звучно объявил Бубнов.

– Ей противостоит… – после этих слов шарнир исторг много разных звуков, для которых во всеобщем, да и в других знакомых мне языках, не хватило бы букв алфавита, после чего вновь перешёл на понятную для человека речь, – …чьё прозвище переводится на человеческий всеобщий язык как «Арлекин тринадцатого созыва». Начнём же поединок!

После этого не в меру пафосного объявления полуорганический медленно пошёл к Двадцатке. Она до сих пор не поднялась. Скверно. Вот он вплотную приблизился к вяло шевелящемуся телу, занёс одно из своих суставчатых щупалец над ней и, размахнувшись, опустил его на голову в шлеме.