Отдана за долги
Часть 23 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Вижу тебе понравилось, — зло ухмыляется он. — Обязательно повторим.
Испуганно смотрю на него. Повторим?!
Не успеваю ничего сказать, как он выходит за дверь.
Склоняюсь на кровать и просто лежу, глотая соленые слезы. Провожу ладонью по лону. Больно. До сих пор больно. Убираю руку и вынимаю ее из-под покрывала. Красные разводы на ладони. Кровь. Моя кровь.
Ее запах смешивается с чем-то ещё. Какой-то новый, незнакомый ранее запах. Терпкий. Звериный.
И тут понимаю, что это запах спермы. Весь живот в ней. Втягиваю носом этот ни на что не похожий запах. И чувствую приступ рвоты.
Заставляю себя встать и бегу в душ.
Несколько раз натираю себя гелем для душа. Натираю и смываю. И снова — натираю и смываю. Как будто это поможет мне смыть не только запах, но и воспоминания.
В конце концов, успокаиваюсь и выхожу из душа. С опаской заглядываю в комнату. Его нет. Иду к кровати, срываю простыню с красными пятнами и яростно пытаюсь порвать ее. Ничего не получается. Бросаю ее на пол, заворачиваюсь в покрывало и как будто в коконе засыпаю. Погружаюсь в темноту.
Во сне ко мне приходит мама и гладит меня по голове. Я хочу взять ее за руку, но вдруг из ниоткуда появляется черный волк и кусает меня. Кричу от страха и боли и просыпаюсь.
В окна бьёт солнечный свет. Уже утро. Сердце до сих пор колотится от ночного кошмара. Натягиваю свою высохшую одежду и иду к двери.
Дёргаю ручку, но она не поддается. Дверь закрыта. Я заперта.
Начинаю колотить в дверь. Слышу, как щелкает замок. Дверь открывается и я вижу женщину, которая вечером привела меня в эту комнату и дала сухую одежду.
Она с улыбкой, по-доброму, смотрит на меня.
— Доброе утро, — говорит она, — завтрак уже готов. Сейчас Вам все принесут.
— Мне надо домой, — произношу я и пытаюсь пройти между косяком и этой женщиной.
— Дамир Зарипович просил Вам передать два слова, — неожиданно говорит она. — Деньги на операцию.
Я останавливаюсь. Я не глупая и отлично понимаю намеки.
Опустив голову, возвращаюсь к кровати.
— Завтрак принесут через пять минут, — говорит женщина и уходит, закрыв за собой дверь.
30. Милана
Так проходит два дня. В бессмысленном ожидании. Сижу в этой комнате — тюрьме. За это время познакомилась с женщиной, которая каждое утро приветствует меня. Рузана. Милая и дружелюбная, она никак не вписывается в стены этого дома.
Каждое утро она приносит мне еду. Мило общается на отвлеченные темы. Но стоит мне завести разговор о хозяине дома или о себе, сразу же уходит.
У меня нет никакой связи с внешним миром. Телефон отобрали. За окном — огороженная высоченным забором территория, по которой периодически проходит охранник.
Я в клетке. Но как долго это продлится? Мне хочется знать ответ лишь на этот вопрос. Я хочу к маме. В больницу. А вдруг ей стало хуже?
На третий день дверь в комнату открывается. Без привычного стука горничной.
Появляется он. Входит и закрывает за собой дверь. И опять этот ледяной пронизывающий взгляд черных глаз. Но я выдерживаю его. Даже не моргаю.
Он молча снимает пиджак и бросает его на стул. Делает шаг ко мне.
Инстинктивно отступаю назад.
Он останавливается и ухмыляется.
— Я могу уйти? — спрашиваю, заставив себя не дрожать от своей смелости.
На секунду его глаза расширяются, но потом он снова берет себя в руки.
— Нет, — отвечает жёстко и расстегивает ворот рубашки.
— Но я должна навестить маму! Вдруг ей хуже? Она же в больнице!
Он вдруг зажмуривается на мгновение и быстро открывает глаза. Огонь в них способен испепелить все вокруг.
— Восемь лет назад, — сквозь зубы цедит он, — мне сообщили, что моя мать умерла.
Я чуть не вскрикиваю, но в последний момент сдерживаю себя.
— Я не смог ни проститься с ней, ни кинуть горсть земли на ее гроб, — продолжает он и смотрит уже не на меня, а на стену за мной.
Как будто погружается в воспоминания.
— Я сидел в четырех стенах и резал себе пальцы от бессилия.
Он переводит взгляд на меня.
— Твоя мать жива, — говорит он. — И твое присутствие там необязательно. Помочь ей ты можешь только здесь.
Его рассказ задевает что-то внутри меня. Когда он говорит о своей матери, что-то в его глазах меняется. Но стоит ему взглянуть на меня, как опять возвращается эта жестокость и ненависть.
Да, мне, наверное, в чем-то жаль его. Но моя мама жива и нуждается во мне. И я должна бороться за то, чтобы быть рядом с ней.
— Но ты же получил свое! — возмущаюсь. — Ты же не собираешься держать меня здесь взаперти вечно?
Откуда-то во мне появляется уверенность. Может быть, потому что я впервые вижу хоть какие-то эмоции на его лице.
Вижу, что он злится. Но не боюсь. Хотя чувствую скрытую угрозу. Опасность, исходящую от него.
— Что же я получил? — усмехается и продолжает расстёгивать рубашку.
Я не решаюсь ответить. Прикусываю губу. Опускаю взгляд. Чувствую, что краснею. Но собираю всю пока несломленную силу воли и произношу:
— Вы лишили меня девственности. Стали первым. Разве Вы не этого хотели?
И решаюсь посмотреть ему в глаза.
Но в них опять холод.
— Нет, — произносит он. — Ты не исполнила мой приказ. Я не был у тебя первым.
От возмущения я начинаю глотать воздух. В конце концов, немного успокоившись, спрашиваю:
— Как Вы можете? Ты… Вы же видели все сами!
— Ты про кровь?
Его вопрос опять вгоняет меня в краску.
— Ты же сама сказала, что у тебя месячные. Эти пятна крови не из-за того, что я порвал твою целку. Ее уже там не было. Ты ослушалась. Поэтому будешь наказана.
— Меня будут искать. Уже ищут, — говорю я. — Вас посадят.
— Тогда твоя мать умрет, а отец сгниет в тюрьме.
Он так спокойно говорит об этом, как будто о погоде на завтра.
— Не забывай, — сквозь зубы цедит он и делает ещё один шаг ко мне, — я твой хозяин. Ты принадлежишь мне. И долг пока не погашен.
Подходит совсем близко, кладет ладонь мне на горло и прижимает к стене.
31. Дамир
Двое суток я пытаюсь выбить эту девку из башки. Сука.
У меня и до нее были девственницы. Но почему-то именно первый секс с ней никак не хочет выходить из моей головы. Закрываю глаза и слышу ее крик, когда вогнал в нее член. Одним толчком. Сразу по самые яйца.
Испуганно смотрю на него. Повторим?!
Не успеваю ничего сказать, как он выходит за дверь.
Склоняюсь на кровать и просто лежу, глотая соленые слезы. Провожу ладонью по лону. Больно. До сих пор больно. Убираю руку и вынимаю ее из-под покрывала. Красные разводы на ладони. Кровь. Моя кровь.
Ее запах смешивается с чем-то ещё. Какой-то новый, незнакомый ранее запах. Терпкий. Звериный.
И тут понимаю, что это запах спермы. Весь живот в ней. Втягиваю носом этот ни на что не похожий запах. И чувствую приступ рвоты.
Заставляю себя встать и бегу в душ.
Несколько раз натираю себя гелем для душа. Натираю и смываю. И снова — натираю и смываю. Как будто это поможет мне смыть не только запах, но и воспоминания.
В конце концов, успокаиваюсь и выхожу из душа. С опаской заглядываю в комнату. Его нет. Иду к кровати, срываю простыню с красными пятнами и яростно пытаюсь порвать ее. Ничего не получается. Бросаю ее на пол, заворачиваюсь в покрывало и как будто в коконе засыпаю. Погружаюсь в темноту.
Во сне ко мне приходит мама и гладит меня по голове. Я хочу взять ее за руку, но вдруг из ниоткуда появляется черный волк и кусает меня. Кричу от страха и боли и просыпаюсь.
В окна бьёт солнечный свет. Уже утро. Сердце до сих пор колотится от ночного кошмара. Натягиваю свою высохшую одежду и иду к двери.
Дёргаю ручку, но она не поддается. Дверь закрыта. Я заперта.
Начинаю колотить в дверь. Слышу, как щелкает замок. Дверь открывается и я вижу женщину, которая вечером привела меня в эту комнату и дала сухую одежду.
Она с улыбкой, по-доброму, смотрит на меня.
— Доброе утро, — говорит она, — завтрак уже готов. Сейчас Вам все принесут.
— Мне надо домой, — произношу я и пытаюсь пройти между косяком и этой женщиной.
— Дамир Зарипович просил Вам передать два слова, — неожиданно говорит она. — Деньги на операцию.
Я останавливаюсь. Я не глупая и отлично понимаю намеки.
Опустив голову, возвращаюсь к кровати.
— Завтрак принесут через пять минут, — говорит женщина и уходит, закрыв за собой дверь.
30. Милана
Так проходит два дня. В бессмысленном ожидании. Сижу в этой комнате — тюрьме. За это время познакомилась с женщиной, которая каждое утро приветствует меня. Рузана. Милая и дружелюбная, она никак не вписывается в стены этого дома.
Каждое утро она приносит мне еду. Мило общается на отвлеченные темы. Но стоит мне завести разговор о хозяине дома или о себе, сразу же уходит.
У меня нет никакой связи с внешним миром. Телефон отобрали. За окном — огороженная высоченным забором территория, по которой периодически проходит охранник.
Я в клетке. Но как долго это продлится? Мне хочется знать ответ лишь на этот вопрос. Я хочу к маме. В больницу. А вдруг ей стало хуже?
На третий день дверь в комнату открывается. Без привычного стука горничной.
Появляется он. Входит и закрывает за собой дверь. И опять этот ледяной пронизывающий взгляд черных глаз. Но я выдерживаю его. Даже не моргаю.
Он молча снимает пиджак и бросает его на стул. Делает шаг ко мне.
Инстинктивно отступаю назад.
Он останавливается и ухмыляется.
— Я могу уйти? — спрашиваю, заставив себя не дрожать от своей смелости.
На секунду его глаза расширяются, но потом он снова берет себя в руки.
— Нет, — отвечает жёстко и расстегивает ворот рубашки.
— Но я должна навестить маму! Вдруг ей хуже? Она же в больнице!
Он вдруг зажмуривается на мгновение и быстро открывает глаза. Огонь в них способен испепелить все вокруг.
— Восемь лет назад, — сквозь зубы цедит он, — мне сообщили, что моя мать умерла.
Я чуть не вскрикиваю, но в последний момент сдерживаю себя.
— Я не смог ни проститься с ней, ни кинуть горсть земли на ее гроб, — продолжает он и смотрит уже не на меня, а на стену за мной.
Как будто погружается в воспоминания.
— Я сидел в четырех стенах и резал себе пальцы от бессилия.
Он переводит взгляд на меня.
— Твоя мать жива, — говорит он. — И твое присутствие там необязательно. Помочь ей ты можешь только здесь.
Его рассказ задевает что-то внутри меня. Когда он говорит о своей матери, что-то в его глазах меняется. Но стоит ему взглянуть на меня, как опять возвращается эта жестокость и ненависть.
Да, мне, наверное, в чем-то жаль его. Но моя мама жива и нуждается во мне. И я должна бороться за то, чтобы быть рядом с ней.
— Но ты же получил свое! — возмущаюсь. — Ты же не собираешься держать меня здесь взаперти вечно?
Откуда-то во мне появляется уверенность. Может быть, потому что я впервые вижу хоть какие-то эмоции на его лице.
Вижу, что он злится. Но не боюсь. Хотя чувствую скрытую угрозу. Опасность, исходящую от него.
— Что же я получил? — усмехается и продолжает расстёгивать рубашку.
Я не решаюсь ответить. Прикусываю губу. Опускаю взгляд. Чувствую, что краснею. Но собираю всю пока несломленную силу воли и произношу:
— Вы лишили меня девственности. Стали первым. Разве Вы не этого хотели?
И решаюсь посмотреть ему в глаза.
Но в них опять холод.
— Нет, — произносит он. — Ты не исполнила мой приказ. Я не был у тебя первым.
От возмущения я начинаю глотать воздух. В конце концов, немного успокоившись, спрашиваю:
— Как Вы можете? Ты… Вы же видели все сами!
— Ты про кровь?
Его вопрос опять вгоняет меня в краску.
— Ты же сама сказала, что у тебя месячные. Эти пятна крови не из-за того, что я порвал твою целку. Ее уже там не было. Ты ослушалась. Поэтому будешь наказана.
— Меня будут искать. Уже ищут, — говорю я. — Вас посадят.
— Тогда твоя мать умрет, а отец сгниет в тюрьме.
Он так спокойно говорит об этом, как будто о погоде на завтра.
— Не забывай, — сквозь зубы цедит он и делает ещё один шаг ко мне, — я твой хозяин. Ты принадлежишь мне. И долг пока не погашен.
Подходит совсем близко, кладет ладонь мне на горло и прижимает к стене.
31. Дамир
Двое суток я пытаюсь выбить эту девку из башки. Сука.
У меня и до нее были девственницы. Но почему-то именно первый секс с ней никак не хочет выходить из моей головы. Закрываю глаза и слышу ее крик, когда вогнал в нее член. Одним толчком. Сразу по самые яйца.