Особые поручения: Пиковый валет
Часть 7 из 20 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
А тут на тебе – сам, своими руками достаешь красивенький, хрустящий билет в рай. Ангелочик манит тебя, соблазняет: не сомневайся, мол, Лопух Дуралеич. Что тут может быть, под этой заманчивой картиночкой, кроме полного для тебя удовольствия? Не повезло? А ничего, ты еще разок попробуй.
Ну и детали, конечно, важны. Чтоб не просто благотворительная лотерея, а европейская, евангелическая. Иноверцев православные не жалуют, но в денежных делах доверяют им больше, чем своим – это факт известный. Чтоб устроить не где-нибудь, а в Попечительском совете по призрению. Чтоб реклама в полицейской газете. Во-первых, москвичи ее любят и охотно читают, а во-вторых, кто ж тут нечистую игру заподозрит? Опять же городовой у входа.
Момус сорвал папильотку, потянул прядку со лба к глазам – рыжина почти сошла. Еще разок промыть, и отлично будет. Жалко, волосы на концах выцвели и секутся, это от частого перекрашивания. Ничего не поделаешь – такая профессия.
Снова скрипнула дверь, Мими быстро проговорила:
– Котик, не кидайся. Принесли то, что ты велел.
Момус встрепенулся.
– Кто? Слюньков?
– Не знаю, противный такой, с зачесом. Которого ты на Рождество в винт обчистил.
– Зови!
Первое, что делал Момус, подготавливаясь к освоению новой территории – обзаводился полезными человечками. Это как на охоте. Приехал в богатое угодье – осмотрись, тропочки исследуй, удобные закуты пригляди, повадки зверья изучи. Вот и в Москве были у Момуса свои информанты в разных ключевых местах. Взять хоть Слюнькова. На малой должности человек, письмоводитель из секретного отделения губернаторской канцелярии, а сколько пользы. И в истории с англичанином пригодился, и теперь вот кстати. Окрутить письмоводителя было проще простого: подсел Слюньков в картишки на три с половиной тысячи, так теперь из кожи вон лезет, чтоб векселя вернуть.
Вошел прилизанный, плоскостопый, с папочкой подмышкой. Заговорил полушепотом, зачем-то оглядываясь на дверь:
– Антуан Бонифатьевич (знал Момуса как французского подданного), только Христом-Богом, ведь каторжное дело. Вы уж быстренько, не погубите. Поджилки трясутся!
Момус молча показал: клади, мол, папку на стол и так же молча махнул – за дверью жди.
Заголовок на папке был такой:
Чиновник для особых поручений
ЭРАСТ ПЕТРОВИЧ ФАНДОРИН
Слева вверху штамп:
Управление московского генерал-губернатора.
Секретное делопроизводство
И еще от руки приписано: Строго секретно.
К внутренней стороне картонки приклеен перечень документов:
Формулярный список
Конфиденциальная характеристика
Сведения личного свойства
Ну, поглядим, что за Фандорин такой на нашу голову.
* * *
Полчаса спустя письмоводитель ушел на цыпочках с секретной папкой и с погашенным векселем на пятьсот рублей. Можно было бы ему, иуде, за такую услугу и все векселя вернуть, но еще пригодится воды напиться.
Момус задумчиво прошелся по кабинету, рассеянно поигрывая кистью халата. Ишь ты как. Разоблачитель заговоров, мастер по тайным расследованиям? Орденов и медалей у него как на бутылке шампанского. Кавалер Орденов Хризантем – это надо же. И в Турции отличился, и в Японии, и в Европу с особыми поручениями ездил. М-да, серьезный господин.
Как там в характеристике? «Незаурядных способностей к ведению деликатных и тайных дел, в особенности требующих сыскной дедукции». Хм. Узнать бы, как это господин надворный советник в первый же день лотерею раздедуктировал.
Ну да ничего, волчина японский, еще посмотрим, кто кому хвост прищемит, погрозил Момус невидимому оппоненту.
Но доверяться одним только официальным документам, хотя бы и сто раз секретным, не следовало. Сведения о господине Фандорине нужно было пополнить и «оживить».
* * *
На «оживление» сведений ушло еще три дня.
За это время Момус произвел следующие действия.
Превратившись в ищущего место лакея, подружился с Прокопом Кузьмичом, дворником фандоринского усадьбовладельца. Выпили вместе казенной, закусили солеными рыжиками, поговорили о том, о сем.
Побывал в театре Корша, понаблюдал за ложей, в которой сидели чиновник особых поручений и его дама сердца, беглая жена петербургского камергера Опраксина. Смотрел не на сцену, где как нарочно разыгрывали комедию господина Николаева «Особое поручение», а исключительно на надворного советника и его пассию. Отлично пригодился цейссовский бинокль, по виду как бы театральный, но с двадцатикратным увеличением. Графиня, конечно, была писаная красавица, но не в момусовом вкусе. Он этаких хорошо знал и предпочитал любоваться их красотой на расстоянии.
Мими тоже внесла свой вклад. Под видом модистки познакомилась с графининой горничной Наташей, продала ей новое саржевое платье по выгоднейшей цене. Заодно попили кофею с пирожными, поболтали о женском, посплетничали.
К концу третьего дня план ответного удара составился. Получится тонко, изящно – то, что надо.
* * *
Операция была назначена на субботу, 15 февраля.
Боевые действия развернулись согласно разработанной диспозиции. Без четверти одиннадцать утра, когда в окнах флигеля на Малой Никитской раздвинули сторы, почтальон доставил срочную телеграмму на имя графини Опраксиной.
Момус сидел в карете чуть наискосок от усадьбы, следил по часам. За окнами флигеля наметилось какое-то движение и вроде бы даже донеслись женские крики. Через тринадцать минут после доставки депеши из дома поспешно вышли сам господин Фандорин и графиня. Сзади семенила, завязывая платок, румяная молодка – вышеупомянутая горничная Наташа. Мадам Опраксина пребывала в несомненной ажитации, надворный советник ей что-то говорил – как видно, успокаивал, но графиня успокаиваться явно не желала. Что ж, ее сиятельство можно понять. Доставленная телеграмма гласила: «Адди, прибываю в Москву одиннадцатичасовым поездом и сразу к вам. Так более продолжаться не может. Вы или уедете со мной, или же я застрелюсь на ваших глазах. Ваш обезумевший Тони».
Именно так, по полученным от горничной сведениям, звала Ариадна Аркадьевна своего хоть и брошеного, но законного супруга, тайного советника и камергера графа Антона Аполлоновича Опраксина. Совершенно естественно, что мсье Фандорин решит избавить даму от неприятной сцены. При эвакуации он, разумеется, будет ее сопровождать, поскольку нервы у Ариадны Аркадьевны тонкие и утешать ее придется долго.
Когда приметные фандоринские сани с пушистой полостью из американского медведя скрылись за углом, Момус неспеша выкурил сигару, проверил в зеркальце, в порядке ли маскарад, и ровно в двадцать минут двенадцатого выскочил из кареты. Он был в камергерском мундире с лентой, при звезде и шпаге, на голове треуголка с плюмажем. Для человека, который только что с поезда, наряд, конечно, странный, но слугу-азиата должен впечатлить. Главное – быстрота и натиск. Не давать опомниться.
Момус решительно вошел в ворота, полубегом пересек двор и громко заколотил в дверь флигеля, хотя отлично видел звонок.
Открыл камердинер Фандорина. Японский подданный, имя – Маса, хозяину беззаветно предан. Эти сведения, а также проштудированная накануне книга господина Гошкевича о японских нравах и обычаях помогли Момусу определить линию поведения.
– А-а, мосье Фандорин! – заорал Момус на косоглазого коротышку, кровожадно вращая глазами. – Похититель чужих жен! Где она? Где моя обожаемая Адди? Что вы с ней сделали?!
Если верить господину Гошкевичу (а почему бы не поверить уважаемому ученому?), для японца нет ничего хуже постыдной ситуации и публичного скандала. К тому же у них, желтолицых сынов микадо, очень развито чувство ответственности перед сюзереном, а надворный советник для этого кругломордого и есть сюзерен.
Камердинер и в самом деле переполошился. Закланялся в пояс, забормотал:
– Избиниче, избиниче. Я биновата. Вася дзина украра, адавачи нердзя.
Момус не понял, что бормочет азиат и при чем тут какой-то Вася, однако было ясно: как и положено японскому вассалу, камердинер готов взять вину господина на себя. Хороса Маса, да жаль, не наса.
– Убивачи меня, я биновата, – кланялся верный слуга и пятился внутрь, маня за собой грозного гостя.
Ага, хочет, чтоб соседи не слышали, догадался Момус. Что ж, это вполне совпадало с его собственными планами.
Войдя в прихожую, Момус как бы пригляделся получше и понял свое заблуждение:
– Да вы не Фандорин! Где он? И где она, моя ненаглядная?
Японец допятился до двери в гостиную, не переставая кланяться. Поняв, что за господина выдать себя не удастся, выпрямился, сложил руки на груди и отчеканил:
– Гаспадзин нету. Уехари. Сафсем.
– Ты лжешь, негодяй, – простонал Момус и рванулся вперед, оттолкнув фандоринского вассала.
В гостиной, испуганно вжав голову в плечи, сидел лопоухий, прыщавый заморыш в потертом сюртучке. Для Момуса его присутствие сюрпризом не было. Звать Анисий Тюльпанов, мелкий служащий из Жандармского управления. Таскается сюда каждое утро, да и в лотерее был.
– А-а, – хищно протянул Момус. – Так вот вы где, господин развратник.
Ушастый вскочил, судорожно сглотнул, залепетал:
– Ваше сиять… Ваше превосходительство… Я, собственно…
Ага, вычислил Момус, стало быть мальчишка в курсе личных обстоятельств своего начальника – сразу понял, кто пожаловал.
Ну и детали, конечно, важны. Чтоб не просто благотворительная лотерея, а европейская, евангелическая. Иноверцев православные не жалуют, но в денежных делах доверяют им больше, чем своим – это факт известный. Чтоб устроить не где-нибудь, а в Попечительском совете по призрению. Чтоб реклама в полицейской газете. Во-первых, москвичи ее любят и охотно читают, а во-вторых, кто ж тут нечистую игру заподозрит? Опять же городовой у входа.
Момус сорвал папильотку, потянул прядку со лба к глазам – рыжина почти сошла. Еще разок промыть, и отлично будет. Жалко, волосы на концах выцвели и секутся, это от частого перекрашивания. Ничего не поделаешь – такая профессия.
Снова скрипнула дверь, Мими быстро проговорила:
– Котик, не кидайся. Принесли то, что ты велел.
Момус встрепенулся.
– Кто? Слюньков?
– Не знаю, противный такой, с зачесом. Которого ты на Рождество в винт обчистил.
– Зови!
Первое, что делал Момус, подготавливаясь к освоению новой территории – обзаводился полезными человечками. Это как на охоте. Приехал в богатое угодье – осмотрись, тропочки исследуй, удобные закуты пригляди, повадки зверья изучи. Вот и в Москве были у Момуса свои информанты в разных ключевых местах. Взять хоть Слюнькова. На малой должности человек, письмоводитель из секретного отделения губернаторской канцелярии, а сколько пользы. И в истории с англичанином пригодился, и теперь вот кстати. Окрутить письмоводителя было проще простого: подсел Слюньков в картишки на три с половиной тысячи, так теперь из кожи вон лезет, чтоб векселя вернуть.
Вошел прилизанный, плоскостопый, с папочкой подмышкой. Заговорил полушепотом, зачем-то оглядываясь на дверь:
– Антуан Бонифатьевич (знал Момуса как французского подданного), только Христом-Богом, ведь каторжное дело. Вы уж быстренько, не погубите. Поджилки трясутся!
Момус молча показал: клади, мол, папку на стол и так же молча махнул – за дверью жди.
Заголовок на папке был такой:
Чиновник для особых поручений
ЭРАСТ ПЕТРОВИЧ ФАНДОРИН
Слева вверху штамп:
Управление московского генерал-губернатора.
Секретное делопроизводство
И еще от руки приписано: Строго секретно.
К внутренней стороне картонки приклеен перечень документов:
Формулярный список
Конфиденциальная характеристика
Сведения личного свойства
Ну, поглядим, что за Фандорин такой на нашу голову.
* * *
Полчаса спустя письмоводитель ушел на цыпочках с секретной папкой и с погашенным векселем на пятьсот рублей. Можно было бы ему, иуде, за такую услугу и все векселя вернуть, но еще пригодится воды напиться.
Момус задумчиво прошелся по кабинету, рассеянно поигрывая кистью халата. Ишь ты как. Разоблачитель заговоров, мастер по тайным расследованиям? Орденов и медалей у него как на бутылке шампанского. Кавалер Орденов Хризантем – это надо же. И в Турции отличился, и в Японии, и в Европу с особыми поручениями ездил. М-да, серьезный господин.
Как там в характеристике? «Незаурядных способностей к ведению деликатных и тайных дел, в особенности требующих сыскной дедукции». Хм. Узнать бы, как это господин надворный советник в первый же день лотерею раздедуктировал.
Ну да ничего, волчина японский, еще посмотрим, кто кому хвост прищемит, погрозил Момус невидимому оппоненту.
Но доверяться одним только официальным документам, хотя бы и сто раз секретным, не следовало. Сведения о господине Фандорине нужно было пополнить и «оживить».
* * *
На «оживление» сведений ушло еще три дня.
За это время Момус произвел следующие действия.
Превратившись в ищущего место лакея, подружился с Прокопом Кузьмичом, дворником фандоринского усадьбовладельца. Выпили вместе казенной, закусили солеными рыжиками, поговорили о том, о сем.
Побывал в театре Корша, понаблюдал за ложей, в которой сидели чиновник особых поручений и его дама сердца, беглая жена петербургского камергера Опраксина. Смотрел не на сцену, где как нарочно разыгрывали комедию господина Николаева «Особое поручение», а исключительно на надворного советника и его пассию. Отлично пригодился цейссовский бинокль, по виду как бы театральный, но с двадцатикратным увеличением. Графиня, конечно, была писаная красавица, но не в момусовом вкусе. Он этаких хорошо знал и предпочитал любоваться их красотой на расстоянии.
Мими тоже внесла свой вклад. Под видом модистки познакомилась с графининой горничной Наташей, продала ей новое саржевое платье по выгоднейшей цене. Заодно попили кофею с пирожными, поболтали о женском, посплетничали.
К концу третьего дня план ответного удара составился. Получится тонко, изящно – то, что надо.
* * *
Операция была назначена на субботу, 15 февраля.
Боевые действия развернулись согласно разработанной диспозиции. Без четверти одиннадцать утра, когда в окнах флигеля на Малой Никитской раздвинули сторы, почтальон доставил срочную телеграмму на имя графини Опраксиной.
Момус сидел в карете чуть наискосок от усадьбы, следил по часам. За окнами флигеля наметилось какое-то движение и вроде бы даже донеслись женские крики. Через тринадцать минут после доставки депеши из дома поспешно вышли сам господин Фандорин и графиня. Сзади семенила, завязывая платок, румяная молодка – вышеупомянутая горничная Наташа. Мадам Опраксина пребывала в несомненной ажитации, надворный советник ей что-то говорил – как видно, успокаивал, но графиня успокаиваться явно не желала. Что ж, ее сиятельство можно понять. Доставленная телеграмма гласила: «Адди, прибываю в Москву одиннадцатичасовым поездом и сразу к вам. Так более продолжаться не может. Вы или уедете со мной, или же я застрелюсь на ваших глазах. Ваш обезумевший Тони».
Именно так, по полученным от горничной сведениям, звала Ариадна Аркадьевна своего хоть и брошеного, но законного супруга, тайного советника и камергера графа Антона Аполлоновича Опраксина. Совершенно естественно, что мсье Фандорин решит избавить даму от неприятной сцены. При эвакуации он, разумеется, будет ее сопровождать, поскольку нервы у Ариадны Аркадьевны тонкие и утешать ее придется долго.
Когда приметные фандоринские сани с пушистой полостью из американского медведя скрылись за углом, Момус неспеша выкурил сигару, проверил в зеркальце, в порядке ли маскарад, и ровно в двадцать минут двенадцатого выскочил из кареты. Он был в камергерском мундире с лентой, при звезде и шпаге, на голове треуголка с плюмажем. Для человека, который только что с поезда, наряд, конечно, странный, но слугу-азиата должен впечатлить. Главное – быстрота и натиск. Не давать опомниться.
Момус решительно вошел в ворота, полубегом пересек двор и громко заколотил в дверь флигеля, хотя отлично видел звонок.
Открыл камердинер Фандорина. Японский подданный, имя – Маса, хозяину беззаветно предан. Эти сведения, а также проштудированная накануне книга господина Гошкевича о японских нравах и обычаях помогли Момусу определить линию поведения.
– А-а, мосье Фандорин! – заорал Момус на косоглазого коротышку, кровожадно вращая глазами. – Похититель чужих жен! Где она? Где моя обожаемая Адди? Что вы с ней сделали?!
Если верить господину Гошкевичу (а почему бы не поверить уважаемому ученому?), для японца нет ничего хуже постыдной ситуации и публичного скандала. К тому же у них, желтолицых сынов микадо, очень развито чувство ответственности перед сюзереном, а надворный советник для этого кругломордого и есть сюзерен.
Камердинер и в самом деле переполошился. Закланялся в пояс, забормотал:
– Избиниче, избиниче. Я биновата. Вася дзина украра, адавачи нердзя.
Момус не понял, что бормочет азиат и при чем тут какой-то Вася, однако было ясно: как и положено японскому вассалу, камердинер готов взять вину господина на себя. Хороса Маса, да жаль, не наса.
– Убивачи меня, я биновата, – кланялся верный слуга и пятился внутрь, маня за собой грозного гостя.
Ага, хочет, чтоб соседи не слышали, догадался Момус. Что ж, это вполне совпадало с его собственными планами.
Войдя в прихожую, Момус как бы пригляделся получше и понял свое заблуждение:
– Да вы не Фандорин! Где он? И где она, моя ненаглядная?
Японец допятился до двери в гостиную, не переставая кланяться. Поняв, что за господина выдать себя не удастся, выпрямился, сложил руки на груди и отчеканил:
– Гаспадзин нету. Уехари. Сафсем.
– Ты лжешь, негодяй, – простонал Момус и рванулся вперед, оттолкнув фандоринского вассала.
В гостиной, испуганно вжав голову в плечи, сидел лопоухий, прыщавый заморыш в потертом сюртучке. Для Момуса его присутствие сюрпризом не было. Звать Анисий Тюльпанов, мелкий служащий из Жандармского управления. Таскается сюда каждое утро, да и в лотерее был.
– А-а, – хищно протянул Момус. – Так вот вы где, господин развратник.
Ушастый вскочил, судорожно сглотнул, залепетал:
– Ваше сиять… Ваше превосходительство… Я, собственно…
Ага, вычислил Момус, стало быть мальчишка в курсе личных обстоятельств своего начальника – сразу понял, кто пожаловал.