Осколки времени
Часть 78 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Бетесда, штат Мэриленд
14 сентября, 18:57
Кэтрин жертвует фотографией отеля в Неаполе, где они вдвоем провели пятидесятилетие Коннора. Ее края скручиваются и обугливаются, когда она попадает в пламя.
Папа следующий. Он добавляет горсть кофейных зерен в очаг вместе с кренделем, который, как он говорит, остался от Дафны.
Теперь моя очередь. Я бросила кусок картона, оторванный от коробки с пиццей «Валенсия».
Мы наблюдаем, как он сгорает. Ветерок подхватывает крошечный белый клочок обугленной бумаги, и он улетает. Какое-то время я наблюдаю за ним, но потом решаю, что не хочу видеть, как он зацепится за лист или упадет на землю. Я хочу верить, что ветер отнесет наши сожженные подношения Коннору куда-нибудь в другую реальность, где он сидит на заднем крыльце и ест пиццу с Энди и Кристофером.
Я хочу верить. Ведь случались и более странные вещи.
Когда заканчивается наша личная поминальная служба, приходят другие, те, кто знал Коннора, но не так хорошо. Трей. Шарлейн и Бенсен. Сара, которая на самом деле совсем не знала Коннора, но все равно заглянула, потому что она почти не видела папу в последние несколько недель. Мамы и Пруденс нет. На следующую неделю мы запланировали ужин: я, Кэтрин, мама и Пру. Может быть. Все зависит от того, как чувствуют себя Пруденс и Кэтрин. И хотя я вижу, что Кэтрин хотелось бы большего, это будет шагом вперед. Я лишь надеюсь, что они все перестанут упрямиться и правда сделают хотя бы один крошечный шаг, пока Кэтрин еще жива.
Как же раздражает, что всем приходится парковаться на следующей улице и протискиваться через изгородь, но перед домом все еще стоят две машины: с репортерами, желающими узнать последние новости о сестре Пру. Мы сидим у костра, который вполне уместно пахнет подгоревшим кофе, и обмениваемся историями о Конноре.
Когда около восьми раздается звонок в дверь, папа и Дафна заходят внутрь, чтобы ответить, надеясь, что это доставка пиццы, а не папарацци. Спустя минуту я заглядываю в кухню и вижу его в фойе, расплачивающегося с водителем, поэтому мы с Треем заходим, чтобы помочь ему с коробками.
Но в кухню входит кто-то еще. Это молодая женщина, высокая и красивая – и сначала мне показалось, что папа впустил репортера. Затем я замечаю, что у нее на бедре сидит малыш, который, кажется, твердо решил спуститься. Его взгляд прикован к Дафне, которая с любопытством принюхивается к его ерзающим ножкам.
Женщина удивляется, увидев мое лицо.
Я вежливо улыбаюсь и вздыхаю. Потому что это уже начинает надоедать.
Трей замечает мое выражение лица и смеется:
– Нам нужно раздобыть тебе табличку с надписью «Не сестра Пруденс».
– Сестра?.. – начинает она. – А, та, что с киристами. Это поэтому снаружи собрались новостные грузовики?
– Да. Я ее племянница, но мы не… близки.
Она выглядит немного озадаченно:
– Окей. Но это не то, зачем… перестань дергаться, малыш, и дай маме кое-что достать…
Женщина сажает маленького мальчика на барный стул и достает конверт из своей огромной сумки. Малыш не теряет времени даром – он успевает спуститься еще до того, как она запускает руку в сумочку. Я опускаюсь на колени и хватаю Дафну за воротник, думая, что она может прыгнуть на него, но она только обнюхивает мальчика и нежно облизывает его протянутую ладошку.
– Твой отец сказал, что она дружелюбная?
– О да. Просто иногда она слишком увлекается. Но, кажется, она сдерживает себя рядом с этим малышом.
Папа и Трей входят с коробками пиццы, бросая любопытный взгляд на нас по пути во внутренний дворик.
– Вообще-то я думала, что ты больше похожа на нее. – Женщина протягивает мне маленький альбом с фотографиями. Из страниц торчит запечатанный конверт, а на обложке – семейная фотография: высокий темноволосый мужчина с очень знакомой улыбкой держит на руках маленького мальчика. Он стоит позади молодой женщины, которая и правда очень похожа на меня. Она держит на коленях ребенка, а рядом с ней стоит девочка постарше, лет семи-восьми.
– Женщина, которая сидит здесь, – моя прапрабабушка. На этой фотографии она немного старше, но внутри есть и другие, сделанные через несколько лет после того, как они поженились, и… возможно, ты ее двойник, – она протягивает мне руку. – Меня зовут Дженнифер Микс. А этот малыш – Коннор Данн Микс.
О, вау.
Я отвожу взгляд от альбома. У мальчика такие же темные волосы, как у его матери, и он совсем не похож на Коннора. Но его пытливые карие глаза действительно немного напоминают мне мальчика постарше, которого я встретила на Всемирной Выставке в 1893 году.
– Привет, Коннор.
Он улыбается, когда я произношу его имя, но потом Дафна облизывает его щеку, и он слишком занят хихиканьем, чтобы обращать внимание на что-то еще, кроме нее.
– Технически это было заданием Коннора, – говорит Дженнифер, – поскольку завещание предписывает самому младшему Коннору Данну в семье доставить этот конверт Кэтрин Шоу по этому адресу. Мы должны были быть здесь еще два дня назад, но у Коннора было что-то с животиком, поэтому нам пришлось отменить рейс.
Кэтрин закрывает за собой дверь патио.
– Здравствуйте. Меня зовут Кэтрин Шоу. Гарри сказал, что вы меня ищете.
– Да. Меня зовут Дженнифер Микс. Как я уже говорила этой юной леди, именно из-за вас мы прилетели сегодня днем из Огайо. Я полагаю, что вы знали моих предков еще в 1950-х годах, когда были маленькой девочкой. Кирнан и Кейт Данн?
Кэтрин улыбается:
– Да, конечно. Я действительно их помню.
– Ну, по-видимому, вы произвели очень сильное впечатление, потому что являетесь частью довольно странного положения в их завещании. Они назвали своего старшего сына Коннор. Это тот, кого Кирнан держит на фотографии. И они просили, чтобы эта традиция передавалась из поколения в поколение. Но… в моей семье нет мальчиков. Мой отец – Коннор Данн третий – неожиданно скончался шесть лет назад, и мы думали, что моя старшая сестра будет той, кто доставит это вам, но потом, два года назад, родился этот паренек, и… что ж… мы здесь.
Она протягивает Кэтрин конверт из плотной бумаги:
– Здесь еще какой-то странный дневник, написанный по-гэльски, насколько мы могли судить. Я должна оставить вам это и копию фотоальбома, который они передали моему деду, а я передала…
– Кейт, – говорю я, глядя на конверт, торчащий из фотоальбома. На нем мои инициалы, ПКП-К, написанные на лицевой стороне.
Дженнифер смеется и качает головой:
– Клянусь, ты, должно быть, перевоплотилась. Ее звали точно так же. Да, и еще кое-что… я не знаю, вспомнишь ли ты вообще эти вещи, Кэтрин, но они, должно быть, нравились тебе в детстве, – она оглядывается, чтобы посмотреть, занят ли Коннор. Он стоит, прижав свои крошечные ладошки к стеклянной двери патио, и смотрит на остальных, сидящих за столом для пикника. Она поднимает цепочку с тремя ключами ХРОНОСа. Затем быстро опускает их обратно внутрь. – Не позволяйте Коннору увидеть то, что в этом конверте, потому что он устроит истерику из-за того, что я их отдаю. Я не знаю почему, но он очарован этими подвесками. Буду честна – я думаю, что они уродливы. Но Коннор всегда любил играть с ними, а не с моим телефоном.
Она закрывает конверт и протягивает его Кэтрин, затем подхватывает Коннора на руки.
– Вы уже ужинали? – спрашивает Кэтрин. – Мы бы очень хотели, чтобы вы присоединились к нам. У нас полно пиццы.
– Пи-да. – Коннор выглядывает в патио, а потом снова смотрит на мать.
– О боже мой! – Дженнифер смеется. – Боюсь, вы произнесли волшебное слово. Теперь вы от него никогда не избавитесь.
Кэтрин открывает дверь, но я задерживаюсь:
– Я выйду через минуту, Кэтрин.
Я ныряю в гостиную и открываю конверт. Письмо внутри – всего лишь одна страница, написанная моим собственным почерком, хотя без тех маленьких завитушек, которые я люблю добавлять.
2 марта 1969 года
Если ты держишь это письмо в своих руках, значит, все сработало. Мы пересматривали наш план каждые несколько лет… сначала оставили ключи у нашего адвоката, а потом, когда появились дети и внуки, решили оставить их в семье. Мы также переписывали это письмо каждые несколько лет, добавляя одни детали и отбрасывая другие. Кажется, что с каждым разом оно становилось все короче, потому что в итоге все эти фотографии в альбоме рассказывают нашу историю.
Я впервые пишу эту записку без Кирнана. Он еще жив, но его память с каждым днем становится все слабее. Он узнает меня, узнает детей, но путается, особенно только проснувшись. Сегодня он коснулся моего лица, улыбнулся и сказал: «Шрам наконец-то исчез», так что я знаю, он думал о тебе.
Кирнан много думал о тебе первые несколько лет. Признаюсь, сначала я немного ревновала, пока он не сказал мне, что я лучше целуюсь.
Она добавляет подмигивающий смайлик в конце – я готова поспорить, что она была первой, кто использовал эмодзи.
Знаю, что для тебя не прошло нисколько времени. Ты еще молода, и у тебя вся жизнь впереди. Я лишь надеюсь, что она будет такой же счастливой, как и моя, и что однажды ты будешь держать в руках книгу с воспоминаниями, подобную этой, хотя, думаю, ты будешь кликать по картинкам. Это одна из тех вещей, по которым я все еще скучаю. Мы дожили до изобретения радио и, наконец, до телевизора, но до iPad нам не продержаться.
Кирнан передает тебе свою любовь – и, наверное, я не против. Передай моей маме, папе и Кэтрин.
Кейт
Мои пальцы перелистывают маленький фотоальбом, в котором рассказывается о более чем пятидесяти годах жизни семьи Данн. Дни рождения, свадьбы, выпускные. Фотография другой-Кейт в шапочке и мантии возле университета. Но та, которую я рассматриваю дольше всех, находится ближе к концу. Штамп с датой на полях гласит: 1962 год, а под ним кто-то нацарапал «Чемпионы Мировой серии». Ему здесь, должно быть, около восьмидесяти лет. Он на стадионе, в бейсболке «Янкиз», и вокруг него куча ребятишек.
Улыбка Кирнана такая же широкая и счастливая, как и на лице маленькой девочки, которую он держит на коленях. Знает ли она, что ее дедушка (прадедушка?) уже видел эту игру? Наверняка даже больше, чем единожды.
Я рассматриваю эту фотографию уже несколько минут. В основном глаза Кирнана, которые, несмотря на морщинки по краям, нисколько не изменились. Затем я кладу письмо и книгу обратно в конверт из манильской бумаги, лежащий на стойке, и присоединяюсь к остальным во внутреннем дворике.
Маленький Коннор – дружелюбный парень, полный энергии. Он болтает и время от времени взбирается на колени, пока мы едим. Он с удовольствием бросает фрисби Дафне, и она довольно добродушно относится к тому, что тарелка пролетает всего метр. Тем не менее я с трудом сдерживаю слезы, наблюдая за этой сценой. Достаю телефон и делаю снимок. Фото Кэтрин, держащей ее пра-пра-пра-пра-пра-правнука, должно быть в учебниках истории.
* * *
Запихиваю последнюю коробку из-под пиццы в мусорный мешок, и Трей выходит со мной на задний двор, чтобы бросить пакеты в ведро. Дженнифер с Коннором уехали около девяти, когда Кэтрин легла спать, потому что у них был ранний обратный рейс в Колумбус. Она обещала быть на связи, но я не знаю, сдержит ли она обещание. Мне кажется, мы, возможно, показались ей чересчур дружелюбными и определенно чересчур эмоциональными. Дженнифер все время бросала на меня странные взгляды, как будто она действительно задумывалась о реинкарнации. Бен и Шарлейн вышли вскоре после них, а за ними последовали папа с Сарой. Все они, вероятно, хотели несколько минут побыть наедине.
И мы с Треем впервые оказались одни, совершенно одни, с тех пор как приехали к Тилсону в день убийства Джулии. И вот мы несем мешки для мусора. Как романтично.
Похоже, Трея это не беспокоит. Едва крышка мусорного бака опускается, как его руки уже обнимают меня, а губы прижимаются к моим губам.
– Мне нужно было это сделать уже… наверное, прошло всего несколько дней, но мне кажется, что целый год.
– Тише. – Я тянусь к нему, чтобы снова поцеловать, и он поднимает меня так, что мое лицо оказывается на одном уровне с его. Я обхватываю его ногами, и мы теперь в другой реальности – той, где нет ничего, кроме его тела и моего, его губ и моих. Я могла бы оставить свой поезд времени на этом пути на целую вечность.
Он прижимает меня спиной к стене гаража и отстраняется от поцелуя, чтобы посмотреть на меня:
– Я скучал по тебе. И мне очень жаль, что я не смог быть рядом с тобой. Мама все еще немного нервничает, говоря, что я слишком рисковал, и…
14 сентября, 18:57
Кэтрин жертвует фотографией отеля в Неаполе, где они вдвоем провели пятидесятилетие Коннора. Ее края скручиваются и обугливаются, когда она попадает в пламя.
Папа следующий. Он добавляет горсть кофейных зерен в очаг вместе с кренделем, который, как он говорит, остался от Дафны.
Теперь моя очередь. Я бросила кусок картона, оторванный от коробки с пиццей «Валенсия».
Мы наблюдаем, как он сгорает. Ветерок подхватывает крошечный белый клочок обугленной бумаги, и он улетает. Какое-то время я наблюдаю за ним, но потом решаю, что не хочу видеть, как он зацепится за лист или упадет на землю. Я хочу верить, что ветер отнесет наши сожженные подношения Коннору куда-нибудь в другую реальность, где он сидит на заднем крыльце и ест пиццу с Энди и Кристофером.
Я хочу верить. Ведь случались и более странные вещи.
Когда заканчивается наша личная поминальная служба, приходят другие, те, кто знал Коннора, но не так хорошо. Трей. Шарлейн и Бенсен. Сара, которая на самом деле совсем не знала Коннора, но все равно заглянула, потому что она почти не видела папу в последние несколько недель. Мамы и Пруденс нет. На следующую неделю мы запланировали ужин: я, Кэтрин, мама и Пру. Может быть. Все зависит от того, как чувствуют себя Пруденс и Кэтрин. И хотя я вижу, что Кэтрин хотелось бы большего, это будет шагом вперед. Я лишь надеюсь, что они все перестанут упрямиться и правда сделают хотя бы один крошечный шаг, пока Кэтрин еще жива.
Как же раздражает, что всем приходится парковаться на следующей улице и протискиваться через изгородь, но перед домом все еще стоят две машины: с репортерами, желающими узнать последние новости о сестре Пру. Мы сидим у костра, который вполне уместно пахнет подгоревшим кофе, и обмениваемся историями о Конноре.
Когда около восьми раздается звонок в дверь, папа и Дафна заходят внутрь, чтобы ответить, надеясь, что это доставка пиццы, а не папарацци. Спустя минуту я заглядываю в кухню и вижу его в фойе, расплачивающегося с водителем, поэтому мы с Треем заходим, чтобы помочь ему с коробками.
Но в кухню входит кто-то еще. Это молодая женщина, высокая и красивая – и сначала мне показалось, что папа впустил репортера. Затем я замечаю, что у нее на бедре сидит малыш, который, кажется, твердо решил спуститься. Его взгляд прикован к Дафне, которая с любопытством принюхивается к его ерзающим ножкам.
Женщина удивляется, увидев мое лицо.
Я вежливо улыбаюсь и вздыхаю. Потому что это уже начинает надоедать.
Трей замечает мое выражение лица и смеется:
– Нам нужно раздобыть тебе табличку с надписью «Не сестра Пруденс».
– Сестра?.. – начинает она. – А, та, что с киристами. Это поэтому снаружи собрались новостные грузовики?
– Да. Я ее племянница, но мы не… близки.
Она выглядит немного озадаченно:
– Окей. Но это не то, зачем… перестань дергаться, малыш, и дай маме кое-что достать…
Женщина сажает маленького мальчика на барный стул и достает конверт из своей огромной сумки. Малыш не теряет времени даром – он успевает спуститься еще до того, как она запускает руку в сумочку. Я опускаюсь на колени и хватаю Дафну за воротник, думая, что она может прыгнуть на него, но она только обнюхивает мальчика и нежно облизывает его протянутую ладошку.
– Твой отец сказал, что она дружелюбная?
– О да. Просто иногда она слишком увлекается. Но, кажется, она сдерживает себя рядом с этим малышом.
Папа и Трей входят с коробками пиццы, бросая любопытный взгляд на нас по пути во внутренний дворик.
– Вообще-то я думала, что ты больше похожа на нее. – Женщина протягивает мне маленький альбом с фотографиями. Из страниц торчит запечатанный конверт, а на обложке – семейная фотография: высокий темноволосый мужчина с очень знакомой улыбкой держит на руках маленького мальчика. Он стоит позади молодой женщины, которая и правда очень похожа на меня. Она держит на коленях ребенка, а рядом с ней стоит девочка постарше, лет семи-восьми.
– Женщина, которая сидит здесь, – моя прапрабабушка. На этой фотографии она немного старше, но внутри есть и другие, сделанные через несколько лет после того, как они поженились, и… возможно, ты ее двойник, – она протягивает мне руку. – Меня зовут Дженнифер Микс. А этот малыш – Коннор Данн Микс.
О, вау.
Я отвожу взгляд от альбома. У мальчика такие же темные волосы, как у его матери, и он совсем не похож на Коннора. Но его пытливые карие глаза действительно немного напоминают мне мальчика постарше, которого я встретила на Всемирной Выставке в 1893 году.
– Привет, Коннор.
Он улыбается, когда я произношу его имя, но потом Дафна облизывает его щеку, и он слишком занят хихиканьем, чтобы обращать внимание на что-то еще, кроме нее.
– Технически это было заданием Коннора, – говорит Дженнифер, – поскольку завещание предписывает самому младшему Коннору Данну в семье доставить этот конверт Кэтрин Шоу по этому адресу. Мы должны были быть здесь еще два дня назад, но у Коннора было что-то с животиком, поэтому нам пришлось отменить рейс.
Кэтрин закрывает за собой дверь патио.
– Здравствуйте. Меня зовут Кэтрин Шоу. Гарри сказал, что вы меня ищете.
– Да. Меня зовут Дженнифер Микс. Как я уже говорила этой юной леди, именно из-за вас мы прилетели сегодня днем из Огайо. Я полагаю, что вы знали моих предков еще в 1950-х годах, когда были маленькой девочкой. Кирнан и Кейт Данн?
Кэтрин улыбается:
– Да, конечно. Я действительно их помню.
– Ну, по-видимому, вы произвели очень сильное впечатление, потому что являетесь частью довольно странного положения в их завещании. Они назвали своего старшего сына Коннор. Это тот, кого Кирнан держит на фотографии. И они просили, чтобы эта традиция передавалась из поколения в поколение. Но… в моей семье нет мальчиков. Мой отец – Коннор Данн третий – неожиданно скончался шесть лет назад, и мы думали, что моя старшая сестра будет той, кто доставит это вам, но потом, два года назад, родился этот паренек, и… что ж… мы здесь.
Она протягивает Кэтрин конверт из плотной бумаги:
– Здесь еще какой-то странный дневник, написанный по-гэльски, насколько мы могли судить. Я должна оставить вам это и копию фотоальбома, который они передали моему деду, а я передала…
– Кейт, – говорю я, глядя на конверт, торчащий из фотоальбома. На нем мои инициалы, ПКП-К, написанные на лицевой стороне.
Дженнифер смеется и качает головой:
– Клянусь, ты, должно быть, перевоплотилась. Ее звали точно так же. Да, и еще кое-что… я не знаю, вспомнишь ли ты вообще эти вещи, Кэтрин, но они, должно быть, нравились тебе в детстве, – она оглядывается, чтобы посмотреть, занят ли Коннор. Он стоит, прижав свои крошечные ладошки к стеклянной двери патио, и смотрит на остальных, сидящих за столом для пикника. Она поднимает цепочку с тремя ключами ХРОНОСа. Затем быстро опускает их обратно внутрь. – Не позволяйте Коннору увидеть то, что в этом конверте, потому что он устроит истерику из-за того, что я их отдаю. Я не знаю почему, но он очарован этими подвесками. Буду честна – я думаю, что они уродливы. Но Коннор всегда любил играть с ними, а не с моим телефоном.
Она закрывает конверт и протягивает его Кэтрин, затем подхватывает Коннора на руки.
– Вы уже ужинали? – спрашивает Кэтрин. – Мы бы очень хотели, чтобы вы присоединились к нам. У нас полно пиццы.
– Пи-да. – Коннор выглядывает в патио, а потом снова смотрит на мать.
– О боже мой! – Дженнифер смеется. – Боюсь, вы произнесли волшебное слово. Теперь вы от него никогда не избавитесь.
Кэтрин открывает дверь, но я задерживаюсь:
– Я выйду через минуту, Кэтрин.
Я ныряю в гостиную и открываю конверт. Письмо внутри – всего лишь одна страница, написанная моим собственным почерком, хотя без тех маленьких завитушек, которые я люблю добавлять.
2 марта 1969 года
Если ты держишь это письмо в своих руках, значит, все сработало. Мы пересматривали наш план каждые несколько лет… сначала оставили ключи у нашего адвоката, а потом, когда появились дети и внуки, решили оставить их в семье. Мы также переписывали это письмо каждые несколько лет, добавляя одни детали и отбрасывая другие. Кажется, что с каждым разом оно становилось все короче, потому что в итоге все эти фотографии в альбоме рассказывают нашу историю.
Я впервые пишу эту записку без Кирнана. Он еще жив, но его память с каждым днем становится все слабее. Он узнает меня, узнает детей, но путается, особенно только проснувшись. Сегодня он коснулся моего лица, улыбнулся и сказал: «Шрам наконец-то исчез», так что я знаю, он думал о тебе.
Кирнан много думал о тебе первые несколько лет. Признаюсь, сначала я немного ревновала, пока он не сказал мне, что я лучше целуюсь.
Она добавляет подмигивающий смайлик в конце – я готова поспорить, что она была первой, кто использовал эмодзи.
Знаю, что для тебя не прошло нисколько времени. Ты еще молода, и у тебя вся жизнь впереди. Я лишь надеюсь, что она будет такой же счастливой, как и моя, и что однажды ты будешь держать в руках книгу с воспоминаниями, подобную этой, хотя, думаю, ты будешь кликать по картинкам. Это одна из тех вещей, по которым я все еще скучаю. Мы дожили до изобретения радио и, наконец, до телевизора, но до iPad нам не продержаться.
Кирнан передает тебе свою любовь – и, наверное, я не против. Передай моей маме, папе и Кэтрин.
Кейт
Мои пальцы перелистывают маленький фотоальбом, в котором рассказывается о более чем пятидесяти годах жизни семьи Данн. Дни рождения, свадьбы, выпускные. Фотография другой-Кейт в шапочке и мантии возле университета. Но та, которую я рассматриваю дольше всех, находится ближе к концу. Штамп с датой на полях гласит: 1962 год, а под ним кто-то нацарапал «Чемпионы Мировой серии». Ему здесь, должно быть, около восьмидесяти лет. Он на стадионе, в бейсболке «Янкиз», и вокруг него куча ребятишек.
Улыбка Кирнана такая же широкая и счастливая, как и на лице маленькой девочки, которую он держит на коленях. Знает ли она, что ее дедушка (прадедушка?) уже видел эту игру? Наверняка даже больше, чем единожды.
Я рассматриваю эту фотографию уже несколько минут. В основном глаза Кирнана, которые, несмотря на морщинки по краям, нисколько не изменились. Затем я кладу письмо и книгу обратно в конверт из манильской бумаги, лежащий на стойке, и присоединяюсь к остальным во внутреннем дворике.
Маленький Коннор – дружелюбный парень, полный энергии. Он болтает и время от времени взбирается на колени, пока мы едим. Он с удовольствием бросает фрисби Дафне, и она довольно добродушно относится к тому, что тарелка пролетает всего метр. Тем не менее я с трудом сдерживаю слезы, наблюдая за этой сценой. Достаю телефон и делаю снимок. Фото Кэтрин, держащей ее пра-пра-пра-пра-пра-правнука, должно быть в учебниках истории.
* * *
Запихиваю последнюю коробку из-под пиццы в мусорный мешок, и Трей выходит со мной на задний двор, чтобы бросить пакеты в ведро. Дженнифер с Коннором уехали около девяти, когда Кэтрин легла спать, потому что у них был ранний обратный рейс в Колумбус. Она обещала быть на связи, но я не знаю, сдержит ли она обещание. Мне кажется, мы, возможно, показались ей чересчур дружелюбными и определенно чересчур эмоциональными. Дженнифер все время бросала на меня странные взгляды, как будто она действительно задумывалась о реинкарнации. Бен и Шарлейн вышли вскоре после них, а за ними последовали папа с Сарой. Все они, вероятно, хотели несколько минут побыть наедине.
И мы с Треем впервые оказались одни, совершенно одни, с тех пор как приехали к Тилсону в день убийства Джулии. И вот мы несем мешки для мусора. Как романтично.
Похоже, Трея это не беспокоит. Едва крышка мусорного бака опускается, как его руки уже обнимают меня, а губы прижимаются к моим губам.
– Мне нужно было это сделать уже… наверное, прошло всего несколько дней, но мне кажется, что целый год.
– Тише. – Я тянусь к нему, чтобы снова поцеловать, и он поднимает меня так, что мое лицо оказывается на одном уровне с его. Я обхватываю его ногами, и мы теперь в другой реальности – той, где нет ничего, кроме его тела и моего, его губ и моих. Я могла бы оставить свой поезд времени на этом пути на целую вечность.
Он прижимает меня спиной к стене гаража и отстраняется от поцелуя, чтобы посмотреть на меня:
– Я скучал по тебе. И мне очень жаль, что я не смог быть рядом с тобой. Мама все еще немного нервничает, говоря, что я слишком рисковал, и…