Осколки прошлого

— Оно собирало пыль в комнате отдыха, пока какой-то дурак не создал петицию о переносе его сюда — для детей. И, конечно же, все ее подписали — для детей. — Он закатил глаза. — Ты не представляешь, как это больно, когда трехлетка пытается тренькать «Собачий вальс».

Она порывисто вдохнула, только чтобы произнести:

— Сыграй что-нибудь для меня.

— О нет, Горюшко. Не этим все должно закончиться. — Он поднялся. Помахал охраннику, чтобы привлечь его внимание, и показал на пианино: — Моя подруга хочет немного сыграть, ничего?

Охранник только пожал плечами, но Лора покачала головой:

— Нет, я не могу. Я не буду.

— О, моя дорогая. Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты мне отказываешь.

Его тон был шутливым ровно настолько, чтобы было понятно — он не шутит. Лора почувствовала, что в ней снова начинает проклевываться страх. Где-то глубоко внутри она навсегда останется той испуганной девочкой, которая потеряла сознание в ванной.

— Я снова хочу услышать, как ты играешь, Горе. Однажды я уже заставил тебя это бросить. Неужели я не смогу заставить тебя снова за это взяться?

Ее руки, лежащие на коленях, задрожали.

— Я не играла с… с Осло.

— Пожалуйста, — он до сих пор не потерял способность произносить это слово совсем не как просьбу.

— Я не…

Ник обошел стол и встал рядом с ней. На этот раз она даже не вздрогнула. Он положил руку ей на ладонь и слегка сжал ее.

— Это самое малое, что ты можешь сделать для меня. Я обещаю, что больше ни о чем тебя не попрошу.

Лора позволила ему поднять ее со стула. Нехотя подошла к пианино. Ее нервы лопались от адреналина. Внезапно на нее накатил страх.

Ее дочь слушала.

— Ну же, не стесняйся. — Ник закрыл ее от охранника. Усадил ее на скамейку так резко, что она ударилась копчиком. — Сыграй для меня, Горе.

Глаза Лоры закрылись сами собой. Она почувствовала, как все у нее внутри сжимается. Комок страха, который спокойно дремал все эти годы, начал ворочаться.

— Джейн, — он сжал пальцами ее плечи. — Я сказал, сыграй что-нибудь для меня.

Она заставила себя открыть глаза. Взглянула на клавиши. Ник стоял близко, но не прижимался к ней. Его пальцы, впившиеся в ее плечи, пробудили ее прежний страх.

— Сейчас же, — сказал он.

Лора подняла руки. Она аккуратно коснулась пальцами клавиш, но не нажала ни на одну. Пластиковое покрытие местами сошло. Волокна дерева торчали, словно занозы.

— Что-нибудь веселенькое, — сказал Ник. — Быстрее, пока мне не стало скучно.

Она не собиралась разыгрываться ради него. Она даже не знала, поможет ли это. Она решила сыграть что-нибудь специально для Энди, например одну из тех ужасных групп-однодневок, которые она так любила. Ее дочь потратила много часов за просмотром старых выступлений Горе Квеллер на Ютубе и прослушиванием ее альбомов. У Лоры в пальцах не осталось ни капли классики. А потом она вспомнила прокуренный бар в Осло, ее разговор с Лорой Жено и поняла, что все должно закончиться тем же, с чего началось.

Она сделала глубокий вдох.

Левой рукой она начала исполнять басовую линию, играя ноты, которые накрепко засели у нее в голове. Она начала аккомпанемент с ми минора, потом пошла ля, потом снова ми минор, потом она спустилась на ре, потом трижды стукнула по до, прежде чем перейти вместе с припевом в мажор, от соль к ре, потом к ми, затем к септаккорду, а потом она снова вернулась к аккомпанементу с ми минор.

В голове она уже слышала, как складывается песня — Рэй Манзерек шизофренически переплетает свои басовые и мелодические партии. Гитара Робби Кригера. Джон Дензмор вступает на барабанах, а Джим Моррисон поет…

«Полюби меня дважды, милая…»

— Фантастика! — Ник повысил голос, чтобы его было слышно за музыкой.

«Полюби меня дважды, девочка…»

Лора снова закрыла глаза. Она отдалась этим скачущим повторениям. Темп был слишком быстрым. Наплевать. Ее душа наполнялась. Вот ее первая любовь, а не Ник. Просто играть снова — это уже дар. Наплевать, что пальцы были неуклюжими и запаздывали на ферматах. Она снова в Осло. Она отбивает ритм на барной стойке. Лора Жено увидела в Джейн Квеллер хамелеона и стала первым человеком, который оценил ту часть нее, которая была способна к постоянной адаптации.

Если я не могу играть музыку, которую люди ценят, я буду играть музыку, которую люди любят.

— Моя дорогая.

Рот Ника оказался совсем рядом с ухом Лоры.

Она сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Она знала, что этим кончится. Она так часто ощущала, как он нависает над ней — сначала все шесть лет, что они были вместе, потом в своих снах, потом — в кошмарах. Она молилась, что, когда она все-таки подведет его к пианино, он не сможет сдержаться.

— Джейн, — он погладил большим пальцем ее шею. Он думал, что пианино заглушает его голос. — Ты все еще боишься, что тебя задушат?


Лора крепко зажмурила глаза. Она топала ногой, чтобы сохранять ритм, и била по клавишам все сильнее и звонче. На самом деле это было просто. Это было почти как играть в пинг-понг — одни и те же ноты то уходили, то возвращались.

— Я помню, как ты боялась за Эндрю. Говорила, что задыхаться — это как будто тебе на голову надевают пластиковый пакет. На двадцать секунд, верно?

Он признавался, что послал Капюшона. Лора замычала под музыку, надеясь, что вибрация ее челюсти не помешает Майку разобрать запись.

«Да, у меня подгибаются колени…»

— Тебе было страшно? — спросил Ник.

Она покачала головой, нажимая на правую педаль, чтобы струны завибрировали.

«Оставь меня на всю неделю…»

Ник сказал:

— Это все твоя вина, любовь моя, разве ты не понимаешь?

Лора перестала подпевать. Ей так же хорошо был знаком ритм угроз Ника, как и ритм этой песни.

— Это твоя вина, что мне пришлось послать Пенни на ферму.

Его губы терлись о ее ухо, словно наждачная бумага, но она не отодвигалась.

— Если бы ты просто дала мне то, чего я хотел, то Эдвин был бы жив, Клара была бы цела и Андреа была бы в безопасности. Все это на твоей совести, любовь моя, и все потому, что ты не слушала меня.

Соучастие.

Лора продолжала играть, хотя уже чувствовала, как огромный воздушный шар ее сердца начинает сдуваться. Он признался, что послал Паулу. Они записали его там, в темной комнатке. Деньки Ника на этом курорте были сочтены.

Но он не закончил.

Его губы коснулись кончика ее уха.

— Я предоставлю тебе еще один выбор, моя дорогая. Мне нужно, чтобы моя дочь выступила в мою поддержку. Чтобы она сказала комиссии по досрочному освобождению, что хочет вернуть папочку домой. Ты заставишь ее это сделать?

Он нажал пальцем на ее сонную артерию — точно так же, как тогда, когда душил ее до потери сознания.

— Или я должен заставить тебя делать еще один выбор? Только теперь это будет не Эндрю, а твоя драгоценная Андреа. Будет ужасно, если ты потеряешь ее после всего случившегося. Я не хочу вредить нашему ребенку, но я это сделаю.

Угрозы. Запугивание. Вымогательство.

Лора продолжала играть, потому что Ник никогда не умел вовремя остановиться.

— Я говорил тебе, что из-под земли тебя достану, моя дорогая. Меня не волнует, скольких людей мне придется за тобой послать и сколько из них погибнет. Ты все еще принадлежишь мне, Горе Квеллер. Каждая твоя частичка принадлежит мне.

Он ждал ее реакции, нащупывая пальцами пульс в расчете уловить первые признаки паники.

Она не паниковала. Она ликовала. Она снова играла музыку. Ее дочь слушала. Лора могла бы остановиться прямо сейчас, ведь он рассказал уже достаточно. Но не могла отказать себе в удовольствии закончить начатое. Лора поднялась на ля, потом вернулась к ми минору, потом спустилась на ре, потом снова трижды ударила по до, и вот она уже была в Голливуд-боул. В Карнеги-холле. Тиволи. Музикферайн. Ханса Тонстудио. Она держала на руках своего ребенка. Любила Гордона. Отталкивала его. Боролась с раком. Прогоняла Энди. Она смотрела на то, как ее дочь наконец превращалась в цветущую, интересную молодую женщину. И она собиралась держаться за нее, потому что Лора больше никогда не откажется от того, что любит, ради этого отвратительного человека.

«Один раз — на завтра… и всего один раз на сегодня…»

Она напевала слова этой песни в тюремной камере. Наигрывала ее на воображаемых клавишах на спинке койки так же, как отстукивала на барной стойке для Лоры Жено. И даже сейчас, когда Ник разыгрывал из себя дьявола у ее левого плеча, Лора позволила себе доиграть песню до самого конца, где звонкое стаккато приводило ее к внезапному финалу:

«Я ухожу».

Руки Лоры легли на колени. Голова опустилась.

Последовала традиционная драматичная пауза, а потом…

Аплодисменты. Восторг. Топот ног.

— Фантастика, — закричал Ник. Он грелся в лучах оваций, как будто они предназначались ему. — Это моя девочка, леди и джентльмены.

Лора встала, смахнув с плеча его руку. Прошла мимо Ника, мимо больших пластиковых столов для пикника, мимо огороженной детской зоны. Но внезапно осознала, что действительно последний раз в жизни видит человека, который называл себя Николасом Харпом.

Она обернулась. Взглянула ему прямо в глаза и сказала:

— Меня теперь не сломать.

Послышалась еще пара хлопков, прежде чем комната погрузилась в тишину.

— Дорогая? — В улыбке Ника сверкнула холодная угроза.

— И мне не больно, — сказала она. — Я излечилась. Моя дочь излечила меня — моя дочь. Мой муж излечил меня. Моя жизнь без тебя излечила меня.