Ошибка сказочника. Возвращение Бессмертного

Ядвига запахнула грудь и осторожно положила маленькую в кровать. Девочка причмокивала, наевшись и успокоившись, сонно хлопала глазками. Ядвига подоткнула одеяльце и, тихо напевая без слов, стала качать зыбку.

Девочка скоро уснула. Ядвиге хотелось наклониться и поцеловать маленькую, её всю распирало от счастья и такой полноты жизни, какой она ещё никогда не испытывала. Но она боялась разбудить малышку, поэтому просто легонько подула, пошевелив светлые волосы на голове дочери. Девочка недовольно поморщилась во сне, повернула голову на бок.

Ядвига улыбнулась. Любое движение малышки до сих пор вызывало у неё удивление и восторг. Все последние месяцы она ходила с переполнявшей её радостью и отказывалась понимать матерей, жалующихся на усталость, недосып, боли, страхи, а то и отторжение от новорождённого. Для неё малышка была главной радостью в жизни, и она до сих пор периодически ощущала наплывы счастья, испытанного в первый день после родов. Наверное, потому, что это были долгожданные роды. Слишком долгожданные.

Она осторожно встала, стараясь не задеть зыбку, прошла в чулан за корзиной. Накинула шаль, поправила заколку в волосах и, глянув ещё раз на спящую малышку, вышла наружу.

Последние месяцы она держалась на старых запасах, но они заканчивались, и пора было пополнить коллекцию. Сегодня Ядвига собиралась набрать ягод боярышника – самая популярная её настойка на ура шла по всей округе и приносила ей стабильный, хоть и не самый высокий доход.

Ядвига не хотела удаляться далеко от дома, но по северному берегу озера, где она обычно собирала боярышник, в этом году ягод было мало. Она набрала здесь едва ли четверть корзины, и то чуть не все руки пришлось исцарапать.

Ядвига задумалась: вернуться ли сейчас домой, посмотреть, как там маленькая? Но решила всё-таки пройти на западный берег и сначала добрать ягоды. Девочка накормлена, успокоена, раньше чем через час не проснётся. Она как раз успеет собрать корзину на Барсучьем холме. Там всегда хорошо цвёл боярышник и ягод должно быть много.

Чутьё не подвело Ядвигу, на Барсучьем холме ягод действительно было много. Она быстро накидала целую корзину и поспешила домой. За час с небольшим она уже успела соскучиться по своей малышке. Впервые, кажется, оставила дочку одну на такой долгий срок и немного тревожилась. В следующий раз надо будет взять её с собой.

Ядвига торопливо шла по берегу, перекладывая тяжёлую корзину из руки в руку и бросая взгляд на свой домик на сваях, видный из любой точки берега. Всё было тихо, никаких посетителей, ни постоянных, ни случайных, не наблюдалось. Она уже подходила к мосткам, как краем глаза заметила в глубине леса что-то постороннее и непривычное, чего здесь не должно было быть.

Ядвига остановилась, всмотрелась. Метрах в ста от берега на небольшой прогалине между дубами и соснами, где росла яблоня, посаженная Ядвигой в первый же год, стоял незнакомец в чёрном. Судя по покрою платья, он был явно нездешний. И по фигуре, и по осанке Ядвига его тоже не узнавала.

Лица незнакомца Ядвига тоже не видела. Он стоял, заложив руки за спину и осматривал с интересом яблоню.

Ядвига ощутила лёгкое беспокойство. К ней постоянно приходили незнакомые люди, не желавшие называть себя. Но обычно они шли сразу к домику, а не застревали в лесу, разглядывая невесть что. Может, он уже побывал в доме и, не найдя её, вышел сюда подождать?

Ядвига поставила корзину на землю и осторожно подошла к незнакомцу. Он продолжал спокойно стоять и смотреть на яблоню. Чем-то она его привлекла, хотя яблоки он не рвал, да и немного было яблок на ней.

– Эй, вы кто? – настороженно спросила Ядвига в спину незнакомца.

Незнакомец в высоких сапогах не вздрогнул, не дёрнулся от неожиданности. Он неторопливо повернулся, продолжая держать руки за спиной.

– Здравствуйте, Ядвига Михайловна! – негромко произнёс он.

– Кеша? – не поверила Ядвига. Она смотрела на молодого человека лет 22-х, гладколицего, спокойного, уверенного, с зачёсанными назад тёмными волосами, и с трудом узнавала в них черты угрюмого угловатого подростка, упрямо не желавшего оставлять у неё своих сестёр и уверенного, что сам со всем справится. – Кеша, ты?! Как же ты изменился-то, Господи, как вырос! Совсем не узнать!

Ядвига дёрнулась было к Кеше обнять его, но тот стоял неподвижно и невозмутимо, всё так же с руками за спиной, словно демонстрируя, что не намерен ни отвечать на нежности, ни проявлять их. Ядвига неловко споткнулась, сердито осадив себя. Троекуров и в прошлый раз не проявил излишней чувствительности, и в этот определённо не собирался.

– А вот вы совсем не изменились, – произнёс он. – Не постарели ни на день, хотя прошло уже сколько? Лет семь? Восемь?

Ядвига делано рассмеялась. Не нравился ей ни этот разговор, ни этот новый, повзрослевший Кеша. Непонятно было, о чём он думает; в разговоре участвовал словно бы один его рот – холодные глаза застыли и ничего не выражали.

– Ой, скажешь тоже – не постарела, – она манерно махнула рукой. – Мои отвары хороши, конечно же, но не настолько.

– Слышал, у вас пополнение в семействе, – Кеша изобразил намёк на улыбку. – Мои поздравления.

– Спасибо! – Ядвиге не нравилась его улыбка, как и всё происходящее. – Чудесная девочка. А откуда ты слышал?

– Велизарий рассказывал.

– А-а, – протянула Ядвига. Велизарий мог, конечно, узнать, хоть она и не извещала никого специально. – Понятно. Ну а сам-то ты как? Как девочки, Маша, Оля? Возвращаться не думаете?

– Вряд ли, – Кеша качнул головой. – Ольга ничего не помнит, но вот Марья… Марья не хочет.

– Что ж, её можно понять, – Ядвига почувствовала непонятное облегчение. – После того что здесь было, и я бы на её месте не вернулась. А ты-то зачем? Ой, а ты ко мне, что ли?

Ядвига спохватилась. Только сейчас до неё дошло, что Кеша здесь не просто так и не абы к кому, а именно к ней и с вполне определённой целью. Иначе зачем было ему тащиться через сотни вёрст из Халдона в эту глушь?

– В том числе, – произнёс Кеша. – В том числе и к вам.

– Зачем? – Ядвига непроизвольно поправила заколку.

Кеша медленно двинулся вокруг Ядвиги.

– Я всё никак не мог понять, куда делся перстень Василисы, – Ядвига, словно зачарованная, поворачивалась вслед за Кешей. – Помните, мы говорили о нём в прошлый раз? Его ведь так и не нашли. Ни перстень, ни камень.

Ядвига нервно дёрнула головой. Во рту вдруг пересохло до того, что стало трудно говорить. Только сейчас она заметила на пальце Троекурова золотой перстень с Лонгиром. Значит, он закончил обучение, стал полноправным волшебником.

– Велизарий обещал найти его и, кажется, даже искал, – монотонно говорил Троекуров, продолжая идти вокруг Ядвиги. – Посылал своих людей. Но не нашёл. И я думал все эти годы почему? Неужели так сложно найти перстень у поджигателей? Не великого ума наши мужички. Спрятать Лонгир такой силы, как у Василисы, явно не для них задача.

– И что? – Ядвига покосилась в сторону домика. Она не хотела себе признаться, что уже догадывается, куда клонит Троекуров. – Что ты придумал?

– Что Лонгир украли не поджигатели. Точнее, может, и они, но явно не для себя.


– Кеша, – прошептала Ядвига.

– Да и поджог они вряд ли бы устроили сами. Не решились бы они напасть на ведьму, если бы кто-то им не подсказал. Если бы кто-то их не натравил. Не пообещал бы хорошо заплатить. За смерть ведьмы. И за её перстень.

– Кеша!

– Самокрут не очень хотел говорить, как оно было и кто его нанял, – Троекуров остановился напротив Ядвиги. Она смотрела на него огромными распахнутыми отчаянными глазами, ожидая последнего удара. – Но я убедил его. Это же ведь была ты, Ядвига! Ты сожгла свою единственную подругу, чтобы забрать её Лонгир!

Он выбросил вперёд руку, и янтарная заколка выскользнула из волос Ядвиги, опустившись ему в ладонь. Она охнула, непроизвольно схватившись за рассыпавшиеся по плечам волосы, дёрнулась отобрать, но заколка уже рассыпалась под взглядом Троекурова, оставив на его ладони сверкающий синий камень.

Ядвига рухнула на колени.

– Кеша!

– Да, это была ты! – остекленевший взгляд Троекурова ожил, теперь он пылал ненавистью. – Это, конечно, была ты. Ты завидовала Василисе, ты хотела колдовать, как она. Но ты не умела, ты же не кончила школу у Велизария. Тебя вышвырнули, я узнавал. И ты решила украсть Лонгир! Украсть у своей подруги!

Троекуров взметнул голос до крика. От его невозмутимости не осталось и следа, он был вне себя от ярости.

– Кеша! – Ядвига протягивала к нему руки, не решаясь вытереть слёзы. – Умоляю! Умоляю, прости!

– Простить? Простить?! Смерть родителей?! Крёстной?! Да ещё такую смерть! Ты же, мразь, и девочек собиралась сжечь вместе с ними!

– Кеша, нет! Нет!!! Я никого не собиралась убивать, Кеша, поверь мне. Я просила только украсть перстень, и всё! Это всё они сами, это всё Самокрут!

– Забавно, – зло рассмеялся Кеша. – Самокрут про тебя говорил то же самое. И как-то, знаешь, ему я больше верю. Вряд ли ты рассчитывала, что Василиса просто так оставит эту кражу. Ты и опоила её специально, и перстни подменила заранее. Поэтому Василиса не могла колдовать, поэтому я ничего не нашёл на пепелище. Настоящий Лонгир не горит, а подделка сгорела.

– Кеша, пожалуйста, пожалуйста, – Ядвига подползала к нему на коленях, размазывая слёзы по щекам. – Пожалуйста!

– Ты оставила двух девочек сиротами! Ты отравила мне жизнь! И ради чего? Ты же так и не справилась с Лонгиром Василисы, ты же двоечница!

Ядвига рыдала отчаянно, со всхлипами. Она с ужасом ждала главного, ради чего Троекуров и прибыл сюда. Ведь не уйдёт же он просто так, просто выплеснув злость и забрав Лонгир тётки, тем более когда у него уже есть свой.

– Всё, на что тебя хватило, приворожить какого-то стрельца. И ради этого тебе нужен был Лонгир? Ради того, чтобы он тебя обрюхатил и бросил? Он хоть знает, что у тебя от него дочь?

– Это моя дочь! – отчаянно вскрикнула Ядвига, вскакивая на ноги. – Это моя девочка, и ей больше никто не нужен!

Троекуров мрачно хмыкнул. Ядвига перепугалась до смертного ужаса.

– Кеша! – зашептала она, вцепившись ему в отвороты. – Кеша, ты же не мог… Ты же не стал бы… Это же девочка… Это же моя девочка… Просто малышка… Кеша, делай со мной, что хочешь, но не трогай её, умоляю!

Ядвига отчаянно цеплялась за грудь Троекурова, моляще заглядывая ему в глаза и надеясь на что-то… хоть на что-то. Сейчас она была готова пойти на что угодно – и на смерть, и на что похуже, только бы Троекуров не тронул её малышку.

Он ничего не ответил. Он просто улыбнулся так, что Ядвигу пробрала дрожь. Поздно, говорила эта улыбка. Поздно что-либо менять.

Ядвига оттолкнула его и бросилась к домику. Она бежала, задыхаясь, спотыкаясь, цепляясь юбкой за корни и ветки, бежала, понимая, что опоздала… она опоздала… и всё же надеясь… надеясь на чудо.

Она пробежала по мосткам, пару раз едва не упав в озеро, распахнула дверь и, почти теряя сознание, рванулась к зыбке.

Зыбка была пуста. Там, где она оставила, уходя, мирно спящую, ничего не подозревающую девочку, сейчас лежала только её распашонка и скомканное в углу одеяльце.

Ядвига схватила распашонку, ещё хранившую тепло детского тельца, ещё пахнущую таким родным, таким до боли знакомым запахом её девочки. Ужас сдавил горло до того, что она не могла даже кричать или плакать – изо рта вырывались только сиплые хрипы. «Этого не может быть, этого не может быть! – кричала каждая клеточка её тела. – Так не должно быть! Она не перенесёт, она не вынесет этого! Это наказание не по её преступлению!»

Ядвига рванулась обратно на берег. Она же знает Кешу, он же хороший парень. Это какая-то ошибка, он не мог так с ней поступить. Он не мог убить её девочку, не мог, не мог, колотилось у неё в мозгу.

Троекуров всё так же стоял у яблони, снова заложив руки за спину. Он вновь выглядел бесстрастно, и только лёгкая, едва заметная усмешка застыла у него на тонких губах.

Ядвига бежала к нему умолять, выпрашивать, унижаться, предлагать всё что угодно, даже саму себя, только бы он вернул её девочку. Она заранее соглашалась на всё, на любое возмездие ради жизни и счастья дочери, но, увидев эту улыбку, эту нагловатую торжествующую усмешку, неожиданно для самой себя пришла в бешенство.

Отчаяние придало ей силы, усмешка Троекурова лишила последней надежды. Бессмысленно перед ним унижаться, это ничего уже не изменит.

– Мерзавец! – хрипло бросила она ему в лицо, взмахнув перед ним распашонкой. – Ты убил мою дочь!

– Нет, не убил, – невозмутимо произнёс Троекуров. – Но ты её больше не увидишь.

Ядвига стояла перед ним, тяжело дыша и пытаясь осознать сказанное. Троекуров повернулся к яблоне лицом. Он ничего не делал, ничего не говорил, он всего лишь шевельнул пальцами, и яблоня моментально вспыхнула огнём, вызвав у Ядвиги непроизвольный горестный крик.

– Молодильные яблоки? – Троекуров повернулся к Ядвиге, приподняв брови. – Какая банальщина, Яга… Пора и тебе стареть… Чтоб не смогла больше никого соблазнить и попробовать всё начать заново.

Яблоня сгорала на глазах, как пучок соломы. Ядвигу шатало. Она хватала ртом воздух, водила рукой, пытаясь ухватиться за что-нибудь… хоть за что-нибудь, только бы не упасть перед этим высокомерным мерзавцем. Она была готова ползать перед ним ещё минуту назад, но сейчас ненавидела такой ненавистью, которая вытеснила даже чувство вины.

– Пожалуй, мне пора! – Троекуров откровенно усмехнулся ей прямо в глаза. – И хотелось бы сказать «прощай», да не нужно мне твоё прощение, Яга.

Прямо как стоял, с заложенными за спину руками, без малейших на вид усилий, Троекуров поднялся в воздух и неслышно скрылся за верхушками деревьев.