Осеннее преступление

— Мы с министром путей сообщения когда-то сидели в одной комиссии, — поделилась Мари. — Связи — полезное дело.

— Было время, Мари заседала в риксдаге, — вставил отец. — Но сочетать риксдаг с семейной жизнью трудновато. — Тон безмятежный, и лишь едва заметная недовольная гримаса свидетельствовала о глубоком разочаровании. Анна ясно поняла это. Наверняка и Мари тоже.

— Еще мы успели перекинуться парой слов с полицеймейстером Стокгольма. — Мари не стала притворяться. — Он очень хорошо отзывался о вас. Сказал, что вы можете стать настоящим сокровищем и для полиции Сконе, и для коммуны. Что в Стокгольме вас будет не хватать.

У Анны похолодело в животе. Неужели Мари на что-то намекает? На Хокана, на расследование? Мари поднесла ко рту стакан, отчего выражение ее лица стало трудно разобрать. Анна покосилась на Бенгта, но, к счастью, не обнаружила ничего, что подтвердило бы ее опасения.

— Как здорово, — сказала она, но избавиться от тревоги не удалось.

Они еще несколько минут светски поболтали — Анну уговорили прийти на ближайший завтрак клуба “Ротари”, — после чего Бенгт и Мари вежливо простились и уехали.

Тем временем Эва-Бритт развлекала Агнес; они, похоже, нашли общий язык.

— Агнес обещала дать Хенри пару советов. Ему на шестьдесят пять лет подарили отличный системный фотоаппарат, но за два года я так ни одной фотографии и не увидела.

— С ним что-то не так, — буркнул Морелль, убирая бокалы. — Изображение расплывается.

— А вы пробовали настроить автофокус? — спросила Агнес.

— Ну да, пытался. Извините, я только позову Александера.

— По-моему, Хенри даже инструкцию не читал, — зашептала Эва-Бритт, когда Морелль вышел. — Он сейчас смущается, но после ужина наверняка захочет выслушать экспертное мнение. — Женщина заговорщически подмигнула Агнес.

С нижнего этажа поднялись Алекс Морелль и две его дочки. Одиннадцатилетняя, любопытная и открытая, стала расспрашивать Агнес, почему у нее розовые волосы и не больно ли, когда в ушах столько дырок; Агнес отвечала дружелюбно и терпеливо. Четырнадцатилетняя чуть смущенно посматривала из-под челки — казалось, она чувствует себя неловко, но вскоре все трое уже сидели на диване и, сдвинув головы, смотрели какое-то видео на телефоне Агнес.

Алекс чувствовал себя более свободно, чем во время знакомства в полицейском участке. От него пахло духами “Курос”, на нем были классические синие кроссовки “New Balance” и красная футболка “Lacoste”, рукава натянулись на бицепсах. Короткие волосы не успели просохнуть, а обрывок красной туалетной бумаги на шее над воротником свидетельствовал, что Алекс брился в спешке. Одно чуть оттопыренное ухо вздуто, как бывает у борцов. Анна не могла отделаться от мысли, что это довольно привлекательно.

За столом ее усадили рядом с Алексом; Эва-Бритт ловко направляла разговор, они успели обсудить и погоду, и времена года еще до коктейля из креветок. В качестве главного блюда Морелль приготовил говяжье филе с картофельной запеканкой, а Агнес получила тарелку с веганской едой. Атмосфера становилась все приятнее, они болтали о том о сем, а Морелль так щедро подливал вино, что Анне пришлось несколько раз напомнить, что она сегодня за рулем, однако Морелля это не остановило, и он снова наполнил ее бокал.

Алекс оказался чудесным собеседником, с чувством юмора и заразительным смехом. Впечатление, которое он произвел на Анну в участке, сменилось более благоприятным. Может быть, дело было в вине, но они с Агнес чувствовали себя по-настоящему хорошо.

Выяснилось, что Морелль — увлеченный садовод. К концу третьей забавной истории о растениях Алекс поймал взгляд Анны и слегка закатил глаза, отчего понравился ей еще больше.

— Похоже, ты часто бываешь в спортзале, Алекс, — сказала она.

— Стараюсь. Когда девочки не у меня, хожу раза три-четыре в неделю. — Алекс машинально потрогал пустое место на безымянном пальце, и Анна тут же отметила, что начала играть с волосами. Черт, что она делает? Всерьез флиртует с недавно разведенным сыном своего предшественника, в первую же неделю на новом месте? Она опустила руку и выпрямилась. Решила не пить больше ни капли, сколько бы Морелль ни уговаривал.

— Александер был многообещающим борцом, — вставил Морелль. — Он чуть не вошел в олимпийскую сборную.

— Вот как! А в каком году?

— В 1992 году, готовился к Барселоне. Повредил колено прямо перед отборочными соревнованиями, а второго шанса уже не дождался. — Алекс пожал плечами. — К тому же я подался в строительство, нашел настоящую работу — тоже неплохо. Когда ты в последний раз слышала о шикарной жизни борцов?

Фраза прозвучала неестественно, словно на самом деле принадлежала кому-то еще, а глаза, в отличие от губ, не улыбались. 1992 год, через два года после случая в каменоломне, заключила Анна про себя.

Как и предсказывала Эва-Бритт, перед кофе Морелль принес фотоаппарат. Похожий на ту же эксклюзивную модель, что и у Агнес. Анна осторожно задумалась, кто же сделал Мореллю такой дорогой именинный подарок. Оказалось, правильный ответ — Бенгт Андерсон. Похоже, Элисабет Видье сказала правду — они с Хенри близко дружили.

Агнес села рядом с Мореллем и принялась привычными движениями показывать разные тонкости и настройки фотоаппарата. Анна сбегала в туалет, но там оказалось занято. Эва-Бритт показала ей лестницу, ведущую вниз.

— Налево, за занавеской.

Внизу оказалась комната для отдыха, обшитая сосновыми панелями. Два кожаных дивана, которым явно не один десяток лет, стеклянный столик и к нему — тележка для напитков, а также обязательный, слишком большой плоский телевизор на стене. Следуя указаниям Эвы-Бритт, Анна отвела бамбуковую занавеску и вышла в коридорчик. Запах подвала смешивался с ароматом моющего средства. Туалет оказался за первой дверью справа. Стены выложены зеленым кафелем, в углу душевая кабина, через еще влажное стекло виден синий флакон геля для душа. В шкафчике — крем для ног, блистер давно просроченного ипрена, вскрытая упаковка одноразовых бритв и баллончик дешевой пены для бритья. Анна устыдилась своего несколько чрезмерного любопытства, но убедила себя, что именно это качество делает ее хорошим полицейским. Любопытство, а также способность сомневаться. Она все больше убеждалась, что в словах Элисабет Видье есть смысл. Вдруг Морелль, при помощи своего закадычного друга Бенгта Андерсона, пытается подтолкнуть ее в определенном направлении. Заставить ее принять их версию о смерти Симона Видье. Тому может быть много причин. Самым простым и объяснимым казалось предположение, что раны, нанесенные трагедией, так до сих пор и не затянулись, и люди — ни жители поселка, ни четверо переживших ту ночь — не хотят снова вскрывать их. Но Анна никак не могла отмахнуться от того, как Элисабет Видье критиковала расследование, и от собственных подозрений. Возможно, Хенри Морелль потому так цеплялся все эти годы за свою должность, что хотел быть уверенным: правда о гибели Симона никогда не выйдет на свет божий.

На обратном пути Анна заметила, что дверь напротив туалета приоткрыта. В полоске света, падавшего из коридора, она заметила что-то вроде витрины с призами, не удержалась и заглянула. Помещение оказалось довольно большим; как и в комнате отдыха, разноцветные мозаичные окна здесь помещались прямо под потолком. В комнате царил полумрак, но в свете из коридора были видны с десяток коробок для переезда, составленных одна на другую; за ними стоял письменный стол и тумбочка с проигрывателем и двойным кассетником лет тридцати, не меньше. В глубине комнаты виднелась небрежно застеленная кровать. Пахло ковролином и мужскими духами “Курос”, отчего Анна тут же оказалась мыслями на вечеринке в честь окончания средней школы. Шарящие руки, вкус жвачки “Хубба-Бубба”. “Take my breath away” на вертушке проигрывателя.

Еще не успев зажечь свет и получить подтверждение своей догадке, Анна поняла, что, во-первых, это старая детская Александера Морелля и, во-вторых, он здесь живет.

Витрина была набита медалями, дипломами и кубками, в основном за соревнования по борьбе, хотя она нашла несколько других — школьные соревнования по легкой атлетике, середины 1980-х годов. За шкафчиком висели фотографии молодых мужчин в борцовской форме и со стрижками “маллет”. Александер был на всех фотографиях, и Анна констатировала, что в юности он отлично выглядел. Почти на всех снимках он улыбался и уверенно смотрел в объектив. На всех, кроме последнего. Здесь Алекс выглядел почти отсутствующим. Анна взглянула на год. 1991. Год назад погиб Симон Видье. А через год Алекс повредит колено и не попадет на Олимпиаду.

Полку с лазерными дисками под hi-fi заполнял рок восьмидесятых. “Bon Jovi”, “Europe”, Брайан Адамс. Подальше штуки потяжелее, вроде “Iron Maiden” и “AC/DC”.

В одном углу она обнаружила застекленный фотоколлаж. Юноши и девушки в белом и в студенческих фуражках. Подпись “Выпуск-1990”, увеличенные снимки младенцев, маленькие бутылочки шампанского, цветочные венки на шее. Белозубые улыбки, сияющие глаза. Снимкам было без малого тридцать лет, но Анна почти слышала, как скандируют ребята. “Гимназия позади. Мы кру-ты!”

Одна фотография была больше остальных. На ней Александер Морелль во взятом напрокат смокинге обнимал за талию фигуристую блондинку в платье со смелым вырезом. Анна предположила, что фотография сделана на студенческом балу и что молодая блондинка — подружка Алекса. Может быть, даже мать девочек?

В правом нижнем углу коллажа помещалась групповая фотография. Пять человек — трое парней и две девушки, все в белом, в студенческих фуражках, стояли, обняв друг друга за плечи и лучась улыбками в объектив.

“Friends forever”, значилось на приклеенном комиксовом “пузыре”, такие были в ходу во времена, когда фотографии еще печатали на бумаге.

Она сразу узнала в центре снимка Алекса Морелля и его светловолосую подружку и довольно быстро поняла, что юноша рядом с ним — это Бруно Сорди. Рядом с Бруно стояла высокая кудрявая девушка с длинным лицом. Без очков, да и вид гораздо счастливее, чем теперь, но это, несомненно, Мари Андерсон, ныне Сорди. С левого края пристроился какой-то юноша. Длинные светлые волосы спускались из-под студенческой фуражки до плеч. Бледный, кожа почти прозрачная, но глаза удивительно живые, а сам он такой счастливый. Анна сразу поняла, кто это. Симон Видье.

— А, вот ты где!


Алекс стоял в дверях, в каждой руке по бокалу. Голос, как и выражение лица, веселые, но между бровями залегла недовольная морщинка.

— Я увидела при… — Анна разогнулась, превратила заикание в паузу, — шкаф из коридора. Впечатляет!

Он расслабился, протянул ей бокал.

— Я сто раз говорил маме и папе, что надо убрать вещи и устроить тут гостевую комнату. Мама бы с удовольствием, но отец отказывается. Хочет, чтобы все было, как всегда. Машина времени прямиком в восьмидесятые.

— Ты здесь живешь? — Анна кивнула на коробки.

Алекс очень симпатично покраснел.

— В доме осталась Юссан. Мы решили, что так лучше, ради девочек. Им там хорошо — бассейн, баскетбольная площадка, все, что хочешь.

Его лицо на миг исказилось, и Анне стало ясно, что развод дался ему нелегко.

— Я строю четыре таунхауса на Смедьевонген. Один для себя, но проект идет с опозданием, так что я пока, так сказать, приземлился здесь. — Он, словно извиняясь, взмахнул рукой. Лицо у него еще немного покраснело.

— За приземление! — Анна подняла бокал. — И за восьмидесятые.

Алекс криво улыбнулся в ответ и прибавил:

— И за мамин и папин подвал.

— Я случайно увидела твои студенческие снимки, — сказала Анна, когда они опустили бокалы. — Сравни мальчика, которым ты был, с мужчиной, которым ты стал.

— Что это значит?

— Ничего особенного. Где-то вычитала.

— Ясно. — Он неуверенно улыбнулся. — А ты сама какой была в девятнадцать лет?

Анна усмехнулась.

— Невыносимой, наверное. Какими мы еще бываем в этом возрасте?

Алекс не ответил. Вместо этого спросил:

— Все сложилось, как ты себе представляла?

— Что именно?

— Жизнь, вообще все. Все сложилось так, как ты мечтала в юности?

— И да, и нет.

Эта тема немного встревожила Анну, и она указала на фотографию с бала:

— Это твоя бывшая жена?

— Нет. — Алекс покачал головой. — Это Карина Педерсен. Мы с седьмого класса были вместе. Все думали, что мы поженимся. Но любовь кончилась после… — Пауза вышла короткой, но внятной, если не говорящей, — после гимназии, — закончил он, хотя имел в виду совсем не это.

Анна сама должна была догадаться. Карина Педерсен, пятая участница той трагической вечеринки. Пятеро друзей на фотографии — те же пятеро, что и в каменоломне. Анна решила, что виновато вино.

Алекс снова улыбнулся, и она отметила, как защекотало где-то в животе. Легкая вибрация, которая устремилась вниз. Анна прогнала щекотку. Надо воспользоваться возникшим между ними притяжением, чтобы подобраться к Симону Видье. Но она упустила момент.

— Слушай, Анна, можно кое-что спросить?

— Что?

— Завтра в парке праздник. Смотр талантов, ярмарка, качели-карусели. Надувной замок, если ты такое любишь. — Алекс заразил ее своей улыбкой. — Вечером — ужин и танцы. Я подумал: не хочешь пойти со мной?

Анна готова была сказать “с удовольствием”, но вдруг вспомнила, что уже обещала пойти с Просто-Лассе. Алекс истолковал ее молчание неверно.

— Ну, если не хочешь, это не проблема… — смущенно заговорил он.

— Нет-нет, я бы с удовольствием пошла с тобой. Но я уже кое-кому пообещала. Просто. — Она сделала паузу, припоминая, как на самом деле зовут семейного юриста. — С Лассе Гуннарсоном. Агнес немного знакома с его сыном. — Последнее было не вполне верно. Анна солгала, чтобы спасти гордость Алекса. — Но мы же там увидимся?

Алекс кивнул и допил, что оставалось у него в бокале. Анна чего-то не понимала в Александере Морелле. Он флиртовал, демонстрировал чувство юмора и уверенность в себе, а в следующую секунду делался молчаливым и неуверенным. Конечно, виной мог быть развод. Мужчины переносят расставание тяжелее, чем женщины, а в сорок пять лет переезжать к маме и папе в подвал — такое вряд ли сильно поднимет самооценку. И все-таки Анне казалось, что дело не только в этом.

Анна украдкой взглянула на фотографию в углу коллажа. Пятеро юных друзей, радостные восклицания — мгновение остановилось почти тридцать лет назад.

Friends forever.