Осень цвета кофе
Часть 24 из 57 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Совесть замучила.
– Издеваешься?!
– Не совсем. Может, его бросила любовница?
– Навряд ли. В любом случае хорошо было бы узнать, видел ли кто-то Костюкова вдвоём с какой-нибудь девушкой, женщиной. Ведь он не обязательно так уж сильно шифровался. Ты понимаешь меня?
– Вполне.
– Так ты поговоришь с этой Матильдой?! Тьфу! С её хозяйкой!
– Как хоть её зовут?
– Я вот тут тебе написал. – И Шура сунул в руку Мирославе бумажку.
Она развернула её и прочитала:
– Евдокия Филаретовна Игнатьева.
– Там и адрес!
– Я вижу.
– А ты знаешь, – склонившись к самому уху Мирославы, зашептал Шура, – какие она пирожки печёт?! Пальчики оближешь!
– А ты откуда знаешь?
– Аветик с ней уже разговаривал, и она его не только накормила, но и одарила подарками! Так что и нам всем досталось.
– Ты мне лучше скажи, кроме пирожков, Аветик принёс что-то?
– Информацию, что ли?
– Естественно!
– Ничего, за что можно было бы зацепиться, – вздохнул Наполеонов.
– Жаль.
– Так что на тебя вся надежда.
– Не факт, что хозяйка Матильды знает ещё что-то, кроме того, что рассказала Аветику.
– Не факт, – согласился Наполеонов, – но поговорить-то можно.
Мирослава кивнула.
– Сейчас ужин будет на столе, – возвестил Морис.
– Давно уже пора, а то я весь слюной истёк, – пожаловался Наполеонов и показал язык коту.
– Шура! – укоризненно проговорила Мирослава.
– А он первый начал дразниться, – принялся оправдываться Наполеонов.
– Он не дразнился, а умывался.
– Почему-то он всегда начинает умываться, когда видит меня, – насупился Наполеонов. – С меня что, пыль на него перелетает?
Морис и Мирослава не выдержали и прыснули со смеху.
– Шура, – отсмеявшись, проговорила Мирослава, – тебе бы уже надо было знать, что коты и кошки – самые чистоплотные на свете животные и поэтому часто умываются.
– И всё равно! Он высовывал язык и показывал его мне! – упрямо гнул свою линию Наполеонов.
– Ты просто как маленький! – махнула на него рукой подруга детства.
– Вот только попрошу не тыкать меня носом в мой рост! Не зря русский народ говорит: «Мал золотник, да дорог».
– Никто тебя никуда не тыкает, иди мой руки – и за стол.
– А вы?
– И мы.
– А я уж подумал, что вы, как ваш кот, языком руки помоете, – ехидно проговорил Наполеонов и чуть ли не вприпрыжку выбежал из кухни.
Ужин прошёл, как говорится в таких случаях, в тёплой, дружеской обстановке.
После ужина Наполеонов расслабился, переместился на диван и развалился рядом с недовольно подвинувшимся котом. Шура, почти так же как Дон, щурил от удовольствия глаза и только что не мурлыкал.
Зато вызвался спеть песню. И спел после того, как Мирослава принесла ему гитару:
Уставлен в избе подоконник
Геранью – к горшку горшок.
Висит на стене половник,
В духовке печётся пирог.
Застеленный скатертью белой
Стол в середине стоит,
Который рукою умелой
Скоро уж будет накрыт.
По чашкам чай разольётся
И будет нарезан пирог.
И кошка лапкой коснётся
И отодвинет горшок,
И вот она на окошке
Нервно виляет хвостом,
Смотрит, как хлебные крошки
Птицы клюют за окном.
И тут же глаза прищурит
И замурлычет о том,
Как хорошо, что у Шуры
Гостеприимный есть дом,
Где его обогреют,
Накормят, напоят, спать
Уложат и сны навеют,
В которых одна благодать.
И нет ни забот, ни печали,
Спи, Шурочка, засыпай!
Вот только забыл – целовали
Вы на ночь меня? Ая-яй!
* * *
На следующее утро Мирослава из дома уехала рано, почти что следом за Наполеоновым.
Она надеялась, что Игнатьева не выгуливает собаку слишком рано, как это делают торопящиеся успеть на работу люди. Пенсионерке вовсе не обязательно вставать рано, если она, конечно, не является любительницей общения с другими собачниками.
– Издеваешься?!
– Не совсем. Может, его бросила любовница?
– Навряд ли. В любом случае хорошо было бы узнать, видел ли кто-то Костюкова вдвоём с какой-нибудь девушкой, женщиной. Ведь он не обязательно так уж сильно шифровался. Ты понимаешь меня?
– Вполне.
– Так ты поговоришь с этой Матильдой?! Тьфу! С её хозяйкой!
– Как хоть её зовут?
– Я вот тут тебе написал. – И Шура сунул в руку Мирославе бумажку.
Она развернула её и прочитала:
– Евдокия Филаретовна Игнатьева.
– Там и адрес!
– Я вижу.
– А ты знаешь, – склонившись к самому уху Мирославы, зашептал Шура, – какие она пирожки печёт?! Пальчики оближешь!
– А ты откуда знаешь?
– Аветик с ней уже разговаривал, и она его не только накормила, но и одарила подарками! Так что и нам всем досталось.
– Ты мне лучше скажи, кроме пирожков, Аветик принёс что-то?
– Информацию, что ли?
– Естественно!
– Ничего, за что можно было бы зацепиться, – вздохнул Наполеонов.
– Жаль.
– Так что на тебя вся надежда.
– Не факт, что хозяйка Матильды знает ещё что-то, кроме того, что рассказала Аветику.
– Не факт, – согласился Наполеонов, – но поговорить-то можно.
Мирослава кивнула.
– Сейчас ужин будет на столе, – возвестил Морис.
– Давно уже пора, а то я весь слюной истёк, – пожаловался Наполеонов и показал язык коту.
– Шура! – укоризненно проговорила Мирослава.
– А он первый начал дразниться, – принялся оправдываться Наполеонов.
– Он не дразнился, а умывался.
– Почему-то он всегда начинает умываться, когда видит меня, – насупился Наполеонов. – С меня что, пыль на него перелетает?
Морис и Мирослава не выдержали и прыснули со смеху.
– Шура, – отсмеявшись, проговорила Мирослава, – тебе бы уже надо было знать, что коты и кошки – самые чистоплотные на свете животные и поэтому часто умываются.
– И всё равно! Он высовывал язык и показывал его мне! – упрямо гнул свою линию Наполеонов.
– Ты просто как маленький! – махнула на него рукой подруга детства.
– Вот только попрошу не тыкать меня носом в мой рост! Не зря русский народ говорит: «Мал золотник, да дорог».
– Никто тебя никуда не тыкает, иди мой руки – и за стол.
– А вы?
– И мы.
– А я уж подумал, что вы, как ваш кот, языком руки помоете, – ехидно проговорил Наполеонов и чуть ли не вприпрыжку выбежал из кухни.
Ужин прошёл, как говорится в таких случаях, в тёплой, дружеской обстановке.
После ужина Наполеонов расслабился, переместился на диван и развалился рядом с недовольно подвинувшимся котом. Шура, почти так же как Дон, щурил от удовольствия глаза и только что не мурлыкал.
Зато вызвался спеть песню. И спел после того, как Мирослава принесла ему гитару:
Уставлен в избе подоконник
Геранью – к горшку горшок.
Висит на стене половник,
В духовке печётся пирог.
Застеленный скатертью белой
Стол в середине стоит,
Который рукою умелой
Скоро уж будет накрыт.
По чашкам чай разольётся
И будет нарезан пирог.
И кошка лапкой коснётся
И отодвинет горшок,
И вот она на окошке
Нервно виляет хвостом,
Смотрит, как хлебные крошки
Птицы клюют за окном.
И тут же глаза прищурит
И замурлычет о том,
Как хорошо, что у Шуры
Гостеприимный есть дом,
Где его обогреют,
Накормят, напоят, спать
Уложат и сны навеют,
В которых одна благодать.
И нет ни забот, ни печали,
Спи, Шурочка, засыпай!
Вот только забыл – целовали
Вы на ночь меня? Ая-яй!
* * *
На следующее утро Мирослава из дома уехала рано, почти что следом за Наполеоновым.
Она надеялась, что Игнатьева не выгуливает собаку слишком рано, как это делают торопящиеся успеть на работу люди. Пенсионерке вовсе не обязательно вставать рано, если она, конечно, не является любительницей общения с другими собачниками.