Орхидея съела их всех

– Мы сыграем с вами в игру под названием “Рыбалка”.

Олли гадает, будет ли это похоже на игру, в которую он каждую неделю играет с продавцом рыбы Спенсером в лавке в Херн-бэе – ну, или играл раньше. Они с Клем в последнее время по разным причинам стали все чаще покупать рыбу в “Окадо”[45]. К тому же в эту игру “Рыбалку” им предлагают сыграть в университете, в здании из камня и стекла, – обычно здесь принимают важных гостей и совещается руководство. Сегодня в университете проходит “День кооперации”, в рамках которого все участвуют в специальных мероприятиях и занимаются тимбилдингом. И почему Олли должен тратить время на такую ерунду? Да и ведущий тут – какой-то гребаный антрополог, наверняка с сомнительным мировоззрением. Нет, ну правда, почему? Кому-то в голову пришло, что Олли должен представлять младшую категорию сотрудников английского отделения – так называемых “неостепенившихся”, то есть тех, кто еще не получил ученую степень. Вместе с ним в команде Дэвид, Фрэнк и Меган, известная как Мистическая Мег: она читает курс по магическому реализму и умудрилась пробиться в старшие лекторы раньше Олли. Всем этим людям Олли всегда старается пустить пыль в глаза – если не считать Мистической Мег, которую он мечтает уничтожить, но пока не придумал, как.

Хотя Олли и стремится произвести впечатление на Дэвида и Фрэнка, он тратит кучу времени и сил на то, чтобы избегать их, возможно, потому, что считает, будто своим отсутствием сможет впечатлить их гораздо сильнее, чем присутствием, – по крайней мере, пока не дописал книгу. Например, он никогда не поднимается по лестнице на второй этаж здания, где расположено английское отделение. Он договорился с одной из секретарш (выбрал посимпатичнее), чтобы та каждый день пересылала содержимое его университетского почтового ящика к нему домой. Теперь у Олли остался только один повод подниматься по лестнице (если, конечно, не считать необходимости видеться с людьми, но зачем с ними видеться, если им всегда можно отправить электронное письмо?) – посещение кухни английского отделения, зоны, преисполненной опасностей и чреватой участием в разговорах, причем не только с Дэвидом или Фрэнком, но вообще с кем угодно из коллег. Если Олли решил выпить чаю и выделил себе на это примерно две с половиной минуты, ему не хотелось бы вступать в четырнадцатиминутный разговор о чьей-нибудь собаке, кошке, болезни или – упаси Бог! – о ребенке. Он не хочет рассматривать фотографии чужих внуков. Не хочет делать остроумные замечания о возвращенных на кухню стащенных ненароком ложечках. И совсем не хочет нюхать то, что коллеги подогревают в микроволновке.

Антрополог долго и нудно рассказывает про экономиста по имени Элинор Остром, которая получила Нобелевскую премию, и после десятиминутного бормотания говорит, что вообще-то он не станет рассказывать про “Рыбалку”, пусть лучше они сами посмотрят, как… Ректор откашливается. Она – в одной команде с прочими членами руководства. Олли даже взглянуть на нее не решается. Сегодня день гуманитарных факультетов. Победившая команда гуманитариев в следующем туре сразится с другими командами-победителями университета. Но, если верить антропологу, победить не так уж и просто. Нужно решить, сколько вымышленных рыб следует отловить, и если все поймают слишком много, то рыбы в пруду не останется, так что в итоге победивший на самом деле не выиграет, а проиграет, и…

Другая возможность выпить чашку чая – это пойти за ней в студенческий городок и отстоять в длинной очереди. Но на это уходит в среднем девятнадцать минут – еще больше, чем на беседы с коллегами, и вдобавок никогда заранее не знаешь, с кем окажешься в очереди. Ну и плюс чувство вины из-за использования бумажных стаканчиков и, конечно же, из-за потраченных денег. А еще – погода. К тому же всегда есть вероятность наткнуться на своих студентов или все на тех же коллег. И вдруг кто-нибудь над тобой посмеется или случайно залепит в лоб мячом для фрисби. Учитывая все это, Олли разработал систему, почти безупречную. Он завел себе собственный чайник (хозяйственный отдел “Сенсберис”: J5) и держит его в кабинете, но долго им не пользовался, ведь для этого приходилось бы подниматься на кухню английского отделения – наполнять чайник водой, выливать лишнюю, мыть кружки и т. д. А эта штука, которой нужно мыть кружки, лежит там уже больше года и воняет, и, кроме того, к ней регулярно ПРИКАСАЮТСЯ АБИТУРИЕНТЫ. Но из каждой безвыходной ситуации можно и нужно найти выход. Теперь Олли каждое утро приносит из дома пакет с чистыми чашками, тарелками, ножами, вилками и чайными ложками и каждый вечер уносит домой пакет с грязными чашками, тарелками, ножами, вилками и чайными ложками, чтобы сложить в посудомоечную машину. По понедельникам он покупает упаковку из шести двухлитровых бутылок дешевой родниковой воды, чтобы заливать ее в чайник, а если бывает надобность вылить из него оставшуюся воду, выплескивает ее прямо в окно. Еще он купил себе мини-холодильник (“Амазон”: J49.99) и хранит там молоко и завтраки, которые приносит из дома. И все это – для того, чтобы не видеть двух человек, которые сидят сейчас рядом с ним.

Антрополог очень долго возится и наконец показывает видео на Ютьюбе, которое разъясняет концепцию “трагедии общин”[46]. Ну что ж, о’кей, трагедия – это гуманитариям по зубам. На экране появляется симпатичный нарисованный луг – видимо, английский, из тех времен, когда еще не начались огораживания[47]. Луг – это общинная земля, рассказывает за кадром диктор-американец. Каждый фермер, живущий в деревне, может пасти здесь своих коров. Если одному из фермеров вздумается удвоить число коров, он сможет удвоить прибыль (прибыль?? В Англии до эпохи огораживаний? Услышав это, несколько человек, включая Олли, принимаются хихикать, но ясно, что хихиканье тут неуместно, потому что это ЗАБЕГАНИЕ ВПЕРЕД и ЖУЛЬНИЧЕСТВО) без увеличения стоимости издержек, и он, конечно же, предпримет этот шаг, ведь нет ничего, что ОСТАНОВИЛО бы его, и тогда другие фермеры решают последовать его примеру, и вот вам пожалуйста: коровы пожрали всю траву и всё тут засрали, ЛУГА БОЛЬШЕ НЕТ. Так же обстоит дело и с рыбной ловлей, если не вводить квоты на вылов. Из-за нескольких ушлепков-эгоистов в озере не остается рыбы – ни для них, ни для других людей. Эгоистов, понятное дело, следовало бы ПРИСТРЕЛИТЬ, но…

Старомодные экономисты вроде как считали, что надо придумать побольше ограничительных законов, и тогда люди перестанут гробить свои луга. Но находились и другие экономисты – те полагали, что следует позволить людям гробить свои луга, если им это нравится, потому что, когда ты извлек прибыль из одного луга, можно уйти с него и отыскать другой. Долбаные неолибералисты.

Но что, если… что, если… Олли зевает и клюет носом. Спохватывается и просыпается.

Что ж за хрень. Какое отношение все это имеет к их университету?

Антрополог берет себе в помощники пару историков и раздает всем по три листа с инструкциями и цифрами. Он начинает рассказывать о том, как в древних племенах люди рыбачили в общем озере рядом с деревней. Озеро – то же самое, что и луг, правильно, такая племенная версия луга, ресурс общего пользования, ОБЩИННЫЕ УГОДЬЯ, и… Когда Олли получает листки, его слегка мутит от ужаса. Он ведь не умеет считать! А кто на их английском отделении или вообще на всем гуманитарном факультете (кроме, разве что, политологов) умеет считать? Правда, поразмыслив, Олли вспоминает, что и Дэвид, и Фрэнк прекрасно справляются с цифрами, особенно когда дело касается непостижимой статистической обработки результатов опроса студентов по поводу удовлетворенности обучением. По залу прокатывается гул недовольства, на лицах читается растерянность, люди разводят руками. Это как если бы женщина в наряде леопардовой расцветки явилась в зоопарк и прошла мимо клетки с большими кошками. Звери ее вроде бы узнают, но не понимают, почему она им знакома и что им с ней…

– Все понятно? – спрашивает антрополог, завершая свою речь. Вот черт. – Вычислите, сколько рыбы вам нужно поймать, и впишите число в нужную клеточку.

Наступает тишина.

– Что мы должны… – пытается Олли спросить у Мистической Мег.

– Тс-с! – прерывает его антрополог. – Пока никаких обсуждений.

– Это как игра, – шепчет ему в ответ Меган.

– Ах да, я забыл сказать, – спохватывается антрополог. – Группа, которая победит, получит приз, а еще у нас есть приз для лучшего игрока.

Он поднимает над головой бутылку шампанского и большую коробку конфет.

Олли очень любит игры. Он очень любит шампанское. И шоколад он тоже очень любит. Но еще больше он любит выигрывать. Он обожает то чувство, которое возникает у него в бассейне в редких случаях, когда кто-нибудь еще, кроме него, начинает плавать от борта до борта, а не болтаться бесцельно в воде, разбрызгивая во все стороны сопли, или подпрыгивать на одном месте с очевидной эрекцией в плавках, и он с легкостью обгоняет этого второго пловца (по-другому просто не бывает), ощущая себя, честно говоря, немного рыбой: чистой, юркой и в броне из чешуи, которая сливается с водой, и уже толком не поймешь, где вода, а где он сам. Если сегодня он выиграет, то не только испытает знакомое головокружение от победы, но еще и сделает наконец что-нибудь для английского отделения, которое никак не дождется от него дописанной книги. И его заметит ректор. Так что…

Что там нужно сделать, чтобы выиграть? Олли пробегает глазами лист бумаги, лежащий перед ним на столе. Похоже, идея в том, чтобы люди подавали “заказы” на рыбу или, другими словами, сообщали антропологу, сколько рыбы намерены выловить. Вообще-то рыба бесплатная, ведь ее вылавливают из общего озера, принадлежащего племени, но в этом упражнении у нее будет цена, которая определится только после того, как все подадут свои заявки. Выходит, игра в каком-то смысле азартная. “Вы делаете заказ тайно”, – говорит антрополог. Никто не знает, сколько рыбы потихоньку вылавливает его сосед… Но зато каждому известно, что чрезмерный отлов обойдется дорого всем участникам, поскольку в этой игре цена одной рыбины увеличивается относительно роста числа отловленной рыбы. Так что в интересах всех игроков – ловить понемногу, тогда рыба будет доступна всем. Но раз уж все это знают, то они, понятно, будут делать совсем скромные заказы на рыбу, так почему бы не оказаться ТЕМ САМЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, который поймает много рыбы, когда никто этого не ожидает?

Олли понимает это только ко второму раунду – то есть одновременно со всеми остальными. ВОТ ДЕРЬМО! Луг уничтожен. Вся рыба съедена. Трагедия общин! А еще – дилемма заключенного[48]! Тот случай, когда никто не делает прививок своим детям, надеясь на то, что другие родители вакцинируют своих… Ха-ха, веселится антрополог. Вот видите! В следующем раунде условия меняются. Теперь можно разговаривать с членами команды. Правда, ты по-прежнему играешь сам за себя и хранишь количество заказанной тобою рыбы в секрете. Твой заказ на рыбу – тайна. А это, конечно же, означает, что… На секунду Олли охватывает чувство, как если бы тому второму парню, который плавает от борта до борта, вдруг свело ногу, – Олли может промчаться мимо него, подобно расчетливой холодолюбивой семге… Ведь это же его шанс выиграть, да заодно обеспечить победу своей команде, в которой, конечно же, больше никто не… И, разумеется, сама Вселенная требует, чтобы Олли сделал именно то, что собирается сделать. А эти люди, сидящие рядом с ним, сплошь мягкотелые и либеральные натуры, все они читают “Гардиан” и наверняка думают, что побеждать – это вульгарно, и у них наверняка на уме только одно: как бы ПОДЕЛИТЬСЯ со всеми своей рыбой и, может, даже раздать ее бедным, а то и вовсе стать вегетарианцем и перестать эту самую рыбу есть.

– Итак, заказываем все по двенадцать штук, договорились? – говорит Меган.

– Мне кажется, можно по пятнадцать, – предлагает Фрэнк.

Дэвид отвечает на сообщения в своем “Блэкберри”.

– Я считаю, что хватит двенадцати, – говорит Олли.

А сам заказывает двадцать. Ведь рыба будет продаваться по очень хорошей цене… И конечно, он принимает удар на себя и жертвует своей честностью ради того, чтобы подтвердить эту грандиозную теорию о трагедии общин и доказать, что всегда найдется человек, который придет и закажет больше рыбы, чем планировалось. И победит.

Заказы поданы, и антрополог производит подсчет результатов.

В следующем раунде правила те же. На этот раз, подсчитывая заказы на рыбу, антрополог хмурит брови.

– Вы ведь обсуждаете заказы друг с другом? – уточняет он.

Дэвид отрывает глаза от “Блэкберри”.

– Кто-то жульничает, – говорит он. – Результаты неверные. Если каждый из нас заказывает по двенадцать рыбин, цена должна быть ниже той, что получилась.

Сказав это, он опять утыкается в “Блэкберри”. Но… О боже. Он так сказал это, будто… Это его “кто-то жульничает” прозвучало так, словно он сказал: “Кому-то не место среди нас”. Или: “Этот отчет о работе никуда не годится”.

Он обращается к антропологу:

– Кто-то жульничает, да?

Антрополог кивает.

Интересно, с каких это пор стремление получить прибыль и победить в игре, цель которой как раз и состоит в получении прибыли, называется жульничеством???!!! Но вслух ничего этого Олли не говорит. Он смотрит в стол перед собой и пробует рисовать каракули, хотя у него никогда не было такой привычки. Меган на совещаниях часто рисует цветочки. Олли пытается делать то же самое: выводит кружочек и приделывает к нему лепестки. Но первые лепестки получаются слишком большими, и поэтому последний приходится нарисовать крошечным, недоразвитым и каким-то совершенно никчемным.

– Это ведь ты, да? – спрашивает Меган.

– Конечно, нет, – говорит Олли.


А с самого градом катится пот. Ректор поняла, что кто-то жульничает, и обводит суровым взором присутствующих, внимательно вглядываясь в каждое лицо. Один из заместителей что-то шепчет ей на ухо, и ректор смотрит на Дэвида.

– Ну что ж, ладно, если не считать небольшого отклонения в показаниях, все не так уж и плохо. Но прежде, чем мы обсудим то, на что вам следовало бы обратить внимание, давайте играть в открытую. Теперь заказы на рыбу вы можете обсуждать со всеми. Посмотрим, каких результатов вы достигнете при таких условиях.

Вот дерьмо, мать его… Так это было упражнение на то, чтобы развенчать трагедию общин и доказать, что в реальной жизни людям не свойственно гробить собственные луга. Доказать, что люди в большинстве своем хорошие и милые и в состоянии грамотно распоряжаться ресурсами. Доказать, что в реальных сообществах проблемы обсуждаются и решения принимают дружно, а таких, как Олли, в сообществах, видимо, закалывают вилами, или ножом для извлечения костей, или каким-нибудь другим общинным инвентарем. Черт, черт, черт. Олли никогда еще не чувствовал себя таким гадом и придурком, как сейчас. Разве что в тот раз, когда… Пот катится с него еще обильнее. Он сжульничал при всех. Сжульничал на глазах у своего непосредственного руководителя, а также на глазах у… Ну ладно, может, еще не все потеряно. Единственная возможность загладить вину – поступить в этом раунде ровно наоборот. Теперь Олли тоже станет защитником рыб и преданным читателем газеты “Гардиан”! Тем более что он и в самом деле читает “Гардиан” и (в некоторой степени) верит в общину и в то, как важно делиться, быть добрым, хорошим и…

– Это ведь был ты, да? – спрашивает Дэвид примерно через три минуты обсуждения.

– Ну, просто я подумал, что кто-то ведь должен…

Дэвид отводит глаза и качает головой.

В конце упражнения каждая команда должна произвести подсчет своей прибыли. Руководство набрало 55 очков. Историки наскребли 42. Английское отделение почему-то тоже набрало всего 42, несмотря на старания Олли. Но абсолютными чемпионами оказываются теологи, заработавшие 398 очков. Антрополог вручает им конфеты и шампанское. Лучший игрок, какая-то девица с кафедры пророчеств, немедленно открывает коробку конфет и угощает ими (смотрите, как бы вас не стошнило от умиления!) не только участников своей команды, но вообще весь гребаный зал. Если бы Олли получил приз, он бы унес конфеты домой и угостил Клем. После случившегося позора ему, конечно, неловко делиться с кем-нибудь этой мыслью, но все-таки он не может удержаться, чтобы не сказать Меган:

– Ну, с ними-то все понятно, они выиграли просто потому, что неправильно сосчитали рыбу.

Мег закатывает глаза и начинает убирать в сумку вещи.

– В смысле, они ведь теологи, а в математике теологи никогда не были сильны, правда? Они ведь, кажется, думают, что Вселенную создали типа четыре тысячи лет назад или что-то вроде того?

На этом месте Меган следовало бы засмеяться или пошутить в ответ. Но она не смеется. Она просто бросает “пока” таким голосом, будто давным-давно умерла, и уходит.

Олли оборачивается и видит, что Фрэнк и Дэвид тоже ушли. Во всем зале нет ни одного человека, который поймал бы его взгляд, все усердно отводят глаза. Но ведь он всего лишь… Ведь кто-то же должен был… Он представляет себе, как вечером расскажет все Клем, и гадает, что она ответит, однако потом вдруг понимает, что не станет ничего рассказывать Клем и вообще никогда и никому не станет рассказывать.



Какая красивая молодая пара. Как из рекламы джинсов, которую показывают по Четвертому каналу после девяти вечера или круглый день – по “MTV”. Вот только подойдет ли им эта деревня? Конечно же, нет, это ясно как день, просто смешно. Но Брионии-то что с этим делать? Чем она вообще может тут помочь? Конечно, ей хочется продать дом и получить комиссию за продажу – эта самая комиссия ей даже, можно сказать, жизненно необходима. Но ей совсем не хочется обещать дом людям, у которых еще явно не оформлен жилищный кредит и которые наверняка окажутся слабым звеном в цепочке, где теперь, вероятно, окажутся ЛЮДИ ИЗ МАРГИТА и как минимум один дом на колесах, припаркованный в кемпинге на Белых скалах.

12:15. Бриония выпила за сегодняшнее утро три эспрессо и съела два с половиной круассана из “Огорода” – симпатичного органического магазинчика, который на днях открылся по соседству с ее офисом. В машине у нее – остатки латте, во рту – остатки мятного леденца, и в 12:30 она должна встретиться в “Черном Дугласе” со своим партнером по бизнесу Эмми. С ней они не общались толком уже несколько дней, хотя их офисы расположены совсем рядом, и вообще-то надо было бы послать ей смс, предупредить, что опаздывает, но, может, эти двое поторопятся и осознают, что деревня под завязку набита читателями “Дейли Мейл” возраста семьдесят плюс и они вряд ли почувствуют себя там как рыба в воде, и тогда она, возможно, еще…

– Ух ты, малыш, смотри: настоящая “АГА”[49]!

Тьфу ты Господи. Бриония достает телефон.

По цене этого четырехкомнатного особняка в Уорте с лужайкой и фруктовым садом красивая пара могла бы купить себе дом с пятнадцатью спальнями и целым китайским ресторанчиком на первом этаже, если бы догадалась поискать в Маргите, Рэмсгейте или Херн-бэе. Но постойте-ка. Бриония вдруг понимает, что женская половина пары одета в настоящий “Барбур” – причем совсем не в ту модель, которая продается в “Дороти Перкинс”. Это в корне меняет дело. Она отправляет смс Эмми. Бриония познакомилась с Эмми лет десять назад, когда они с Джеймсом подумывали о том, чтобы выставить на продажу свой дом и перебраться подальше от городской суматохи, тогда Джеймс смог бы написать книгу – другую, не ту, что пишет сейчас. А может, это была та же самая книга. Во всяком случае, они решили переехать еще до того, как ему предложили вести колонку “Натуральный папа”, и до того, как женщины на улице начали бросать на него ТАКИЕ взгляды и иногда даже слать ему письма о том, как он безупречен, предлагая спасти его от Брионии. Несколько раз они просили Джеймса прислать им фотографии своих бицепсов. Ха-ха, бицепсов! У Джеймса нет бицепсов. По крайней мере, таких, которые стоило бы фотографировать. То ли дело Олли. Возможно, Джеймсу следовало бы посылать женщинам фотографии бицепсов Олли. Или Олли следовало бы просто самому посылать… Ладно. Видимо, последний эспрессо был уже лишним. И еще этот сон прошлой ночью…

Когда Бриония добирается наконец до “Черного Дугласа”, на часах уже начало второго. Учитывая то, что сегодня пятница, и то, сколько треволнений им пришлось пережить с понедельника по четверг (оценка персонала, сломанный ксерокс), они заказывают бутылку “сансера” – отпраздновать конец недели. Но и после двух бокалов Бриония выглядит все такой же насупленной и немного как бы…

– Господи, подруга, что с тобой? Такой усталый вид.

Бриония делает глоток вина.

– Семейные проблемы.

– Да что ты? Неужели с милашкой Джеймсом?

– Ну…

– Но ведь вы рождены друг для друга. Я к тому, что…

Да не гони ты. Когда Эмми напивается (точнее, ей для этого даже необязательно напиваться) и в радиусе пяти миль находится Джеймс, она его разыскивает и принимается флиртовать с ним так чудовищно, что люди, которые видят это впервые, сидят разинув рты – в буквальном смысле – и иногда даже выдавливают из себя какое-нибудь замечание. Когда Эмми заходила к ним на ужин в прошлый раз, у них были Флёр и Клем с Олли, и тогда даже Олли заметил, что Эмми то и дело подмигивает Джеймсу, отпускает шуточки в его адрес и объявляет во всеуслышание вещи вроде: “Ой, мы с Джеймсом так похожи” и “Я обожаю поэзию. Джеймс тоже очень любит поэзию, правда, Джеймс?” Интересно, не в тот ли вечер…? Да, наверное, как раз в тот самый вечер Эмми особенно круто несло, и она принялась вспоминать тот день, когда они с Джеймсом познакомились, и твердить, как это было романтично. И, понятное дело, она болтала все это потому, что хорошенько напилась, – ну и очевидно, что Джеймс ей нравится, но это ведь даже лестно, правда? – а Бриония тогда просто улыбнулась, открыла еще пару бутылок вина и помалкивала, но в какой-то момент не выдержал Олли: “Ты что, так и будешь смотреть, как она трахает твоего мужа? Может, сделаешь что-нибудь?”

Клем тогда стало неудобно, и они ушли. Кажется, так было дело? А может, Брионии все это приснилось? Почему людей не предупреждают о том, что после тридцати лет (или, скажем, после трехтысячной бутылки вина) начинаешь забывать даже такие важные вещи, как то, какая музыка звучала на твоей собственной свадьбе и какого числа родился твой младший ребенок, не говоря уже о том, что произошло на вечеринке два года назад. Впрочем, Эмми сейчас занимает совсем другое.

– Просто он… То есть я…

Но как расскажешь постороннему человеку о мелких, но коварных обломах твоей семейной жизни? Вот, например, про всю эту ерунду с Холли? Тут не знаешь даже, с чего начать. Скажем, буквально вчера Джеймс разливал по стаканам домашний лимонад – а его Холли не отказывается пить, возможно, потому, что лимонад на вкус кислый и отдает лекарствами, – и Эшу налил почти в два раза больше, чем Холли. Да как ему не стыдно? Похоже, мужчины, окружающие Холли, сговорились довести ее до истощения. Хрен его знает, зачем им это нужно, тем более что…

– Вы трахаетесь регулярно? Это самое главное.

– Раз в год – это ведь регулярно?

Выпученные глаза. Просто вывалятся сейчас из орбит.

– Неееееет. Ты серьезно?

– Нет. Все не настолько плохо. Но…

– Может, тебе нужно обновить нижнее белье? Заглянуть в “Фенвик”?

– Только “Селфриджес”.

Вот почему люди заводят романы на стороне. Да, Бриония могла бы купить себе новое белье. Но если она это сделает, будет потрачена еще сотня-другая фунтов, которую разумнее израсходовать на детей, или пустить на починку посудомоечной машины, или отложить в пользу грядущей покупки чертового леса, на которую Джеймс по-прежнему рассчитывает, хотя Бриония, Клем и Чарли решили в этом году не продавать дом на Джуре. Зачем советовать жене обновить нижнее белье, если можно просто поселить ее в лесу, а уж потом отправиться на все четыре стороны и закрутить роман с женщиной, у которой целый шкаф новой одежды? Ее наряды ты никогда раньше не видел, и они не вызывают досады, ведь ни одна из вещей не была куплена на твои деньги и ни одна из них не стоила столько, сколько ты получаешь за две своих колонки, а если и стоила, то на мрачные мысли это не наводит, скорее, наоборот – возбуждает, и поэтому… Но Джеймс никогда не заведет романа на стороне. Побоится.