Орхидея съела их всех
Часть 29 из 55 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Слепни?
– Да. Отвратительные существа.
– Похоже, они не реагируют на реппеленты.
– А “Эйвон Нежнейшая кожа” у вас есть?
– Да.
К ним присоединяется молодая женщина.
– А какая бутылочка: голубая или розовая?
– Голубая.
– Должно действовать, – говорит мужчина. – Но вообще, знаете, мне этот крем помогает, а моей жене – нет.
– Учтите, бывают ведь нормальные слепни, – объясняет девушка, – а бывают оленьи…
– Они прогнали нас с пляжа, – говорит Бриония.
– Да, это они могут.
– Кошмар.
– Вам нужен “Смидж”.
– “Смидж”.
– Это единственное средство, которое отпугивает местных слепней.
– Отлично. Спасибо. Тогда я возьму одну…
Что – бутылочку? Тюбик? Бриония оглядывается по сторонам.
– К сожалению, он у нас закончился. В четверг привезут еще.
Сегодня вторник. Бриония в буквальном смысле не может находиться на улице дольше двух секунд, чтобы не почувствовать ужасного укуса, а потом, взглянув вниз, не обнаружить, что очередное черное насекомое сосет из нее кровь. Вчера они поехали на автобусную экскурсию по острову, и Бриония оделась в джинсы, носки, кроссовки, шляпу и кофту с длинным рукавом. Когда они вышли из автобуса, чтобы взглянуть на старое кладбище, один из этих уродов укусил ее ЧЕРЕЗ КОФТУ.
– А сейчас где его можно купить?
– Если вам нужно прямо сейчас, то придется ехать на Айлу.
Айла. Крошечный островок, который казался таким неказистым и никчемным, когда они только приехали, с тех пор разросся до масштабов шумного столичного города по сравнению с Джурой с ее единственной дорогой и одиноким магазином. На Джуре без проблем и перебоев можно добыть лишь виски. Такое впечатление, что к началу недели здешний магазинчик распродает все свои запасы фруктов и бóльшую часть овощей. Зато всего остального тут предостаточно, и Джеймс совершенно напрасно тащил с собой коробочку для завтраков, набитую чесноком, травами и палочками корицы, потому что все это у них здесь есть. И вино в магазине тоже продается, правда, только до пяти вечера и в основном – никуда не годное, если не считать шираза по пять-десять фунтов за бутылку. Бриония уже побывала в единственном на острове отеле и купила последнюю бутылку “Шатонёф дю пап”, а также две бутылки другого сорта вина, которое у них нашлось, вполне сносного “Кот дю Рон”. Но как же быстро все это закончилось. Бриония уже смирилась с необходимостью покупать вино в сельском магазине (да, да, она, конечно, сноб, но здесь ее все равно никто не видит и никому нет до нее дела, так что какая разница, что пить), но теперь у нее есть предлог поехать на Айлу… Винного магазина там, видимо, тоже не окажется, зато на Айле есть супермаркет “Ко-оп”, Бриония взяла это на заметку, а значит, наверняка найдется “Шато Сенежак” или еще какое-нибудь “шато” по сниженной цене… И симпатичная гостиница, где можно заказать неплохой ланч на одну персону. Или, может быть, Чарли захочет составить ей компанию?.. А еще она обещала Холли поискать на Айле теннисный корт. На Джуре корта нет. Бриония едет на Айлу одна. И правда, в симпатичном местном отеле можно пообедать. А остальные решили поехать поискать дом, в котором Джордж Оруэлл написал „1984”. И вот что. Хотя они – ее дети, муж (отец ее второго ребенка) и двоюродный брат (отец первого ее ребенка), Бриония втайне мечтает о том, чтобы кто-нибудь из них – нет, ну конечно, не умер, но чтобы с ним приключился такой серьезный несчастный случай, что пришлось бы вызвать вертолет и вывезти их всех из этого дикого и опасного места, где насекомые сосут кровь, крабы щиплют за ноги и повсюду шатаются дикие олени. Тогда она всем показала бы… Ну… Нет, ну почему у одной только Брионии аллергия на все это? Она заказывает еще один бокал вина и старается не чесать самый большой и зудящий укус слепня, расположенный, ясное дело, аккурат на заднице. Она отхлебывает из бокала. За окном в холодной синей гавани покачиваются кораблики, птицы россыпью перелетают с одной стороны бухты на другую, и Бриония вдруг понимает, что она – единственный человек во всем ресторане и, вероятно, на всем острове, а может, единственный человек на всей этой придурочной Земле.
– Итак, прощение. Каждый должен выбрать, кого ему ненавидеть.
– Кого-нибудь типа Гитлера, что ли?
– Нет! С Гитлером вы не справитесь. Выберите кого-нибудь такого, кто раздражает вас в повседневной жизни, прямо-таки выводит вас из себя.
– Пускай это будет моя мать?
– Родители – это обычно тоже очень трудная задача.
– Мне некого ненавидеть, – говорит Мэри.
– Вряд ли.
– А вообще-то вы правы, с тех пор как я прочитала о “Курсе чудес” в Википедии, мне кажется, я ненавижу все, что написано в этой книге. Теперь я даже сомневаюсь, нужен ли мне…
– То есть, если бы кто-нибудь вошел сейчас сюда и убил вашего мужа…
– Хм, спасибо, – говорит Тони.
– Что вы почувствовали бы по отношению к этому человеку?
– В каком смысле?
– Ну, вы смогли бы его простить?
– Конечно, нет. Глупый вопрос.
– А вот мне любопытно: как, по-вашему, следует поступать с убийцами?
Мэри хмурится.
– Честно говоря, я поддержала бы возвращение казни через повешение.
Все громко охают и наперебой восклицают:
– Не может быть!
– Ну хорошо, хорошо… Вернемся к идее прощения. Самое главное в этом виде прощения – не принимать за данность идею, что я – лучше тебя, ты нуждаешься в прощении и я как человек, стоящий на более высокой ступени развития, могу даровать тебе это прощение. Это – СОВСЕМ не то, чего мы с вами пытаемся здесь достичь. Прощение, скорее, дар любви. Если ваша любимая собака уронила в реку теннисный мячик, в первую секунду вы, возможно, почувствуете раздражение, но потом поймаете себя на таких мыслях: какая она смешная и милая и как это похоже на нее, – и чуть погодя, возвратившись домой, вы расскажете об этом происшествии жене, и тогда вы оба потреплете собаку по загривку и скажете что-то вроде: “Ух ты, бестолковая собака!”, но скажете это ласково и с любовью. Вы прощаете ее за то, что она потеряла мяч. Это – истинное прощение. В нем нет ни капли притворства, вы не выставляете это напоказ и не рассчитываете получить никакой награды. Или вот представьте себе, что человек, которого вы любите, спотыкается по дороге на кухню, куда шел за вашим именинным пирогом или для того, чтобы налить вам чаю или накормить кота. Вы же не будете над ним смеяться, правда? Вы захотите помочь ему, постараетесь выразить свою любовь. Вы прощаете его за то, что он выглядел сейчас так глупо и едва не заставил вас везти его в травмпункт. Когда в неожиданном месте – например, в букинистической лавке – вы встречаете кого-нибудь, кто вам знаком и дорог, как радостно вы приветствуете этого человека и как искренне восхищаетесь его новой стрижкой или костюмом… Вы прощаете его за то, что он задержал вас, отвлек, спутал вам планы. Прощать – значит испытывать чувство любви ко всем людям, всегда и везде, а не только к тем, кто вам дорог, и не только в те мгновения, когда вас охватывает особенная нежность по отношению к ним. Что, если вы стали бы относиться ко всем людям так же, как к тому старому другу, родственнику или любовнику, который встретился вам у букиниста? Что, если с самым неприятным типом в супермаркете вы обращались бы с той же любовью, какую проявляете к своей собаке?
– Все подумали бы, что я не в себе!
– Меня забрали бы в полицию!
– Нет, ну правда, нельзя же подходить к незнакомым людям и трепать их по загривку!
– Конечно же, нет, но…
Чай с бутербродами и пирожными в эдинбургском отеле “Каледониан” стоит пятьдесят фунтов – Зоэ платит меньше за целую комнату, которую снимает здесь в “Травелодже”. Клем заказывает два таких чая, заверив Зоэ, что фестиваль все оплатит. Они, кажется, берут на себя все ее расходы, включая стирку белья.
– Я, правда, нечаянно сдала в стирку пару чистых носков, – говорит Клем. – Но кому какое дело, верно? Думаю, я могу даже массаж заказать.
– Если бы я попыталась заказать массаж в “Травелодже”, ко мне, наверное, прислали бы проститутку.
– Оставайся тут со мной, если хочешь. У меня огромная кровать.
– Правда?
Опять это странное чувство.
– Ну да. У тебя, конечно, не будет своего ключа, и мне придется впускать тебя в номер, а я все время допоздна на разных мероприятиях, но ведь ты, видимо, будешь на тех же самых мероприятиях, так что…
– Да нет, не беспокойся. Меня вполне устраивает комната, которую я сняла.
– Ну… Вообще-то лучше оставить все как есть, ведь и Олли может сюда приехать.
– К тому же все шведы – в “Травелодже”. А у них куча травы.
Зоэ замечает тень, скользнувшую по лицу Клем. Она слишком старая. И уже не в теме. А вдруг остановиться в “Травелодже” было бы круче? Клем может впечатлить Зоэ своим резюме, и огромным домом, и тем, что у нее есть не только уборщица, но еще и садовник, а еще тем, что она честно выплачивает муниципальный налог и лицензию на пользование телеантенной и ей никогда бы не пришло в голову тратить время на такие вульгарные вещи, как видеоигры или День Под Одеялом. Зоэ почти уверена в том, что Клем даже не знает, что это вообще такое – ДПО. Но зато жизнь Зоэ – непростая, настоящая и такая, какая есть. В итоге чья жизнь более насыщенна? И можно ли сказать, что жизнь Клем – лучше? Если Зоэ впечатлена и хочет впечатлить Клем в ответ, это еще не значит, что вещи, впечатлившие ее, действительно впечатляющи. И к тому же невозможно догадаться, есть Клем до всего этого дело или нет.
– Все остальные судьи курят у себя в номерах, – говорит Клем. – Прямо-таки фишка.
– Что курят? Траву?
– Нет, просто сигареты. Хотя все номера здесь – для некурящих. Одна повсюду носит свою самодельную пепельницу из перламутра и полагает, будто она так знаменита, что никто ей ничего не скажет. Другая курит, высунувшись в окно. А еще кто-то курит в ванной, включив на полную мощность горячий душ, а потом спускает улики в унитаз. Ты ведь, кажется, бросила?
– Курю только травку. И очень редко.
– Жаль, что Олли никак не бросит.
– Эм-м-м…
Интересно, Клем замечает, что с некоторых пор постоянно сравнивает Зоэ с Олли – вот так, напрямую, и не остается никаких сомнений в том, что…
– Ведь мятные леденцы для свежего дыхания на самом деле – мертвому припарка, правда? От человека начинает пахнуть одновременно мятой и куревом.
– А, слушай, это мне напомнило про мои перцы чили! Они растут, по-настоящему!
– А, как классно!
– Это было потрясающе. Цветочки отвалились, и под ними обнаружилась такая раздувающаяся зеленая штучка, похожая на перчика-младенца…
– Это была завязь – то же самое, что яичник.
– При чем здесь яичник?
– Ну, когда ты оплодотворила цветы, они стали как бы беременными. И вот эти их яичники пухнут… Что у тебя с лицом?
– Звучит совершенно ужасно: яичники пухнут.
– Да. Отвратительные существа.
– Похоже, они не реагируют на реппеленты.
– А “Эйвон Нежнейшая кожа” у вас есть?
– Да.
К ним присоединяется молодая женщина.
– А какая бутылочка: голубая или розовая?
– Голубая.
– Должно действовать, – говорит мужчина. – Но вообще, знаете, мне этот крем помогает, а моей жене – нет.
– Учтите, бывают ведь нормальные слепни, – объясняет девушка, – а бывают оленьи…
– Они прогнали нас с пляжа, – говорит Бриония.
– Да, это они могут.
– Кошмар.
– Вам нужен “Смидж”.
– “Смидж”.
– Это единственное средство, которое отпугивает местных слепней.
– Отлично. Спасибо. Тогда я возьму одну…
Что – бутылочку? Тюбик? Бриония оглядывается по сторонам.
– К сожалению, он у нас закончился. В четверг привезут еще.
Сегодня вторник. Бриония в буквальном смысле не может находиться на улице дольше двух секунд, чтобы не почувствовать ужасного укуса, а потом, взглянув вниз, не обнаружить, что очередное черное насекомое сосет из нее кровь. Вчера они поехали на автобусную экскурсию по острову, и Бриония оделась в джинсы, носки, кроссовки, шляпу и кофту с длинным рукавом. Когда они вышли из автобуса, чтобы взглянуть на старое кладбище, один из этих уродов укусил ее ЧЕРЕЗ КОФТУ.
– А сейчас где его можно купить?
– Если вам нужно прямо сейчас, то придется ехать на Айлу.
Айла. Крошечный островок, который казался таким неказистым и никчемным, когда они только приехали, с тех пор разросся до масштабов шумного столичного города по сравнению с Джурой с ее единственной дорогой и одиноким магазином. На Джуре без проблем и перебоев можно добыть лишь виски. Такое впечатление, что к началу недели здешний магазинчик распродает все свои запасы фруктов и бóльшую часть овощей. Зато всего остального тут предостаточно, и Джеймс совершенно напрасно тащил с собой коробочку для завтраков, набитую чесноком, травами и палочками корицы, потому что все это у них здесь есть. И вино в магазине тоже продается, правда, только до пяти вечера и в основном – никуда не годное, если не считать шираза по пять-десять фунтов за бутылку. Бриония уже побывала в единственном на острове отеле и купила последнюю бутылку “Шатонёф дю пап”, а также две бутылки другого сорта вина, которое у них нашлось, вполне сносного “Кот дю Рон”. Но как же быстро все это закончилось. Бриония уже смирилась с необходимостью покупать вино в сельском магазине (да, да, она, конечно, сноб, но здесь ее все равно никто не видит и никому нет до нее дела, так что какая разница, что пить), но теперь у нее есть предлог поехать на Айлу… Винного магазина там, видимо, тоже не окажется, зато на Айле есть супермаркет “Ко-оп”, Бриония взяла это на заметку, а значит, наверняка найдется “Шато Сенежак” или еще какое-нибудь “шато” по сниженной цене… И симпатичная гостиница, где можно заказать неплохой ланч на одну персону. Или, может быть, Чарли захочет составить ей компанию?.. А еще она обещала Холли поискать на Айле теннисный корт. На Джуре корта нет. Бриония едет на Айлу одна. И правда, в симпатичном местном отеле можно пообедать. А остальные решили поехать поискать дом, в котором Джордж Оруэлл написал „1984”. И вот что. Хотя они – ее дети, муж (отец ее второго ребенка) и двоюродный брат (отец первого ее ребенка), Бриония втайне мечтает о том, чтобы кто-нибудь из них – нет, ну конечно, не умер, но чтобы с ним приключился такой серьезный несчастный случай, что пришлось бы вызвать вертолет и вывезти их всех из этого дикого и опасного места, где насекомые сосут кровь, крабы щиплют за ноги и повсюду шатаются дикие олени. Тогда она всем показала бы… Ну… Нет, ну почему у одной только Брионии аллергия на все это? Она заказывает еще один бокал вина и старается не чесать самый большой и зудящий укус слепня, расположенный, ясное дело, аккурат на заднице. Она отхлебывает из бокала. За окном в холодной синей гавани покачиваются кораблики, птицы россыпью перелетают с одной стороны бухты на другую, и Бриония вдруг понимает, что она – единственный человек во всем ресторане и, вероятно, на всем острове, а может, единственный человек на всей этой придурочной Земле.
– Итак, прощение. Каждый должен выбрать, кого ему ненавидеть.
– Кого-нибудь типа Гитлера, что ли?
– Нет! С Гитлером вы не справитесь. Выберите кого-нибудь такого, кто раздражает вас в повседневной жизни, прямо-таки выводит вас из себя.
– Пускай это будет моя мать?
– Родители – это обычно тоже очень трудная задача.
– Мне некого ненавидеть, – говорит Мэри.
– Вряд ли.
– А вообще-то вы правы, с тех пор как я прочитала о “Курсе чудес” в Википедии, мне кажется, я ненавижу все, что написано в этой книге. Теперь я даже сомневаюсь, нужен ли мне…
– То есть, если бы кто-нибудь вошел сейчас сюда и убил вашего мужа…
– Хм, спасибо, – говорит Тони.
– Что вы почувствовали бы по отношению к этому человеку?
– В каком смысле?
– Ну, вы смогли бы его простить?
– Конечно, нет. Глупый вопрос.
– А вот мне любопытно: как, по-вашему, следует поступать с убийцами?
Мэри хмурится.
– Честно говоря, я поддержала бы возвращение казни через повешение.
Все громко охают и наперебой восклицают:
– Не может быть!
– Ну хорошо, хорошо… Вернемся к идее прощения. Самое главное в этом виде прощения – не принимать за данность идею, что я – лучше тебя, ты нуждаешься в прощении и я как человек, стоящий на более высокой ступени развития, могу даровать тебе это прощение. Это – СОВСЕМ не то, чего мы с вами пытаемся здесь достичь. Прощение, скорее, дар любви. Если ваша любимая собака уронила в реку теннисный мячик, в первую секунду вы, возможно, почувствуете раздражение, но потом поймаете себя на таких мыслях: какая она смешная и милая и как это похоже на нее, – и чуть погодя, возвратившись домой, вы расскажете об этом происшествии жене, и тогда вы оба потреплете собаку по загривку и скажете что-то вроде: “Ух ты, бестолковая собака!”, но скажете это ласково и с любовью. Вы прощаете ее за то, что она потеряла мяч. Это – истинное прощение. В нем нет ни капли притворства, вы не выставляете это напоказ и не рассчитываете получить никакой награды. Или вот представьте себе, что человек, которого вы любите, спотыкается по дороге на кухню, куда шел за вашим именинным пирогом или для того, чтобы налить вам чаю или накормить кота. Вы же не будете над ним смеяться, правда? Вы захотите помочь ему, постараетесь выразить свою любовь. Вы прощаете его за то, что он выглядел сейчас так глупо и едва не заставил вас везти его в травмпункт. Когда в неожиданном месте – например, в букинистической лавке – вы встречаете кого-нибудь, кто вам знаком и дорог, как радостно вы приветствуете этого человека и как искренне восхищаетесь его новой стрижкой или костюмом… Вы прощаете его за то, что он задержал вас, отвлек, спутал вам планы. Прощать – значит испытывать чувство любви ко всем людям, всегда и везде, а не только к тем, кто вам дорог, и не только в те мгновения, когда вас охватывает особенная нежность по отношению к ним. Что, если вы стали бы относиться ко всем людям так же, как к тому старому другу, родственнику или любовнику, который встретился вам у букиниста? Что, если с самым неприятным типом в супермаркете вы обращались бы с той же любовью, какую проявляете к своей собаке?
– Все подумали бы, что я не в себе!
– Меня забрали бы в полицию!
– Нет, ну правда, нельзя же подходить к незнакомым людям и трепать их по загривку!
– Конечно же, нет, но…
Чай с бутербродами и пирожными в эдинбургском отеле “Каледониан” стоит пятьдесят фунтов – Зоэ платит меньше за целую комнату, которую снимает здесь в “Травелодже”. Клем заказывает два таких чая, заверив Зоэ, что фестиваль все оплатит. Они, кажется, берут на себя все ее расходы, включая стирку белья.
– Я, правда, нечаянно сдала в стирку пару чистых носков, – говорит Клем. – Но кому какое дело, верно? Думаю, я могу даже массаж заказать.
– Если бы я попыталась заказать массаж в “Травелодже”, ко мне, наверное, прислали бы проститутку.
– Оставайся тут со мной, если хочешь. У меня огромная кровать.
– Правда?
Опять это странное чувство.
– Ну да. У тебя, конечно, не будет своего ключа, и мне придется впускать тебя в номер, а я все время допоздна на разных мероприятиях, но ведь ты, видимо, будешь на тех же самых мероприятиях, так что…
– Да нет, не беспокойся. Меня вполне устраивает комната, которую я сняла.
– Ну… Вообще-то лучше оставить все как есть, ведь и Олли может сюда приехать.
– К тому же все шведы – в “Травелодже”. А у них куча травы.
Зоэ замечает тень, скользнувшую по лицу Клем. Она слишком старая. И уже не в теме. А вдруг остановиться в “Травелодже” было бы круче? Клем может впечатлить Зоэ своим резюме, и огромным домом, и тем, что у нее есть не только уборщица, но еще и садовник, а еще тем, что она честно выплачивает муниципальный налог и лицензию на пользование телеантенной и ей никогда бы не пришло в голову тратить время на такие вульгарные вещи, как видеоигры или День Под Одеялом. Зоэ почти уверена в том, что Клем даже не знает, что это вообще такое – ДПО. Но зато жизнь Зоэ – непростая, настоящая и такая, какая есть. В итоге чья жизнь более насыщенна? И можно ли сказать, что жизнь Клем – лучше? Если Зоэ впечатлена и хочет впечатлить Клем в ответ, это еще не значит, что вещи, впечатлившие ее, действительно впечатляющи. И к тому же невозможно догадаться, есть Клем до всего этого дело или нет.
– Все остальные судьи курят у себя в номерах, – говорит Клем. – Прямо-таки фишка.
– Что курят? Траву?
– Нет, просто сигареты. Хотя все номера здесь – для некурящих. Одна повсюду носит свою самодельную пепельницу из перламутра и полагает, будто она так знаменита, что никто ей ничего не скажет. Другая курит, высунувшись в окно. А еще кто-то курит в ванной, включив на полную мощность горячий душ, а потом спускает улики в унитаз. Ты ведь, кажется, бросила?
– Курю только травку. И очень редко.
– Жаль, что Олли никак не бросит.
– Эм-м-м…
Интересно, Клем замечает, что с некоторых пор постоянно сравнивает Зоэ с Олли – вот так, напрямую, и не остается никаких сомнений в том, что…
– Ведь мятные леденцы для свежего дыхания на самом деле – мертвому припарка, правда? От человека начинает пахнуть одновременно мятой и куревом.
– А, слушай, это мне напомнило про мои перцы чили! Они растут, по-настоящему!
– А, как классно!
– Это было потрясающе. Цветочки отвалились, и под ними обнаружилась такая раздувающаяся зеленая штучка, похожая на перчика-младенца…
– Это была завязь – то же самое, что яичник.
– При чем здесь яичник?
– Ну, когда ты оплодотворила цветы, они стали как бы беременными. И вот эти их яичники пухнут… Что у тебя с лицом?
– Звучит совершенно ужасно: яичники пухнут.