Орхидея съела их всех

– Я участвую, – говорит Чарли. – Хотя я предпочел бы пробежать десять.

– Я тоже участвую, – откликается Олли.

– И Джеймс участвует, – говорит Бриония.

– Заметано! – резюмирует Олли.



Из-за танцевальных тренировок у Скай напрочь убиты колени, поэтому иногда она час за часом проводит на розовых пенопластовых валиках в зале “Б”, единственном помещении в “Доме Намасте”, внутрь которого невозможно заглянуть сквозь огромные окна: в них вставлены матовые стекла. Скай лежит на животе, подсунув под бедра валик, и прокатывается по нему туда-сюда, и плачет от боли, размазывая слезы по щекам. Покончив с квадрицепсами, она поворачивается на бок и принимается за подвздошно-большеберцовый тракт, подложив валик под внешнюю сторону бедра. Все это время она стонет и хрипит, а Флёр сидит, прислонившись спиной к зеркальной стене, и пишет. Пока не в той самой книге, нет. Потому что, возможно, все совсем не так. Черт его знает, что на самом деле имела в виду Олеандра. Ну ничего, в любом случае, скоро можно будет спросить об этом Ину. Билеты на самолет уже забронированы. Они со Скай отправляются в путешествие! На Внешние Гебриды! Помимо всего прочего, Скай необходимо убраться отсюда и спрятаться в каком-нибудь более укромном месте, чем зал “Б”. Газетчики не желают уходить. И Пийали что-то стал частенько наведываться в коттедж, поскольку Кам “уехала”, да и Кетки все время ходит по “Дому” и ворчит – в общем, немудрено, что обе они решили прятаться в зале “Б”, однако понятно, что вечно здесь не просидишь. Одна из знаменитостей приехала в “Дом Намасте” на молчаливый ретрит, а еще две выбрали программу “Проснись и сияй!”. И люди в “Доме” то и дело забывают, кто из них кто. Иш постоянно пытается заговорить с той знаменитостью, которая должна молчать (это известный игрок в крикет), о скандальных сговорах с букмекерами и крученой подаче мяча. За такими вещами всегда следила Олеандра.

Но сейчас Флёр интересует только то, чему Олеандра учила.

– Откуда ты узнала про Олеандру? – спрашивает она Скай.

Конечно, сначала Скай была клиенткой Олеандры. А потом, когда ей понадобилось встретиться с кем-нибудь из “Дома Намасте” в Лондоне, к Скай ездила Флёр. И тогда уж начался обмен платьями и помадой, сооружение причесок друг другу, а с некоторых пор – еще и искренние признания Флёр в ответ на признания Скай, и все это было бы, конечно, жутко непрофессионально со стороны Флёр, если бы у нее был сертификат, но никакого сертификата у нее не было, так что…

– От одной из своих тетушек. Она прочитала об Олеандре в “Мейл он Сандей”.

– А, та история.

– Ага, с Мадонной, что ли.

– Мадонна сюда даже никогда не приезжала.

– Я знаю. Но реклама получилась отличная.

– Так, хорошо, и все-таки: какой совет Олеандры ты считаешь самым полезным?

Долгая пауза. Вперед-назад на левом подвздошно-большеберцовом тракте. Тихий стон.

– Она говорила, что любовь приходит к тому, кто ее отдает. Нет.

Скай взмахом головы перебрасывает волосы на другую сторону, и – ай! – они попадают под валик. Флёр успевает подумать о том, что это может привести к серьезной травме, но Скай вовремя высвобождает волосы, собирает их в хвост и затягивает коричневой резинкой, после чего садится и поворачивает валик так, чтобы можно было улечься на него в длину. Делает глубокий вдох и начинает плавно прогибать спину.

– Нет, не это. Она ведь всегда говорила, что любовь придет – как бы ты себя ни вел, даже если ты, я не знаю, совершил предумышленное убийство или сбил на дороге человека. Но если ты отдаешь любовь, то ступаешь на короткий путь.

– Да. Но сам ты все равно этого не заметишь.

– Да. Точно. Потому что все должно быть искренне и по-настоящему.

– Если хочешь, чтобы тебя любили, нужно по-настоящему испытывать любовь к этому человеку.

– И вот тут-то ты понимаешь, как же это трудно – любить по-настоящему.

– И как нереально трудно любить себя самого.

– Что, впрочем, одно и то же.



Они едут в Дил, хотя бабуле там не нравится – очень много гомосексуалов. Дует легкий западный ветер, поэтому прогуливаться по пристани даже жарковато. Сегодня понедельник, но на него выпал банковский выходной, и все потянулись к морю, чтобы пожаловаться друг другу на плохую погоду, но погода выдалась замечательная, поэтому людям не о чем поговорить. Разве что…

– Камнешарки! – замечает Джеймс. – Они до сих пор здесь.

Все эти перелеты с места на место. Как это, должно быть, утомительно. Почему бы просто не облюбовать такое место, где подходящая погода держится круглый год, – какой-нибудь Бенидорм или Оукленд – и не остаться там? Но всем нравятся камнешарки, хотя они и славятся тем, что едят все подряд, включая использованные презервативы. У них очень подходящая внешность для водных птиц: черные, коричневые и белые перья здорово сочетаются с галькой и ветреной погодой. А еще у них замечательные оранжевые клювы, которыми они, согласно названию, должны шарить в камнях, но на деле шарят все больше в пакетиках из-под чипсов и в грязных лужах, из которых пьют воду. Зато они забавно носятся по пристани, норовя стащить у рыбаков приманку или даже улов. В Дил они вроде бы должны прилетать только на зиму, но немудрено, что они отсюда не улетают, ведь здесь есть чем поживиться, да вдобавок тут у нас те еще холода, вряд ли намного теплее, чем там, куда им пора возвращаться.

– По-моему, в “Весеннем дозоре” говорили, что некоторые из них начали…

– Смотрите, – говорит Эш. – У этой всего одна нога.

– Что начали, бабуль? – спрашивает Бриония, которой мучительно хочется выпить.

– Оставаться тут на лето. Господи, в самом деле, одна нога, бедняжка.

– Давайте будем звать его Одноногий Скакун, – предлагает Джеймс.

– Дурак, у него есть нога, – поправляет его Холли. – Только стопы нет.

Они доходят до конца пристани, и там Бриония получает сообщение: “Добро пожаловать в Бельгию”. Такое здесь бывает по всему побережью. Чаще, правда, шлют привет из Франции – ту хотя бы видно с конца пирса. Обычно это веселая тема для обсуждения, но сейчас Брионию мутит от похмелья, и к тому же бабуля все равно ничего не поймет. Они возвращаются обратно. И вот опять их Одноногий Скакун.

– Он ходит за нами, – радуется Эш. – Наверное, мы ему понравились.


Потом Скакун снова охотится у лагеря рыбаков. А вот он уже на скамейке. Похоже, он вездесущ, скачет себе, невзирая на то, что вместо лапки у него куцый обрубок. Похоже, увечье ничуть не мешает ему, бедняжке.

И тут Бриония понимает. На пристани – четыре или пять камнешарок, и у каждой – только одна нога. Вот их уже шесть, а теперь – семь… В разболевшейся голове Брионии раздаются мрачные фортепьянные аккорды. У всех птиц не хватает одной ноги. И это означает…? Они все поражены какой-то болезнью, которая распространится и всех их уничтожит? А может, они лишаются лапок, запутавшись в рыболовных лесках? Или тут завелся какой-то психопат, который… И вообще: что, если они не улетают просто потому, что не могут, потому что, как и многие организмы в этой печальной крушащейся Вселенной, застряли на месте, лишенные возможностей и надежд? Но тут Бриония поднимает взгляд и видит, что никто, кроме нее, ничего не заметил, и бабуля предлагает детям купить мороженое, а Холли спрашивает, нельзя ли ей получить вместо мороженого новую банку теннисных мячиков.



По всему “Дому Намасте” развешены плакаты – в фойе при входе, в спа и в сувенирной лавке. ГРУППОВОЕ ЧТЕНИЕ: БХАГАВАДГИТА. СРЕДА 20:00. Кто все это делает? Это делает Пи. Пи все еще здесь. Кам, которая “уехала”, так и не вернулась. Оказывается, сестра Кам сидела в одном вагоне с Пи и Джеймсом, потому что живет на той же ветке, а они ее не заметили. Блюбелл бормочет над сгущенкой о предстоящем разводе. Кетки по-прежнему не разговаривает с Флёр. Но все равно это ведь здорово, когда рядом есть человек, который может взять часть организационных забот на себя. Почти как в старые добрые времена. Пи открыл интенсивный класс йоги для мужчин, и Флёр сначала отнеслась к этой затее скептически, но группа внезапно стала набираться. Записался тренер по теннису из Дила, хипстер с ярко-оранжевой бородой из Кентербери, двое триатлетов из Сэндвича, инструктор по фитнесу, а также двое очень гибких мужчин за шестьдесят, которые много лет занимались йогой у Флёр, но теперь пришли и сообщили ей, что предпочитают подход Пи, который находят “более интеллектуальным”.

Пи предложил Флёр заменить ее по всем направлениям (кроме “этого бреда с осознанным восприятием”), пока они со Скай будут в отъезде. И это, конечно же, невероятно щедро с его стороны, но тут Флёр видит сон, будто она возвращается из поездки и обнаруживает, что Пи сменил замки, выкрасил коттедж в желтый цвет и отправил в Канзас. Понятно, что это бредовая хрень, как и все сны, однако: а что, если Пи и в самом деле завладеет “Домом Намасте”? Он уже сейчас обращается с Блюбелл и Кетки как хозяин. Что, если он оттеснит Флёр? Формально бизнес будет принадлежать ей, но всем ведь известно: никто ничем не владеет, все держится лишь на невидимых нитях силы личности. Флёр каждый вечер прикасается к ладанному дереву, делится с ним энергией и обычно чувствует, что дерево эту энергию берет – как старик, который принимает предложенное тобою место в вагоне метро. Но последние два вечера оно предложило ей взамен немного своей энергии. Что бы это значило?

Во время медитации мысли Флёр похожи на проплывающие мимо облака, за которыми она должна наблюдать безо всякой привязанности, или на кружащиеся над головой пузыри, которые должны лопаться по ее воле. В последнее время и облака, и пузыри стали недобрыми. Например, много среди них мыслей о том, что, наверное, проще любить миллионершу, которой Флёр теперь стала. Или о том, что, завладев “Домом Намасте”, она не хочет им ни с кем делиться. Это же надо, какая эгоистичная стерва! А главная проблема – в том, что больше всего ей не хочется делиться “Домом Намасте” с человеком, которого она как бы любит.

Ей хотелось бы поделиться им с человеком, которого она любит по-настоящему, и…

Хлоп-хлоп-хлоп, лопаются мысленные пузыри.





Внешние гебридские острова




Июнь, 1999



Мой дорогой Чарли,



Я знаю, ты обвинишь меня в трусости из-за того, что я не сказала тебе этого лично, и особенно – из-за того, что не сказала тебе этого лично многие месяцы назад, ну да что уж теперь, скажу тебе об этом сейчас. В общем, вот. Я лежу в больничной палате и держу на руках свою красавицу дочь и должна сообщить тебе, что она и твоя дочь тоже. Я не планировала ничего такого, но у меня сейчас на руках НАША с тобой красавица дочь. Откуда я это знаю? Да ты сам поймешь, когда увидишь ее. Я-то знала об этом еще до ее рождения, в основном из-за сроков. Мне хотелось бы написать, что нам просто не повезло (ведь это же надо, всего один раз – и нá тебе!), но, честно говоря, Чарли, она такая красивая, что ты сразу поймешь: это никакое не невезение, а большая удача, и простишь себя за то, что мы сделали, точно так же, как и я простила себя. Джеймс знает и готов растить ее как свою. Он говорит, что уже сейчас любит ее как родную. Она пускай считает его отцом, по крайней мере, первое время. Я надеюсь, ты согласишься с тем, что мы не можем поступить иначе. Он предлагал не говорить тебе правды (так что можешь представить себе, в каком он теперь состоянии), но я так не могу, мне важно было рассказать тебе. Как ты поступишь с Чарлин? Ты ведь женат совсем недавно, не думаю, что стоит подвергать риску ваши отношения. Возможно, ты согласишься стать просто любимым дядюшкой Чарли? А может, больше не захочешь со мной разговаривать. Так или иначе, еще я хотела сообщить тебе, что назвала ее Холли. Ты знаешь стихотворение Эмилии Бронте “Любовь и дружба”?



Роза дикая – любовь;

Падуб – дружба вековая.

С цветами одна, в темных листьях – другой,

Но кто из них не увядает?



Это только начало, там есть продолжение. В общем, я хотела бы, чтобы девочка стала ознаменованием нашей долгой и крепкой (я надеюсь) дружбы. Возможно, дитя, рожденное не от любви, а от дружбы (пусть даже в очень страстный момент этой дружбы), будет наделено особыми талантами. Мне хотелось бы в это верить. Как ты понимаешь, Джеймс не сразу сможет принять то, что произошло между мной и тобой. Но как только ураган стихнет, приезжай и познакомься со своей дочкой.

Твой любящий друг,

Бриония



Ну вот кому пришло в голову посадить Флёр Медоуз и Скай Тернер у аварийного выхода? Нет, ну правда? Вы только взгляните на них! Посмотрите на их глаза. На губы. Вообще-то, если бы понадобилось, они обе сумели бы аккуратно накрасить губы даже в ускорителе заряженных частиц в ЦЕРНе: Скай – благодаря большому опыту в этом деле, а Флёр – потому что для нее это очень важно, хотя она сама не понимает… Но дело вот в чем: никто не красит губы во время перелета из Глазго в Сторноуэй. Зачем помада, если приземляешься в Сторноуэй? И кто вообще пустил на борт этих двух надравшихся чудовищ с накрашенными губами и собранными в конский хвост волосами? Ведь они уже в Глазго начали дурачиться, согнулись пополам от хохота, когда увидели самолет, на котором полетят, и кричали, что это не самолет, а недоразумение, игрушка, “скукоженный кукольный самолетик, надо было сделать из него брелочек”.

Но вот они – сидят. Флёр – у окна или, если точнее, у двери. Скай – рядом с ней, выставила в проход между рядами свою нелепо острую туфлю на шпильке. На обеих – огромные солнцезащитные очки. Обе выглядят, как победительницы конкурса “Кто нацепит на себя больше вещей за одну минуту”. Прочитали ли они инструкции по безопасности, как их просили? Ну, типа. По крайней мере, Флёр честно попыталась. Там нарисован человек, на которого напала красная стрела, решившая во что бы то ни стало заставить его выпрыгнуть из самолета. Вообще страшноватая картинка. Но, признаться, гораздо интереснее сейчас смотреть на то, как один черный пластмассовый пропеллер вроде бы уже вращается, а второй определенно сломан, и вся эта штуковина все больше напоминает детскую игрушку – кажется, логичнее было бы запустить ее в ванну, чем пытаться на ней куда-нибудь улететь.

Самолет до того маленький, что здесь только одна стюардесса, она же – член экипажа и все остальное, и еще парень с усами, который отвечает за полет. Его зовут Дэйв, а ее – Мэгги. Флёр пересчитывает кресла в салоне: их тридцать шесть. Как такое вообще может взлететь, ну правда? Да к тому же всего с одним пропеллером? А вдруг она по оплошности откроет аварийный выход прямо посреди полета? Вдруг что-нибудь взбредет ей в голову, и она сама не заметит, как откроет дверцу и ВСЕХ ТУТ УБЬЕТ? Самолет выруливает на взлетную полосу. В Хитроу они видели ястреба – тот охотился над лоскутом травы прямо рядом с полосой, на которой самолеты ждут очереди на взлет. А здесь – горы, ну ладно, холмы, и куча самых разных местечек, где ястребам раздолье. И вот – слава Богу – второй пропеллер тоже завертелся. А теперь еще и двигатель заработал, на удивление громкий, так что…

– Малютка мчит довольно бодро, – говорит Скай.

Но Флёр не может ей ответить, потому что взлет вызывает в ней удивительные ощущения, а вместе с ними – легкое чувство тошноты, особенно после всех тех бокалов шампанского, которые она ухитрилась выпить в самолете “Бритиш Эйрлайнс”. Обычно она много не пьет, да и Скай тоже, но, похоже, спиртное помогает переносить перелеты, которые в жизни Скай случаются часто, а вот Флёр не летала с пятнадцати лет – с тех пор как ездила в Мумбай (тогда еще Бомбей) за Пийали. Сродни действию опиума, хотя, честно говоря…

Дэйв поднимает самолет в небо очень мягко и как будто бы даже огибая облака. Это похоже на… похоже…

– Это похоже на велосипед с крыльями.

Появляется Мэгги с тележкой.

– Чашку чая? – предлагает она. – Печенье?

– А вино у вас есть?