Орден Сумрачной Вуали
Часть 42 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Блёсны.
* * *
Кавалькада охотников выглядела так, будто сошла с полотна старинного гобелена.
Прохладные синие и зеленые наряды, развевающиеся в воде. Бледная кожа сверкает серебром в свете жезлов-фонарей, которые держат слуги, спешащие перед знатью на толстых рыбах. Носы и скулы скрыты дыхательными масками со множеством тонких трубок: из-за них блёсны немного похожи на призрачных кошек. В глаза втерта жгучая мазь, защищающая их от воды – из-за нее радужки у блёснов совсем черные, а белки – слегка голубоватые. Тонкокостные и безжалостные, на огромных мускулистых конях эх-ушкье – воплощениях смерти, в руках – гарпуны и копья.
Причудливое, странное зрелище, все в дурманной жемчужной пыльце, шлейфом тянущейся за Охотой.
Медноволосую голову блёсна, скачущего впереди кавалькады, украшал ракушечный венец. Одетый в изящный темно-зеленый костюм с широкими длинными рукавами, он был самым красивым из рамбловцев. Я невольно залюбовалась его точеным профилем, высоким лбом и гордым орлиным носом, заметным под маской. Густые локоны цвета красного дерева доходили ему до плеч и слабо колыхались под водой, мягкие губы напоминали розовые лепестки.
На мелодичном дольнем языке блёсен приказал своему двору остановиться. Охотники, спешиваясь с черногривых эх-ушкье, хохотали и пели, огрызались и целовались. Слуги, сопровождавшие вереницу, стали спешно распаковывать припасы, устилать морское дно тяжелыми тканями, уставлять напитками и яствами подводного мира. Донные яблоки – медовые и сладкие; устрицы и морские ежи; зажаренные птички-ныряльщики, нашпингованные пастернаком и черемшой.
Кто-то из блёснов, почти не целясь, швырнул за скалы гарпун – и слуги вытащили из зарослей мертвое существо, похожее на дельфина. Алая кровь облачками взмывала вверх.
– А вот и завтрак: зажарьте его для нас, – мелодично пропел блёсен в венце и лег на блестящую ткань.
Слуги начали колдовством разводить подводный огонь – нестерпимо синий – а другие охотники и охотницы садились и ложились вокруг своего господина, велеречиво переговариваясь, скаля белые, будто жемчуг, зубы, передавая по кругу табакерки с пыльцой. Их смех был похож на звук бьющегося хрусталя, а бешеные, злые взгляды напоминали Мокки – только будто замедленного в своем бытии.
Мы с Мокки не могли уплыть: нас тотчас стало бы видно на большой песчаной поляне.
Бакоа зашипел от гнева и беззвучно саданул кулаком о камень, после чего закрыл глаза и погрузился в ожидание. Я наблюдала за блёснами, хвастающимися друг перед другом убитыми сегодня жителями глубин: слуги приносили их и уносили по легкому мановению руки. В какой-то момент чуть не вспыхнула драка: одна блёсна обвинила кудрявого юношу с татуировкой во все лицо в том, что он перехватил намеченную ею сегодня акулу. Тот зарычал и выхватил из-за пояса стеклянный светящийся меч. Но блёсен в венце поднял ладонь, запрещая дуэль, и тихо сказал что-то с улыбкой. Все рассмеялись, ссора была забыта.
Я уже было расслабилась – ну, подождем, – но вдруг один из всадников – огромный, мрачный, с рисунком морской звезды в разрезе рубахи – поднялся и, подозрительно покрутив головой, пошел в нашу сторону с гарпуном наперевес.
– Мокки! – Я ткнула вора в плечо – он так и сидел неподвижно, будто уснул. – Кажется, у нас проблемы.
– Почему я не удивлен? – процедил вор, прижимаясь всем телом к камню и прижимая туда же меня откинутой в сторону рукой.
Устрашающий блёсен приближался.
– Что ты там ищешь, Вальорен? – я вновь услышала мелодичный голос блёсна с венцом.
– Мне кажется, там кто-то есть, мой принц.
Принц?
– Не по статусу нам гоняться за каждой креветкой. Вернись и раздели со мной кубок, нам скоро снова пора отправляться в путь.
– Я чувствую запах испуганной плоти. Человеческой плоти, мой господин. Кажется, рыбаки нарушили договор.
Толпа охотников зашелестела удивленно-взбудораженными ахами и охами.
– Гурх, – прошептала я. Пальцы Мокки, лежавшие у меня под ключицами, сжались.
– Тогда я сам хочу посмотреть, Вальорен. Где мой гарпун?
Вода молчала: ни шагов, ни дыхания – не поймешь, как близко от нас враг. Только волны шепотов растекались по песчаной поляне.
Оказалось, блёсен обошел наш круг из скал. Неожиданно он выступил нам навстречу из зарослей подводных цветов. Я замерла на вдохе, увидев принца так близко. Уголки его губ приподнялись в улыбке, обнажая немного заостренные зубы, глаза сузились, оценивающе глядя на меня, гарпун в руке поблескивал в свете рыбы-удильщика, сопровождавшей мужчину.
Блёсен издевательски наклонил голову набок и уже нараспев начал:
– Вальорен, да ты…
Как вдруг он перевел взгляд на Мокки и замер. И без того бледная, кожа рамбловца в венце совсем побелела. Он очень медленно моргнул, в плывущих из-за пыльцы зрачках на мгновение появился ужас.
– Убирайся. Немедленно, – едва слышно, трясущимися губами сказал принц.
Свободной от гарпуна рукой он резко рванул на себе ворот изумрудного одеяния, будто ему не хватало воздуха – такой странный жест на глубине.
– Не-мед-лен-но, – повторил принц и отвернулся, всколыхнув зеленые водоросли, а потом продолжил в полный голос, смеясь: – …Да ты совсем потерял охотничий нюх, Вальорен! Никого здесь нет, какое разочарование! Знаете? Мне не нравятся настолько тусклые места, эти руины – пресвятая Авена, да эти руины мы видим трижды в год, я хочу устроить привал в другом месте. На вершине Муренового холма, под светом звездных потоков, ниспадающих сквозь морскую толщу… Охота! Продолжим гонку!
И рамбловец шагнул прочь. И не прошло и нескольких минут, как вся мелодичная, эфемерная, странная кавалькада жестоких блёснов с музыкой и пением неслась по морю прочь: эх-ушкье мчались то по песчаному дну, то по воде, то снова по дну…
Я обернулась к Мокки.
Бакоа выглядел как только что выловленный мертвец, жертва сорокадневных пыток. Дико стрельнув в меня глазами, он равнодушно бросил:
– Повезло.
И, оттолкнувшись голыми ступнями от острого камня – слишком острого, капли крови мгновенно затуманили воду рядом – Мокки быстро и молча поплыл вверх, в Дабатор.
26
Посланцы оришейвы
Amantes – amentes.
«Влюбленные – безумцы».
Догнать рамбловца в воде – дохлый номер.
Когда я поднялась на поверхность, Мокки уже нигде не было. Зато с деревянного настила мне протянул руку Тилвас Талвани. На щеке у него стремительно разливался темно-лиловый кровоподтек, на плече был длинный порез от бритвы.
– Что у вас случилось? – спросил артефактор, вытягивая меня наверх. – Бакоа вынырнул, врезал мне без предупреждения и с криком «Встретимся в Джинглберри!» свалил за горизонт, поднимая смерчи из щепок. Я еще не видел его таким.
Джинглберри был следующей точкой нашего путешествия: именно там жил мастер, способный изготовить из кораллов артефакт Объединения.
– Хм. Потом расскажу, – задумчиво протянула я. – Но хорошо, что ты не стал прыгать вслед за нами. Это было бы неуместно.
– Я хотел, – с нажимом сказал Тилвас. Кровоподтек к этому моменту успел раствориться так же безмолвно, как появился до того. – Вот только Бакоа утром выплеснул остатки зелий, а я, при всей своей гениальности, не умею задерживать дыхание больше чем на три минуты. Пришлось ждать.
Я наклонилась, выжимая мокрые волосы. В голове у меня шумело – то ли из-за воды, то ли из-за сцены с рамбловцами. Расширенные зрачки и голубые белки подводного принца при взгляде на Мокки так и стояли у меня перед глазами.
– Джинглберри так Джинглберри, – наконец невпопад сказала я.
* * *
Мы добрались туда за два дня.
Как сказочные герои оставляют за собой хлебные крошки, так Мокки Бакоа везде, где проезжал, сеял хаос и разрушения. Кто-то обокрал придорожный чайный домик. Кто-то увел лошадь из таверны, оставив в обмен клячу с дабаторскими стременами – всю в пене. Кто-то проник в винную бодегу, где стащил ящик лучших вин, а остальные – перебил, причем, судя по разбрызганной крови, голыми кулаками.
– Это был сущий демон, – говорила испуганная служанка, встретившая вора на лестнице. – Сущий демон…
– Он совсем головой поехал, – уныло констатировал Тилвас.
– Угу.
– А ты, значит, ушла в себя.
– Угу.
Талвани только вздохнул, пнул камешек на дороге и засунул руки в карманы новых модненьких брюк – девушка из ателье, в котором кто-то разбил витрину, подарила их Тилвасу в благодарность за психологическую поддержку. Этот подарок и их получасовой, небо прости, флирт вызвали у меня неприятное чувство: в конце концов, я молча взяла Тилваса за локоть и увела из лавки.
– Какая ты строгая, Джерри, – восхитился аристократ и потрепал меня по волосам.
Когда мы наконец прибыли в Джинглберри, нам сказали, что очень странный постоялец заселился вчера в трактир «Багровая корка».
– Багровая корка, серьезно? – болтун-Талвани взял на себя все коммуникации с окружающим миром. – Это которая на ранах образуется?
– Нет, – смутился сторож. – Там просто пекут хлеба с добавлением тмина и красного перца, и у них получается такая аппетитная красная корочка, поэтому и назвали… Боги пресвятые… Я ж теперь буду думать только о крови, слыша это название…
– Хм. Тогда простите, что сломал вам его, – бессовестно развел руками Тилвас.
Он тоже был слегка на взводе. Если спусковой крючок Мокки уже успешно сорвался, выбивая один за другим психозы и зубы не понравившихся ему горожан, то мы с артефактором были напряжены, как натянутые струны.
Этому способствовали три вещи.
* * *
Кавалькада охотников выглядела так, будто сошла с полотна старинного гобелена.
Прохладные синие и зеленые наряды, развевающиеся в воде. Бледная кожа сверкает серебром в свете жезлов-фонарей, которые держат слуги, спешащие перед знатью на толстых рыбах. Носы и скулы скрыты дыхательными масками со множеством тонких трубок: из-за них блёсны немного похожи на призрачных кошек. В глаза втерта жгучая мазь, защищающая их от воды – из-за нее радужки у блёснов совсем черные, а белки – слегка голубоватые. Тонкокостные и безжалостные, на огромных мускулистых конях эх-ушкье – воплощениях смерти, в руках – гарпуны и копья.
Причудливое, странное зрелище, все в дурманной жемчужной пыльце, шлейфом тянущейся за Охотой.
Медноволосую голову блёсна, скачущего впереди кавалькады, украшал ракушечный венец. Одетый в изящный темно-зеленый костюм с широкими длинными рукавами, он был самым красивым из рамбловцев. Я невольно залюбовалась его точеным профилем, высоким лбом и гордым орлиным носом, заметным под маской. Густые локоны цвета красного дерева доходили ему до плеч и слабо колыхались под водой, мягкие губы напоминали розовые лепестки.
На мелодичном дольнем языке блёсен приказал своему двору остановиться. Охотники, спешиваясь с черногривых эх-ушкье, хохотали и пели, огрызались и целовались. Слуги, сопровождавшие вереницу, стали спешно распаковывать припасы, устилать морское дно тяжелыми тканями, уставлять напитками и яствами подводного мира. Донные яблоки – медовые и сладкие; устрицы и морские ежи; зажаренные птички-ныряльщики, нашпингованные пастернаком и черемшой.
Кто-то из блёснов, почти не целясь, швырнул за скалы гарпун – и слуги вытащили из зарослей мертвое существо, похожее на дельфина. Алая кровь облачками взмывала вверх.
– А вот и завтрак: зажарьте его для нас, – мелодично пропел блёсен в венце и лег на блестящую ткань.
Слуги начали колдовством разводить подводный огонь – нестерпимо синий – а другие охотники и охотницы садились и ложились вокруг своего господина, велеречиво переговариваясь, скаля белые, будто жемчуг, зубы, передавая по кругу табакерки с пыльцой. Их смех был похож на звук бьющегося хрусталя, а бешеные, злые взгляды напоминали Мокки – только будто замедленного в своем бытии.
Мы с Мокки не могли уплыть: нас тотчас стало бы видно на большой песчаной поляне.
Бакоа зашипел от гнева и беззвучно саданул кулаком о камень, после чего закрыл глаза и погрузился в ожидание. Я наблюдала за блёснами, хвастающимися друг перед другом убитыми сегодня жителями глубин: слуги приносили их и уносили по легкому мановению руки. В какой-то момент чуть не вспыхнула драка: одна блёсна обвинила кудрявого юношу с татуировкой во все лицо в том, что он перехватил намеченную ею сегодня акулу. Тот зарычал и выхватил из-за пояса стеклянный светящийся меч. Но блёсен в венце поднял ладонь, запрещая дуэль, и тихо сказал что-то с улыбкой. Все рассмеялись, ссора была забыта.
Я уже было расслабилась – ну, подождем, – но вдруг один из всадников – огромный, мрачный, с рисунком морской звезды в разрезе рубахи – поднялся и, подозрительно покрутив головой, пошел в нашу сторону с гарпуном наперевес.
– Мокки! – Я ткнула вора в плечо – он так и сидел неподвижно, будто уснул. – Кажется, у нас проблемы.
– Почему я не удивлен? – процедил вор, прижимаясь всем телом к камню и прижимая туда же меня откинутой в сторону рукой.
Устрашающий блёсен приближался.
– Что ты там ищешь, Вальорен? – я вновь услышала мелодичный голос блёсна с венцом.
– Мне кажется, там кто-то есть, мой принц.
Принц?
– Не по статусу нам гоняться за каждой креветкой. Вернись и раздели со мной кубок, нам скоро снова пора отправляться в путь.
– Я чувствую запах испуганной плоти. Человеческой плоти, мой господин. Кажется, рыбаки нарушили договор.
Толпа охотников зашелестела удивленно-взбудораженными ахами и охами.
– Гурх, – прошептала я. Пальцы Мокки, лежавшие у меня под ключицами, сжались.
– Тогда я сам хочу посмотреть, Вальорен. Где мой гарпун?
Вода молчала: ни шагов, ни дыхания – не поймешь, как близко от нас враг. Только волны шепотов растекались по песчаной поляне.
Оказалось, блёсен обошел наш круг из скал. Неожиданно он выступил нам навстречу из зарослей подводных цветов. Я замерла на вдохе, увидев принца так близко. Уголки его губ приподнялись в улыбке, обнажая немного заостренные зубы, глаза сузились, оценивающе глядя на меня, гарпун в руке поблескивал в свете рыбы-удильщика, сопровождавшей мужчину.
Блёсен издевательски наклонил голову набок и уже нараспев начал:
– Вальорен, да ты…
Как вдруг он перевел взгляд на Мокки и замер. И без того бледная, кожа рамбловца в венце совсем побелела. Он очень медленно моргнул, в плывущих из-за пыльцы зрачках на мгновение появился ужас.
– Убирайся. Немедленно, – едва слышно, трясущимися губами сказал принц.
Свободной от гарпуна рукой он резко рванул на себе ворот изумрудного одеяния, будто ему не хватало воздуха – такой странный жест на глубине.
– Не-мед-лен-но, – повторил принц и отвернулся, всколыхнув зеленые водоросли, а потом продолжил в полный голос, смеясь: – …Да ты совсем потерял охотничий нюх, Вальорен! Никого здесь нет, какое разочарование! Знаете? Мне не нравятся настолько тусклые места, эти руины – пресвятая Авена, да эти руины мы видим трижды в год, я хочу устроить привал в другом месте. На вершине Муренового холма, под светом звездных потоков, ниспадающих сквозь морскую толщу… Охота! Продолжим гонку!
И рамбловец шагнул прочь. И не прошло и нескольких минут, как вся мелодичная, эфемерная, странная кавалькада жестоких блёснов с музыкой и пением неслась по морю прочь: эх-ушкье мчались то по песчаному дну, то по воде, то снова по дну…
Я обернулась к Мокки.
Бакоа выглядел как только что выловленный мертвец, жертва сорокадневных пыток. Дико стрельнув в меня глазами, он равнодушно бросил:
– Повезло.
И, оттолкнувшись голыми ступнями от острого камня – слишком острого, капли крови мгновенно затуманили воду рядом – Мокки быстро и молча поплыл вверх, в Дабатор.
26
Посланцы оришейвы
Amantes – amentes.
«Влюбленные – безумцы».
Догнать рамбловца в воде – дохлый номер.
Когда я поднялась на поверхность, Мокки уже нигде не было. Зато с деревянного настила мне протянул руку Тилвас Талвани. На щеке у него стремительно разливался темно-лиловый кровоподтек, на плече был длинный порез от бритвы.
– Что у вас случилось? – спросил артефактор, вытягивая меня наверх. – Бакоа вынырнул, врезал мне без предупреждения и с криком «Встретимся в Джинглберри!» свалил за горизонт, поднимая смерчи из щепок. Я еще не видел его таким.
Джинглберри был следующей точкой нашего путешествия: именно там жил мастер, способный изготовить из кораллов артефакт Объединения.
– Хм. Потом расскажу, – задумчиво протянула я. – Но хорошо, что ты не стал прыгать вслед за нами. Это было бы неуместно.
– Я хотел, – с нажимом сказал Тилвас. Кровоподтек к этому моменту успел раствориться так же безмолвно, как появился до того. – Вот только Бакоа утром выплеснул остатки зелий, а я, при всей своей гениальности, не умею задерживать дыхание больше чем на три минуты. Пришлось ждать.
Я наклонилась, выжимая мокрые волосы. В голове у меня шумело – то ли из-за воды, то ли из-за сцены с рамбловцами. Расширенные зрачки и голубые белки подводного принца при взгляде на Мокки так и стояли у меня перед глазами.
– Джинглберри так Джинглберри, – наконец невпопад сказала я.
* * *
Мы добрались туда за два дня.
Как сказочные герои оставляют за собой хлебные крошки, так Мокки Бакоа везде, где проезжал, сеял хаос и разрушения. Кто-то обокрал придорожный чайный домик. Кто-то увел лошадь из таверны, оставив в обмен клячу с дабаторскими стременами – всю в пене. Кто-то проник в винную бодегу, где стащил ящик лучших вин, а остальные – перебил, причем, судя по разбрызганной крови, голыми кулаками.
– Это был сущий демон, – говорила испуганная служанка, встретившая вора на лестнице. – Сущий демон…
– Он совсем головой поехал, – уныло констатировал Тилвас.
– Угу.
– А ты, значит, ушла в себя.
– Угу.
Талвани только вздохнул, пнул камешек на дороге и засунул руки в карманы новых модненьких брюк – девушка из ателье, в котором кто-то разбил витрину, подарила их Тилвасу в благодарность за психологическую поддержку. Этот подарок и их получасовой, небо прости, флирт вызвали у меня неприятное чувство: в конце концов, я молча взяла Тилваса за локоть и увела из лавки.
– Какая ты строгая, Джерри, – восхитился аристократ и потрепал меня по волосам.
Когда мы наконец прибыли в Джинглберри, нам сказали, что очень странный постоялец заселился вчера в трактир «Багровая корка».
– Багровая корка, серьезно? – болтун-Талвани взял на себя все коммуникации с окружающим миром. – Это которая на ранах образуется?
– Нет, – смутился сторож. – Там просто пекут хлеба с добавлением тмина и красного перца, и у них получается такая аппетитная красная корочка, поэтому и назвали… Боги пресвятые… Я ж теперь буду думать только о крови, слыша это название…
– Хм. Тогда простите, что сломал вам его, – бессовестно развел руками Тилвас.
Он тоже был слегка на взводе. Если спусковой крючок Мокки уже успешно сорвался, выбивая один за другим психозы и зубы не понравившихся ему горожан, то мы с артефактором были напряжены, как натянутые струны.
Этому способствовали три вещи.