Оранжевое вино

«Вот это характер! Теперь мне многое стало понятно», – думала Инна сквозь дрему, сидя в душном, невыносимо пахнущем бензином салоне междугороднего автобуса. Уже стемнело, и светящийся нимб над Москвой, к которой подъезжала Инна, становился все шире, ярче и заметнее. Столица словно вставала с трона во весь свой великолепный рост, готовясь царствовать и в ночи, еще немного, и видно будет переливающуюся огнями мантию московских небоскребов.

Инна не пожалела, что потратила свой выходной день на поездку в провинциальный Ржев, хотя полдня провела в дороге. Зато она поговорила с матерью Тамары Поздняковой, сделала фото красавицы Волги, которую, как спящую в хрустале принцессу, осторожно будило поцелуями весеннее солнце, отчего постепенно таяли льды, хранящие ее зачарованный сон. Инна зашла в стоящий на берегу реки храм и даже заглянула в местный музей. Эту статью прочитает мало людей, в отличие от очередного поста про загадочное убийство винодела и его жены, но написать ее надо. Не все же лайки собирать и дочитывания. Что-то надо делать и для души. Для своей совести, если хотите. И не за деньги.

Вечер накануне этой поездки Инна посвятила «раскопкам» в Инете. Переходя с ссылки на ссылку, она добралась до школьных фотографий Лолиты Ригер и ее подруги Анжелики. Фотографии были с выпускного. Девушки в пышных бальных и декольтированных вечерних платьях позировали на Воробьевых Горах, эти же юные красотки пили шампанское на речном кораблике. Были они и в белых фартуках на последнем звонке, с алыми лентами через плечо, на которых золотом отливало: «Выпускник». Оказалось, что девичья фамилия Анжелики – Закс. Анжелика Закс. В школе ее наверняка дразнили Анжеликой ЗАГС. Мол, тебе с такой фамилией с выпускного бала – прямо в ЗАГС. Так оно и вышло. То есть вышло бы, не умри внезапно ее жених.

На школьных фото Анжелика была типичной нимфеткой, не удивительно, что Ригер ею увлекся. Кокетливый взгляд, пышные кукольные локоны, очаровательное личико, осознание своей привлекательности. Она обожала позировать и была на редкость фотогенична. Синие глаза, лукавые и невинные одновременно, смотрели на мир по-хозяйски. Анжелика была уверена, что родилась на свет не для того, чтобы бедствовать. О ней обязательно позаботятся, мужчина для нее всегда найдется.

Инна долго думала над письмом и в конце концов, волнуясь, отстучала:

«Добрый день, Ангелика.

Я та самая Инна, которая была вместе с вами в шато Зубаридзе. Надеюсь, вы благополучно добрались до дома. Не рассчитываю, что вы ответите на мое письмо. Кто я вам? Случайная знакомая? Скорее всего, мы больше никогда не встретимся. Но не спросить не могу.

Я на днях разговаривала с Лолитой Ригер, как выяснилось, вашей одноклассницей. Она мне рассказала вашу историю. Вашу и ее отца. С которым вы сошлись, еще когда учились в школе. У вас был веский повод ненавидеть Тамару Зубареву (Зубаридзе) и ее мужа, того самого хирурга, под ножом которого умер ваш жених.

Вам ведь все равно ничего не будет. Вы гражданка Германии, а за убийство Тамары арестовали Резо. Но я почему-то думаю, что вы имеете отношение к этому убийству. И надеюсь на вашу откровенность.

Буду ждать вашего письма.

Инна Грошева».

Она, замирая, нажала на «отправить».

«Ваше письмо благополучно отправлено».

Но на ответ особо надеяться не стоит.

После этого Инна опять полезла в Инет и откопала в соцсетях ту самую девушку, которая написала на сайте киноманов про актрису Тамару Позднякову. Точнее, про ее мать.

И на почту пользователя по имени Рита Смирнова полетело сообщение:

«Здравствуйте, Маргарита. Вы меня не знаете, но все же настоятельно прошу прочитать мое письмо до конца. Меня зовут Инна. Недавно я была в Грузии и встретилась там с вашей землячкой Тамарой Поздняковой. Да, Тамара десять лет назад вышла замуж за Илью Зубарева и эмигрировала вместе с ним в Грузию. Они купили шато в Кахетии и занялись виноделием.

Вы, наверное, огорчитесь, узнав, что Тамара недавно умерла. Подробности в моем блоге в Тсене, я скину вам ссылку. Мне хотелось бы узнать, жива ли еще мама Тамары Поздняковой и как мне ее найти. Я почему-то уверена, что о смерти дочери ей не сообщили. Очень надеюсь на ваш ответ.

Инна».

Ответ пришел довольно быстро. Рита Смирнова оказалась эмоциональной и словоохотливой:

«Да вы что?! Тамару убили?! Вот это фишка! Я всем скину ссылку на ваш блог!!! Всем, кто ее знал!!!!!! Вот это новость, так новость! Обязательно докопайтесь, кто ее убил! Ее маму зовут Валентина Михайловна Позднякова. Она давно на пенсии и подрабатывает, торгуя на рынке. Последний раз я там ее видела. Это не тот большой крытый рынок, который называется Центральным, когда вы спросите, вам на него покажут. А продуктовый рыночек на Большой Спасской улице, не доезжая до моста, там, где мясной магазин и автобусная остановка. Еще аптека рядом, вы ее увидите, когда будете подъезжать. На этом рынке и обосновались наши бабульки, у которых подсобные хозяйства. Они там сидят и в субботу, и в воскресенье. Но лучше в субботу, до обеда. Вы спросите бабу Валю. Адреса и телефона я не знаю, но могу поспрашивать».

Инна невольно вздохнула: Маргарита Смирнова писала путано и сбивчиво. «Хватит ли этого? Небось, найду. Погода разгулялась, можно и в Ржев съездить. Найти на рынке бабу Валю Позднякову. Интересно, рынок большой? И куда приходит автобус из Москвы?».

Она опять полезла в Инет, на этот раз узнать расписание.

Машины у нее не было. Инна давно уже убедилась, что если у тебя нет дачи, то машина в Москве не нужна. Общественный транспорт отлично развит, работает бесперебойно, да и выделенка для него есть, в то время как частники томятся в мертвых пробках. Есть такси, которое можно вызвать в любое время суток, и приезжает оно быстро. А с парковкой проблема. Вот и получается, что машина – это только обуза. Не нужна она в столице.

В Ржев можно поехать на поезде или на автобусе. Надо только выбрать наиболее удобный транспорт, сверяясь с расписанием.

Вот так и получилось, что утром, в начале восьмого, Инна села в междугородний автобус, отправляющийся от автовокзала «Северные ворота», чтобы успеть на рынок в Ржеве до обеда. Письмо от Риты с телефоном и адресом бабы Вали где-то задержалось, и Инне пришлось на свой страх и риск ехать, руководствуясь туманными сведениями об улице Спасской и аптеке перед автобусной остановкой.

Навигатор в смартофоне услужливо подсказал Инне, что на автовокзале надо просто пересесть с одного автобуса на другой. Она ехала, ища глазами аптеку и мясной магазин. Сначала вышла не там, но, поспрашивала местных жителей, которые оказались людьми отзывчивыми, и те все-таки вывели Инну на нужную точку.

Рынок, по счастью, оказался небольшим. Перед долгими майскими каникулами здесь было довольно людно. Уже торговали свежей зеленью, выращенной в теплицах, да распродавали старый и семенной картофель. Спросом пользовались домашние соленья, лук, чеснок, маринованные грибочки. У многих москвичей были дома на Селигере, и дорога туда лежала через Ржев.

Едва на рынке появилась Инна, ей тут же стали предлагать домашние соленья с маринадами и луковицы лилий.

– У вас в Москве таких нет. Гляньте, какие красивые! – и женщина, одетая, несмотря на солнечную погоду, в куртку-пуховик, показала ей мутное фото.

– Как вы догадались, что я из Москвы? – удивилась Инна.

– Да вас, москвичей, сразу видно, – усмехнулась ржевитянка. – Что, дороги наши непривычные? Али магазины? Зато таких солений вы у себя в Москве не купите. Яйцо домашнее возьмите, сметанки. Лилии купите, недорого! – не унималась она, поскольку Инна отнекивалась.

Услышав цену, она смутилась. Ничего себе, недорого! И стала поспешно оправдываться:

– Да у меня и дачи нет. Я здесь по делу. Мне нужна баба Валя.

– Позднякова, что ли?

– Да, она, – обрадовалась Инна.

– Валентина! Тут тебя спрошает московская дамочка! – прошел по рядам клич.


Инна завертела головой.

– Тута я! Чего надо?

Ей указали на пожилую женщину лет семидесяти в мохеровой шапке, которая когда-то давно была модного пудрового цвета, а сейчас посерела от времени и въевшейся грязи. Мохер скатался комочками, и шапка будто покрылась густой паутиной. В этой паутине намертво запуталось землистое старческое лицо с бледными, почти невидимыми губами и утонувшими в глубоких морщинах глазами. Инна подошла и невольно задержала взгляд на заскорузлых руках, с ногтями, остриженными до мяса. Изуродованные артритом пальцы распухли в суставах и были похожи на корявые сучья. Инна невольно вспомнила Тамару в белом платье, ее лицо, хоть и немолодое уже, но холеное.

– Здравствуйте, Валентина Михайловна, – волнуясь, поздоровалась она.

– Что-то я вас не припомню, – прищурила Позднякова слезящиеся глаза.

– Мы с вами не знакомы. Дело в том, что я недавно была в Грузии и видела Тамару.

Инна почувствовала, как вокруг них образовался вакуум. В торговом ряду наступила такая тишина, что слышно было, как чихнул мужчина, переходящий дорогу.

– А ну, идем отсюда. – Баба Валя поднялась с деревянного ящика, накрытого рогожкой, на котором сидела. – Маша, присмотри за моим добром, – сказала она соседке.

Позднякова завела Инну за угол и сурово спросила:

– Тебя Томка, что ли, прислала? Неужто денег матери отвалила?

Инна почувствовала неловкость и полезла в сумочку.

– Вот, возьмите, – протянула она Поздняковой пятитысячную купюру. Ей стало вдруг жалко несчастную женщину, одинокую, с отечными руками и изуродованными артритом пальцами. Которая вынуждена по выходным сидеть на рынке, продавая все то, чем богата.

– Ишь, отвалила! – с усмешкой покачала головой Позднякова. – Пять тыщ, ты подумай! Ну, спасибо ей передай. – И она, засунув деньги в карман старой куртки, повернулась к Инне спиной.

– Постойте! Тамара… она умерла, – отчаянно сказала Инна.

Валентина Михайловна замерла.

– Умерла, говоришь? – На Инну смотрели выцветшие старческие глаза. Или выплаканные. В них ничего не осталось, кроме бесконечной усталости и тоски, серой, как небо с набежавшими на него облаками.

Солнце погасло, словно электрическая лампочка, залитая дождем, которая лопнула и на землю посыпались острые осколки. По лицу полоснуло холодным и жгучим ветром, и стало понятно, что весна задержалась в пути.

– Да недели две назад. Вам никто не сказал?

– Кто ж мне скажет?

– Значит, вы не общались?

– А ну, пойдем отсель. – Позднякова поправила свалявшуюся мохеровую шапку. – Торговли все одно сегодня не будет, погода испортилась. Да и заработала я больше, чем за весь месяц наторгую. – Она погладила карман, куда положила деньги. – Все ж, она мне дочь, хоть и сука. Пойдем, помянем.

И они вернулись на рынок, где Позднякова сказала:

– Бабоньки, подружки мои, жертвую вам сегодня мое добро. Что наторгуете – все ваше.

– Дочка, что ли, объявилась? – завистливо переглянулись соседки Поздняковой.

– Да ты, баб Валь, никак, разбогатела!

– Да уж, разжилась, – невесело вздохнула Позднякова. – Придется в гробовые залезть. На поминки позову.

И не отвечая больше на вопросы, потянула Инну к переходу через разбитую весенней распутицей, всю в рытвинах центральную улицу:

– Идем, что встала?

Валентина Михайловна жила в нескольких автобусных остановках, в старом трехэтажном доме, давно уже требующем ремонта. Инна с тоской смотрела на плешивый фасад с обвалившейся штукатуркой, ржавые трубы и похабные надписи на стенах.

– Что, непривычно тебе? – Позднякова достала ключ от квартиры. – Любуйся, москвачка! Вот так простой народ в глубинке-то живет! Те, которым, как и мне, детки не помогают. Да и помогают. Куда деваться-то? Живем вот.

Но в маленькой квартирке с высокими потолками было уютно и чисто. Позднякова тут же стала собирать на стол. Появилась бутылочка беленькой.

– Я не буду, – запротестовала, было, Инна. – Мне ехать.

В кармане у нее был обратный билет на пятичасовой автобус.

– Не брезгуй, помяни. – И Позднякова достала из буфета две рюмки.

Инна послушно выпила водку.

– Скажите, почему Тамара с вами не общалась? За что она вас так… не любила. – Инна хотела сказать «ненавидела», потому что надо иметь вескую причину, чтобы «похоронить» родную мать. Ведь Тамара говорила всем, что ее родители умерли.

– А ты посмотри на меня, – усмехнулась Валентина Михайловна. – Вот за то и стыдилась. Что здесь ее родила, не в Москве. Что на рынке торгую. Высшего образования не имею. Медсестрой я всю жизнь проработала. В больнице местной. Простой медсестрой. А хоромы мои сама видишь, – она кивнула на горку с советским хрусталем, ковер, купленный наверняка еще по открытке, во времена дефицита, когда на них записывались в очередь. На старые окна с облупившимися рамами. – Нравятся тебе мои апарта´менты? Вот и Томке не нравились. Не простила она мне…