Оракул выбирает королеву

Пошарив в поясной сумке, Арман извлек жестянку с модификаторами, а из нее, в свою очередь, коробочку с нейтрализатором. Это были белые горошины, возвращающие оборотня к исходному дару, и Арман совершенно не любил ими пользоваться, потому что после них его мучили дикие мигрени. Но Брант, избитый, окровавленный, смотрел так, как будто распластанная Эрика с разбитым лицом являлась для него высшей ценностью. И поэтому Арман проявил слабость, недостойную короля. Вместо того чтобы отвернуться и дать девушке просто умереть, он положил на язык две пилюли и раскусил их, глотая обжигающую горечь снадобья. Деревянные стены привычно дернулись, потом вернулись обратно, и Арман склонился к Эрике.

Да, ее знатно приложили по голове. Ему даже показалось, что висок вмялся внутрь черепа, но потом он решил, что все-таки это игра света. Лицо Эрики все еще менялось, являя какие-то малознакомые, чужие лица. Среди прочих Арман узнал лицо одного из часовых, которого частенько видел во дворце.

– Ну что же вы, – прохныкал Брант, – умирает ведь!

– Помолчи, – хмыкнул Арман. – Я бы на твоем месте подумал, как ты сможешь объяснить мне, зачем я это делаю.

– Ваше величество великодушны, – быстро забубнил Брант. – Вы не дадите умереть юной девушке, которая виновата только в том, что не захотела стать вместилищем старой паучихи.

– Фокус твоей юной девушки стоил жизни и воспоминаний другой девушке, – недовольно ответил Арман. Зря так сказал, потому что снова взметнулось в душе чувство вины перед Леоной. А Эрика… Что Эрика? Она сделала то, на что у других кишка была тонка. В том числе и у него.

Переговариваясь с Брантом, он опустился на колени рядом с Эрикой, положил пальцы по сторонам еще теплого лба и прикрыл глаза. Дар Жизни в груди вяло шевельнулся и потек, словно густая патока, медленно и неохотно, вниз по рукам. Арман, считывая Эрику, видел, что действительно кости проломлены от удара, что мозг отек и давит на стенки черепа и что даже с лекарем Эрика вряд ли очнется, а с магом Жизни… ну, хорошо будет, если овощем не станет, как Витта.

Невзирая ни на что, Арман не хотел Эрике такой судьбы. В конце концов, он говорил с другими куколками, и нужно было обладать недюжинной силой воли, чтобы противостоять ментальному воздействию королевы и отвергнуть саму мысль о том, что тело будет править, да, но уже управляемое памятью старухи.

Будучи магом Жизни, Арман редко когда выстраивал заклинания. Почти всегда он использовал свой дар напрямую, как и сейчас, попросту вливая его в пострадавшую. Он вытолкнул из себя невидимую простым глазом, но в магическом восприятии ослепительно-белую субстанцию. Вытолкнул прямо в голову Эрике, выравнивая вмятину, сращивая кости, снимая отек и заставляя кровь циркулировать по сосудам так, как это было до травмы. Прикусив до крови губу, он щедро давал Эрике даже больше, чем того требовалось, восстанавливая мозг до мельчайшего кусочка. И между делом думал, что если бы королева успела позвать мага Жизни к Витте, и сестра была бы сейчас здорова.

Когда Арман открыл глаза, лицо Эрики обрело свой истинный вид. Он медленно отнял руки, посмотрел на Бранта.

– Она восстановится полностью. Мозгу не был нанесен серьезный ущерб, можно сказать, мы успели.

Брант молча кивнул и, стоя на коленях, прижал к груди Эрику – в тот самый момент, когда ее ресницы затрепетали.

Дальше… Но Арману было не интересно, что у них будет дальше. Он поднялся и, отвернувшись, подошел к окну.

Нужно было идти и искать Леону. Это можно было сделать, раскусив модификатор, – теперь уже для обретения дара поиска, но опять-таки он не взял с собой ничего из личных вещей Леоны. Придется вернуться во дворец, затем снова прийти сюда.

Он снова достал модификаторы, взял нужный, чтобы переместиться во дворец, но вдруг услышал сиплый голос Бранта.

– Ваше величество… Ее вещи вон там, в спальне. Возьмите простыню. Она ведь спала на ней довольно долго.

За спиной завозились, послышался шорох одежды, вздохи. Арман обернулся, посмотрел на Эрику – та открыла глаза и молча смотрела на него. И следа не осталось от той спесивой куколки, с которой беседовал Арман во дворце. Теперь на него испуганно и как будто обиженно смотрела совсем юная девушка, беспомощная и, кажется, совершенно безобидная. Брант все еще держал ее, обнимая и прижимая к себе как ребенка.

– Вы, – внезапно сказала она. – Вы собираетесь искать Леону?

– Это произошло по вашей вине.

– По моей? Это вы ее недостойны, – тяжело вздохнула Эрика. – И не стыдно? Вы собственноручно скормили ее чудовищу.

На нее зашикал Брант, мол, как ты можешь? Где твоя благодарность? Эрика умолкла и устало прикрыла глаза. Арман ответил:

– Я знаю, что я сделал. Но в данный момент это не имеет значения.

Обращаясь к Бранту, спросил отрывисто:

– Вот эта спальня?

И, получив утвердительный ответ, вошел в маленькую комнатушку.

Привычной стала эта боль, которая не отпустила до конца ни разу с того момента, как из Оракула извлекли тело Леоны Кьенн. Иногда Арману казалось, что неведомая тварь, поселившись внутри, с аппетитом пожирает его внутренности, полосуя их когтями-лезвиями. А они срастались снова, и потому Арман Линто не умирал, а продолжал жить. И это было правильно, что он не умирал. По крайней мере, правильно до того момента, как к Леоне вернется память и она сама отшатнется от него в ужасе и отвращении. Он думал именно так и каждый раз вспоминал, как нежно она его целовала, какими теплыми и шелковыми были ее ладони. А здесь… Арман сгреб покрывало, бросил на пол, стянул простыню и несколько мгновений простоял, уткнувшись в нее лицом. Хлопок хранил запах Леоны, и Арман был готов поклясться, что не знает аромата тоньше и приятнее. Снова почудилась тонкая нотка зеленого яблока, свежего, хрустящего. Стиснув в кулаке простыню, он свободной рукой достал модификаторы, извлек ту пилюлю, которая преобразует его дар в дар мага-поисковика, и торопливо раскусил ее, глотая горечь.

Он не стал тратить времени на построение заклинания, на вычерчивание сложных опорных фигур. Снова воспользовался силой, грубо и быстро разливаясь невесомой пеленой по поверхности яруса… Когда Арман собрал себя вновь из тысячи капель, тяжелая, напитанная силой нить уже багровела перед ним в воздухе. И он пошел по следу, совершенно не слушая, что говорит ему Брант.

Путеводная нить вилась вдоль дороги, и Арман перешел на бег. Солнце припекало, и в скором времени глаза начал заливать пот, но он только утерся рукавом. Арман уже заметил, что нить свернула с дороги, уходя к лесу. Ему это не понравилось: зачем Леоне в лес? Разве что посидеть в тени. Но в лесу много чего может приключиться нехорошего.

Быстрее, еще быстрее!

«Пожалуйста, пусть с тобой ничего не случится!» – мысленно взмолился он, сам не понимая, к кому или к чему обращается.

Нить нырнула в кусты, потянула за собой почти ощутимо, так, что Арман едва не полетел в овражек. Но вовремя ухватился за тонкую ольху, а потом уже ловко спустился вниз. В овражке царили сумерки, было влажно, тихо перешептывались деревья. И вдруг среди этого шелеста слух различил тихий плач. От этих звуков в груди вмиг разлился такой океан пламенеющей боли, что у Армана перед глазами потемнело.

Там плакала его Леона. Горько, безнадежно. Она была совершенно одна, совершенно беззащитна – точно так же, как наедине с силой Оракула. И тогда он ничего не сделал, чтобы ей помочь.

– Леона! – позвал он, щурясь на полыхающую в потемках нить.

Стараясь не оступиться, не споткнуться о вспученные корни, раздвигая молодую поросль, Арман пошел вперед. Плач утих, и ему сделалось страшно: а вдруг эта тишина означает нечто более ужасное, чем просто рыдания?

– Леона! – крикнул он. – Ты здесь? Не бойся, милая, я иду.

Он увидел ее внезапно, и Арману показалось, что это последние отсветы заходящего солнца заблудились в лесной чаще. Леона сидела в яме под корнями дерева, наполовину вылезшими из почвы, и, казалось, сияла розоватым золотом заката. Светилось все: кудри, лицо, кисти рук. И Арман испытал сильное желание упасть перед ней на колени. Так бывает, когда тратишь все силы на поиски чего-то важного, а когда до него остается один шаг, понимаешь, что силы попросту закончились.

– Леона, – прошептал он, – девочка моя.


Она вскинулась, подозрительно глядя на него.

– Льесс! Это вы? Это точно вы?

– Ну конечно, я.

Наконец добравшись до Леоны, он протянул ей руку, но она не торопилась принять помощь.

– Ну-ка, давай выбираться, – сказал Арман, а сам все смотрел, смотрел и не мог насмотреться.

Как он столько дней провел без нее?

– В прошлый раз вы пришли за мной, а оказалось, что вы – это не вы, – сказала Леона сердито.

– Теперь это точно я, – ответил он. – Пожалуйста, я тебя очень прошу – давай вернемся во дворец!

– Я хочу домой, к маме, – твердо ответила Леона и руку спрятала.

– Мы побудем во дворце совсем чуть-чуть.

Армана охватила беспомощность. Нет, он мог ее достать из-под корней силой, но не хотелось, совсем не хотелось.

Тут Леона всхлипнула:

– Я идти не могу-у-у…

И разразилась слезами, совершенно не думая, да и не понимая, что у Армана от этого сердце просто переворачивается.

– Почему? – только и спросил он.

Вместо ответа Леона вытянула вперед ногу в одном чулке, без туфельки. Ступня и щиколотка распухли.

– Я понесу тебя, – пообещал Арман, – а нога… Я ее вылечу, маленькая. Пожалуйста, пойдем.

Наконец, всхлипывая, Леона протянула к нему руки, и он бережно вытащил ее из-под корней. Прижал к себе, не веря собственному счастью, но понимая, что счастье это очень скоротечно.

– Моя маленькая, – простонал Арман, утыкаясь носом в макушку, пахнущую лесом, солнцем и далеким детским счастьем. – Я тебя так люблю! Пожалуйста, постарайся это запомнить, потому что потом…

Об этом «потом» думать было тяжело. Арман стиснул зубы и, прижимая к себе Леону, принялся искать нужные модификаторы. Он поймал себя на том, что ему совершенно все равно, что будет дальше и с Брантом и с Эрикой. Конечно, их следовало арестовать, а потом и казнить. Но хотелось верить, что Эрика больше не будет пакостить, особенно учитывая то обстоятельство, что только благодаря Арману она вообще вернулась к жизни.



Он так и появился во дворце с Леоной на руках, прижимая ее к себе, а она так трогательно обвила руками его шею и так доверчиво положила голову на плечо, что Арману хотелось завыть. Ему было больно сознавать, как мало осталось такого незамысловатого счастья. Промелькнула мысль и о том, что он мог бы оставить все как есть. В конце концов, все девочки рано или поздно вырастают, и эта новая Леона тоже когда-нибудь вырастет, наполняясь новыми воспоминаниями, а он будет терпеливо ждать… Но он отмел эту мысль как совершенно неприемлемую. Снова погружаться в болото лжи не хотелось.

Поэтому он принес Леону в свой кабинет, усадил на кушетку и приказал принести сладостей и чаю, а сам опустился рядом на пол и взял в руки ее пострадавшую лодыжку.

– Больно, – поморщилась Леона и расплакалась.

– Сейчас вылечим.

Арман поднялся, долго гладил ее по волосам, успокаивая, а сам между делом проглотил нейтрализатор. Завтра ему будет совсем худо от такого количества модификаторов, но это будет завтра. Возможно, завтра и жить не особо захочется. А сейчас он должен вылечить этот вывих, чтобы распухшая лодыжка стала такой же совершенной, как и ее здоровая сестрица.

Потом принесли поднос с чаем, чашками и коробочкой засахаренных фруктов и орешков. Арман вручил сладости Леоне, а сам наконец занялся вывихом. Теплые искры срывались с пальцев и таяли, впитываясь, исчезая в тонкой вязке чулка. Опухоль спала, ступня Леоны дернулась, вставая на место. Леона даже ничего не заметила, потому что Арман погасил всю боль, а орешки оказались удивительно вкусными.

Выпрямившись, Арман покосился на стол, где в ящичке ждала колба с отпечатком. Невольно усмехнулся, покачал головой.

Страх, вот что он испытывал.

А еще дикое, страстное желание растянуть то время, которое у него осталось рядом с Леоной Кьенн. Хотя бы еще несколько часов, вот так, рядом, чтобы она грызла свои незатейливые лакомства, чтобы ее глаза светились счастьем, какое бывает, только когда ты еще маленький.

Пора было с этим заканчивать.

Всего лишь несколько шагов разделяют его и настоящую, взрослую Леону Кьенн.

«Ну же, хотя бы сейчас будь с ней честен».

Но совершенно невыносимо смотреть в ее светящиеся счастьем глаза и понимать, что очень скоро эти задорные искорки погаснут.

– Расскажи, как тебе жилось с Брантом и Эрикой, – все же попросил он, оттягивая час истины.

Леона недоуменно захлопала кукольными ресницами.

– Ну, обижали они тебя?

– Нет. Дядя Орнелл никогда не обижал. А вот Эрика иногда злилась. Я ее боялась. А когда вы отведете меня к маме?