Оракул выбирает королеву

Потом оказалось, что ко всему можно привыкнуть. И что на серединных ярусах тоже живут обычные люди – не такие, конечно, богатые и вовсе не такие красивые, как на верхнем королевском ярусе, но все же. Неподалеку от Люция оказалась действующая шахта, где добывали сапфиры. Поэтому и город был совсем небедным, и продукты сюда привозили не самые плохие. Ну а то, что солнце было видно лишь утром и вечером, к этому как-то постепенно привыкаешь. Тяжело, болезненно, но привыкаешь…

Леона шагала по мостовой. Мимо двухэтажных домов из темного кирпича, притиснутых друг к другу так плотно, что порой между стенами и руки не просунуть. Мимо фонарных столбов и фонарщиков-пиромантов. Тусклое свечение газа в закопченных стеклянных колбах едва-едва освещало улицу. Дело шло к полудню. И в полдень в Люции было особенно темно, потому что солнце находилось в это время как раз над верхним ярусом и дарило свет и тепло тем счастливчикам, кто мог себе позволить жить наверху.

Шла она к знакомому пустырю. Там недавно снесли ветхий дом, новый возводить никто не торопился, и поэтому за плотным забором находился изрядный кусок замусоренной земли, с которой, как ни крути, гораздо удобнее нырять в меморум – и соседи хозяйке не нажалуются и подглядывать будут разве что крысы. Особенно Леону радовало отсутствие зевак и вообще желающих приобщиться к современной некромантии. Не то чтобы в Люции ненавидели некромантов – наверное, сложно найти того, кто бы ненавидел их больше, чем ее бывший муж, – но всегда оставалось нездоровое любопытство и твердое убеждение в том, что некромант – это непременно хмурый мужик, который выкапывает разлагающиеся тела и заставляет их выполнять какие-то немудреные задания.

Разумеется, и такие некроманты были.

Но современная некромантия уже давно не рассматривала телесное в качестве объекта исследований. Последние пятьдесят лет было модным работать с бестелесным, а именно с отпечатками умерших, хранящими воспоминания, собранные при жизни и составляющие сущность человека. Единственным неприятным и опасным занятием для некроманта оставались походы в меморум, но тут уж ничего не поделаешь.

Примерно на полпути к цели своего похода Леона остановилась перед булочной. Пощупала сквозь ткань кармана монеты, а затем вошла. Весело звякнул колокольчик, Леона с наслаждением потянула носом – пахло свежей выпечкой, корицей, лимонной цедрой. На витрине красовались ватрушки, маленькие пирожки и очень большие круглые пироги. Пышные хлеба, длинные багеты, пухлые крендели, присыпанные дроблеными солеными орешками.

Уютно здесь было, гораздо приятнее, чем снаружи. И казалось даже, что газовые фонари здесь светят куда веселее и ярче.

Тем временем из смежной комнаты выплыла румяная девушка, огненно-рыжая, с толстыми косичками, уложенными в бублики по сторонам лица. У нее была бледная кожа, большие, чуть навыкате, голубые глаза и курносый нос пуговкой. Губы улыбались – впрочем, как и всегда. Девушка эта – так уж получилось – была единственной подругой Леоны в этом темном городе.

– А, это ты! – Улыбка Златы стала еще шире, превращаясь из дежурной в настоящую, радостную. – Что будешь? Я только-только кофе сварила.

– Буду! – Леона осторожно оперлась локтями на край витрины, чтобы не задеть румяный бок пирога с мясом. – Кофе буду. И пирожок с лимонным желе буду. И с вишней.

Она покопалась в кармане, выудила деньги и звякнула ими о керамическую тарелочку, которая именно для этой цели и стояла на витрине.

Злата окинула Леону беглым взглядом, покачала головой.

– Ты опять туда собралась?

– А что делать? – Леона усмехнулась. – Город дорогой. Хочешь жить хорошо, еще и не туда полезешь.

Злата давно знала о том, чем именно занимается Леона Кьенн, но удивительно, слово «некромант» ее не испугало. Наоборот, она то и дело просила, чтобы Леона за чашкой кофе рассказала о каком-нибудь интересном случае из практики. И Леона решила, что Злата с превеликим удовольствием поменялась бы с ней местами. Но беда в том, что родители Златы были пекарями, и у самой Златы не было магии в крови, поэтому выбора у нее особенно и не оказалось. Пеки себе да торгуй булками. А Злате наверняка хотелось чего-нибудь этакого: полететь на другие ярусы, вырастить своего плантоса, спуститься на нем в самую Тень… Да мало ли какие приключения можно себе вообразить! Но такова жизнь. Стой себе, торгуй сдобой.

Злата вынесла круглобокую кружку, всю в разводах синей глазури, и в булочной запахло еще лучше. Леона обхватила керамические бока пальцами, наслаждаясь теплом, вдыхая аромат дорогого кофе. Тем временем Злата положила на тарелку два пирожка, с лимонным желе и вишней, а сама уселась на стул и подперла круглый подбородок ладонью.

– Кого теперь ловить собралась?

– Какого-то старика, который спрятал от семьи сокровища. – Леона откусила пирожок и даже зажмурилась от удовольствия. – Златушка, ты – богиня!

– Да что там! – махнула рукой подруга. – Расскажи лучше, что тебе принесли, чтобы ты нашла, ну, это…

– Отпечаток. Курительную трубку мне принесли.

– Как-то даже не интересно, – вздохнула Злата.

Леона согласилась. Да, как-то скучно. Вот в прошлый раз ей приносили панталоны утонувшей герцогини, которая очень хорошо спрятала завещание, а так как была довольно стара, то забыла, куда именно. А еще ей приносили накладные ягодицы, дырявый носок и дневник куртизанки. Да чего только не приносили… Тут Леона поймала себя на мысли, что она могла бы основать свою школу некромантии, собрать учеников и совершенствоваться в магических изысканиях. Вот было бы здорово! Но тут же одернула себя. Школа всегда подразумевает публичность. А ее супруг был очень настойчив, когда просил ее исчезнуть. Весьма настойчив, до сих пор ребра побаливают.

– Какая-то ты бледная, – сказала Злата, – тебе бы мужчину надо. Ко мне льесс Торн захаживает. Между прочим, младший сын какого-то там виконта. Сюда приехал заниматься добычей сапфиров. Хочешь, познакомлю?

– Зачем? – Леона устало отмахнулась. – Одни проблемы от всех этих виконтов.

– Ты могла бы выйти замуж, – заметила Злата.

О том, что она и без того замужем и что развестись не велит храмовое уложение о браке, Леона предпочитала помалкивать. А потому поморщилась.

– Замуж… Это ж начнется – дети, сопли, пеленки. Не хочу.

Ложь далась ей очень легко.

На самом деле Леоне очень хотелось и детей, и даже сопливых детей, и пеленок. Но не задалось. И вряд ли что получится. Может, конечно, это и маркиз был виноват в том, что у них так никто и не родился. Она ничего не знала о существовании бастардов. А может быть, как говаривали, у магов с этим все сложнее. Может случиться так, что некроманту непременно подавай мага жизни. А где его найдешь, когда они так редки? Не объявление же вешать, в конце концов.

– Ну, я пойду, – пробормотала Леона. – Деньги любят, когда их зарабатывают.

– Иди, – согласилась подруга, – но что-то ты мне сегодня не нравишься. Постарайся вернуться.

– Постараюсь.

Снова звякнул дверной колокольчик, на этот раз жалобно, и Леона опять оказалась на улице. Свет фонарей терялся в густом тумане, который привалил неведомо откуда. Она подняла воротник мужской куртки, поправила платок и заторопилась дальше.



Пустырь был зажат меж двумя старыми домами, закопченными, с трещинами по фасаду, покрытому штукатуркой. Так уж получилось, что эти двухэтажные стариканы все еще держались, а вот третьего развалили хозяева, потому что крыша провалилась и дом дал такую трещину, что фасад попросту начал падать наружу. Непонятно, что было тому виной – то ли чрезмерно мягкий грунт, то ли слабый фундамент. Лично для Леоны было важно то, что, считай, посреди города образовалось укромное местечко, мало кому интересное, и там можно было поработать.

Она без приключений добралась до высокого забора. К счастью, здесь, у пустыря, фонари не зажигали, была темень, да еще и с густым туманом. Леона огляделась, а потом быстро сдвинула в сторону доску и протиснулась внутрь. Подошвы башмаков тут же утонули в рыхлой и липкой земле, на первом же шаге она споткнулась о гнилой обломок доски. Участок все еще был завален строительным мусором, и, когда его разберут, непонятно. Наверное, когда соберутся строить что-то новое. Леона вытащила из кармана фонарик, щелкнула переключателем, и под хрустальным колпачком засветилось заключенное туда заклинание. Фонарик давал неяркий свет, не больше чем на два шага вперед, но этого было достаточно, чтобы не пропороть ногу старым гвоздем, чтобы не зацепиться за торчащие огрызки фундамента и чтобы потом, перешагнув фундамент, не свалиться в яму, которая осталась после того, как содрали и увезли деревянный пол.

Так подсвечивая себе, Леона перешагнула через камни, затем, аккуратно перепрыгивая через оставшиеся доски, добралась до расчищенной ею же ровной площадки. Поставив на землю фонарик, взяла припрятанный здесь железный прут и принялась вычерчивать классическую декаграмму.


Чтобы попасть в меморум, не нужны были ни специальные ингредиенты, ни материализация заклинаний. Только линии, символы и личная магия некроманта. Мир мертвых и без того звал, а потому шагнуть туда, где оседает, словно опавшие листья на дно водоема, память ушедших, не составляло труда.

Когда декаграмма была завершена, Леона подобрала фонарик, сунула его в карман. Затем поправила платок, разворачивая его так, чтобы закрыть голову, часть лица и оставить только глаза. Протянула вперед руки и, на миг зажмурившись, сдернула в сторону покров реальности – как будто отдернула штору. В лицо повеяло холодом. Совсем не тем, что тянет по ногам, когда сидишь в нетопленой комнате, нет. Это было дыхание меморума, от которого, как по команде, в голову полезли самые черные и неприятные мысли о конечности бытия. Леона отмахнулась от них. Привыкла. А потом, уже смело глядя в образовавшееся мутное пятно, оттолкнулась двумя ногами и прыгнула, как прыгала бы в озеро, чтобы освежиться в жаркий солнечный день.

Ощущения тоже были привычными. Конечно же для некроманта. Как будто ныряешь в остывший кисель, натужно загребаешь руками, молотишь ногами, чтобы двигаться дальше. А передвигаться в киселе тяжело, нужно раз пять взмахнуть руками, оттолкнуться ногами, чтобы продвинуться вперед хотя бы на шаг. Но, поскольку странным образом в киселе этом можно дышать, практикующему некроманту просто достаточно быть в хорошей форме и усиленно грести руками-ногами, уходя все дальше и дальше от выхода в мир живых, оставляя за собой свет путеводной нити, по которой можно вернуться обратно.

А еще у меморума была очень полезная особенность: компас, заряженный на поиск определенного отпечатка, позволял за очень короткое время перемещаться ближе к объекту поиска. И это было просто здорово, потому что в противном случае Леона могла бы месяцами болтаться в безбрежном меморуме, и все без результата.

Леона плыла сквозь вязкий меморум. Все, что было вокруг, и в самом деле походило на пруд, в который то тут, то там падают листья и медленно, очень неспешно опускаются на дно, временами надолго зависая где-то посередине. Здесь даже встречалось нечто, похожее на коряги или скорее на гигантские коралловые заросли – когда-то у маркиза Риквейла на столе красовались изящные веточки белых кораллов. Только тут кораллы были огромными, уродливыми и черными, да еще покрытыми едва светящейся слизью, к которой иногда прилипали отпечатки – слабо мерцающие, разноцветные. Желтые, зеленые, алые, сиреневые. Этакие полупрозрачные шляпки грибов, парящие в бесцветном киселе, в котором из-за того, что все вокруг светилось, темно не было.

Леона достала из поясной сумки компас. Под стеклом все так же клубился туман, но стоило его взять в руки, как Леону сразу же рвануло куда-то вперед, потом вбок. Она оглянулась: золотистая путеводная нить прочертила пространство меморума зигзагом, ее начало терялось в серой мути, переливающейся редкими сполохами скоплений отпечатков. А компас все никак не успокаивался. Леоне порой казалось, что ею играют чьи-то громадные руки и сама она деревянная игрушечная лодочка, которой туда-сюда елозит по воде ребенок. Впрочем, через пару-тройку виражей ее отпустило, она повисла неподалеку от здоровенной коряги под толстым слоем зеркально-блестящей слизи. Коряга размерами была как дом, уходила обломками ветвей куда-то вниз, под землю. Хотя Леона точно знала, что никакая это не земля, а просто растворившиеся отпечатки тех, кто умер давным-давно, тех, кто вообще когда-либо жил в этом мире. И вот там-то, в сплетении черных липких ветвей, путеводной звездой вспыхнула мелкая шляпка гриба – тот отпечаток, который Леоне нужно было поймать и доставить заказчице.

– Ну вас, льесс уважаемый, и занесло, – пробормотала Леона, по-прежнему не отрывая глаз от черных щупальцев.

Лезть туда не хотелось. Но вредный отпечаток тоже не желал двигаться в сторону Леоны, и поэтому она, мысленно кряхтя, двинулась вперед, стараясь не касаться гигантского коралла. Не то чтобы он был опасен, но вот эта слизь… Если она пропитает одежду, будешь потом смотреть воспоминания тех, кто жил задолго до того, как мир разломился на ярусы.

– Идите-ка сюда, льесс, – безнадежно сказала Леона, понимая, что дотянуться колбой до отпечатка не получается.

Отпечаток и не думал плыть навстречу. Наоборот, как будто подался еще дальше под защиту коряги. Леона несколько раз взмахнула рукой, разгоняя плывущие мимо отпечатки. Еще раз глянула на плетение черных ветвей и, вздохнув, двинулась вперед, по пути вытаскивая колбу и вынимая из нее пробку.

– Да иди ж ты сюда! – прошипела она, вытягиваясь в струнку.

Ловкое заученное движение рукой – и сияющий отпечаток беспомощно осел на дно колбы. Леона хмыкнула и заткнула горлышко пробкой. Сунула колбу обратно в сумку.

А дальше… Она и сама не поняла, как так получилось. Одно неловкое движение, и черные корявые ветви в слизи оказались угрожающе близко от лица. Леона дернулась в сторону, платок, которым она плотно обмотала голову и шею, сбился набок. И с отвратительным причмокивающим звуком Леона впечаталась открывшейся щекой во внезапно откуда-то взявшийся рядом блекло-синий отпечаток.

– Ох ты!.. Да твою ж…

Запоздало замахав руками, она разогнала еще парочку парящих рядом грибных шляпок, кое-как выдралась из сплетений черных ветвей. Отчего-то сердце зашлось, перед глазами запрыгали пятна. Ну это ж надо, так неудачно. Прямо физиономией – в чужую память.

Леона кое-как снова завязала платок, старательно закрывая лицо. Хотя что уж теперь. Поймала на свою голову. Дрянные сны обеспечены до тех пор, пока все не рассыплется, не просочится на дно меморума.

Вздыхая и ругаясь про себя, она еще повисела в киселе, в материи меморума, а затем дернула за путеводную нить. Ее потащило назад сквозь мглу и буквально через несколько вздохов выплюнуло на влажную землю утоптанной площадки. Чувствительно так шмякнуло, даже дыхание вышибло из легких.

Ну что такое-то? Надо было эту Феломену сразу выставить прочь. Уж как-нибудь обошлась бы без ее золота…

Леона посидела немного, переводя дух. Потом достала из сумки флягу, сделала несколько маленьких глотков. Неудачно как-то она сходила в этот раз…

И словно напоминая о себе, пойманный лицом отпечаток моментально впрыснул в сознание толику чужих воспоминаний.

Темный пустырь вдруг куда-то делся, и Леона увидела себя…

В подвале. Точно, она была в подвале. В воздухе плавал такой концентрированный запах горелого мяса, внутренностей и крови, что ее едва не вывернуло наизнанку. Ах да… В руке надушенный платочек, так удобно закрывать им нос. Тогда ничего не чувствуешь. И вот это… То, что раньше было человеком у ног… а на его спине так и вообще отбитое мясо.

«Ты понимаешь, что меня нужно слушаться? – спросила она. – Иначе ты никогда не увидишь свою сестру живой».

Мясо у ног шевельнулось, дернулось, и Леона – или не Леона – увидела лицо, покрытое коркой засохшей крови. Мертвое практически лицо, жили только глаза, страшные, безумные, исполненные тьмы.

«Ты должен любить меня, и у тебя не должно возникать даже мыслей, которые мне не по нраву», – спокойно произнесла она.

И тут Леона не выдержала. Она, снова оказавшись на пустыре, попросту согнулась пополам и вывернула на землю все, что было съедено у Златы. Пирожки. Кофе. Ее рвало так долго, что под конец она отплевывалась желчью, а внутренности все никак не хотели успокаиваться. Потом она просто свалилась на бок и, не выдержав, разрыдалась. Чертова Феломена с ее заказом! А теперь вот, Леона, изволь смотреть на это. И надо же приключиться такому невезению!

Она еще долго сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, шмыгая носом. Сорвала с головы платок и вытиралась им, плевать, что испачкался. А перед глазами стояло это страшное лицо, дикие, совершенно жуткие глаза, наполненные тьмой и ненавистью. И вид ободранной спины… Что должен был сделать человек, что с ним сотворили такое? И кем должна быть обладательница того отпечатка, чтобы все это делать с живым человеком?!

Ответов не было. Оставалось только надеяться, что это уйдет пораньше. Может быть, через недельку. А так – попить снотворного, чтобы ничего не снилось, или если и снилось, чтоб не помнилось.

Кое-как Леона поднялась на ноги, доковыляла до забора, подсвечивая фонариком. Сдвинула доску, вылезла на улицу. В последний миг она увидела, как к ней стремительно метнулась тень, разворачивая, впечатывая лицом в забор так, что доски заскрипели. Леона вскрикнула от боли, когда ей резко заломили руку за спину. Потом – короткая вспышка боли, что-то обожгло запястье, разлилось под кожей. И в тот же миг ее снова развернули, как куклу, горло прижали рукой так, что еще чуть-чуть, и хрящики захрустят…

И Леона в потемках разглядела бледный абрис лица напавшего на нее человека.





Глава 2

Оборотень ее величества




– Почему ты не раздеваешься? Стесняешься?

Девица развязно хихикнула.