Оправдание невиновных

Запечатленная на снимках размытая блондинистая фигура в алом халате была ненамного ниже Федяйкина, а значит — как минимум на голову выше Кристины. Арина вздохнула:

— Видишь?

Повернувшись боком к краю крыши, Денис покрутил перед собой снимки, поставил один вертикально, посмотрел на него, потом по сторонам, потом опять на фото…

— Вон из того дома снято. Третий или четвертый этаж сверху. Скорее третий, угол небольшой.

Арина присмотрелась. Да, направление съемки — точно оттуда. Должно быть, кто-то с балкона фотографировал федяйкинский пентхаус. Зачем, кстати? Впрочем, это — второй вопрос. А первый — зачем вообще Шубин эти снимки сохранил? Что в них такого важного?

— Денис, но ведь в этом нет никакого смысла! Посмотри, вот тут, в уголке, обозначены дата и время, когда снимок сделан. Одиннадцать тридцать семь. То самое субботнее утро. А в самом начале первого, то есть меньше чем через полчаса после этого кадра, дворник наткнулся на труп. И судя по его, дворника то есть, а не трупа, показаниям — ну там вид крови и все такое — с момента смерти прошло уже некоторое время. Может, десять минут, а может, и все двадцать. Как-то так. Получается, что фотография сделана непосредственно перед убийством. То есть фактически — это дополнительное свидетельство против Алисы. Причем серьезное такое свидетельство, практически железобетонное — если смотреть в общем контексте. Это уже не устные показания соседей, это вполне увесистое документальное свидетельство. И вот вопрос: свидетельство — чего? В следственных материалах этих снимков нет, это из шубинской папки! А Шубин как раз официальную версию опровергнуть пытался. Не вяжется одно с другим.

— А сколько этой свежеиспеченной вдове дали?

— Черт! Что-то не помню. Лет семь, кажется. Или даже шесть. Практически по минимуму. Она ведь так и не призналась, нет, ничего не делала, и все тут. Адвокат чуть из кожи не вылез, против улик-то не попрешь, а суду обычно не нравится, когда очевидное отрицают. Но он ухитрился и ее непризнание на пользу дела вывернуть: дескать, убивать не собиралась, действовала в состоянии аффекта, а после — посттравматическая амнезия. Ну типа поссорились, она мужа толкнула, а после в ужасе и сама все забыла.

— И что, суд такое проглотил?

— Присяжные, — уточнила Арина. — Адвокат-то у вдовы впрямь очень толковый был. Точнее, не был, а есть. Он до сих пор называет ее своей подзащитной, на днях предпринял фантастические усилия, чтобы со мной без лишних глаз побеседовать.

— И? Может, он знает что-то?

— Да нет, просто информация о шубинском деле, в смысле о его, так сказать, признании, расползлась. Нет, адвокат ничего нового не сообщил. Правда, я так и не поняла, зачем ему нужно было со мной встречаться — не для того же, чтобы заявить, что его клиентка невиновна. И все. Зачем, спрашивается? Черт его знает… Адвокаты — народ своеобразный. Он очень старался меня убедить, что верит в Алисину невиновность не по обязанности, а по-человечески.

— Сейчас верит или и во время следствия тоже верил?

Арина пожала плечами:

— Не могу сказать. Может, и тогда верил. Или, как минимум, верил, что она ничего не помнит. Даже потребовал проверки на полиграфе, ну то есть на детекторе…

— Я в курсе, что такое полиграф, — перебил Денис. — Но разве это считается доказательством?

Она помотала головой:

— Нет. Одним из свидетельств, не более, причем не слишком весомым. Зато на присяжных производит весьма благоприятное впечатление. Так что с учетом имеющихся улик приговор был на удивление мягким.

— Наверное, эти фотографии, если бы их предъявили, дело бы подпортили?

Она опять пожала плечами:

— Да нет, не особенно. Не думаю во всяком случае. Версию аффекта с их помощью не опровергнешь, а на что они еще годятся? Там и прочие доказательства вполне основательные. И материальные улики, и свидетельские показания. Все очень убедительно. Настолько, что никаких других версий даже в голову не приходит. Я даже не спрашиваю, откуда Шубин эти фотографии взял. Главное — зачем хранил? Они ведь явно подтверждают позицию обвинения. Ничего ни с чем не связывается! — Арина поежилась: то ли погода портиться начала, то ли настроение.

— А не мог Шубин… не знаю, как сформулировать… — начал Денис. — Предположим, он откуда-то знал — или догадался почему-то — что фотографии — фальшивка? И тогда снимки — доказательство подставы и невиновности вдовы. А?

— Вот разве что, — уныло вздохнула Арина. — Правда, на мой взгляд, снимки всего лишь дублируют свидетельские показания. Но, возможно, я чего-то не вижу. В общем, надо обходить соседний дом и искать, откуда это было снято. Ну или наоборот — не было.





* * *


Определив примерно направление съемки, Арина с Денисом выделили сектор из четырех наиболее подходящих балконов, вычислили номера квартир.

— Если среди этих источника фотографий не найдется, будем расширять сектор, но на сегодня нам и этих четырех за глаза хватит, — подытожила расчеты Арина. — Вечер уже совсем. С какой квартиры, думаешь, надо начать?

Денис подумал несколько секунд:

— Давай с левой верхней. Как по мне, с этого балкона угол зрения самый подходящий.

— Здравствуйте, — сказала Арина в черную решеточку домофона. — Мы из следственного комитета, нужно задать несколько вопросов.

Дальше могло быть всякое. Рекомендация отправиться куда Макар телят не гонял. Долгие переговоры насчет посмотреть документы. Просто молчание. Как сейчас. Арина решила через минуту позвонить еще раз, и если не ответят, жать на все кнопки подряд, кто-нибудь да откроет. А после уже звонить непосредственно в нужную квартиру. Но тут домофон запиликал, замок щелкнул.

Дверь левой квартиры на седьмом этаже уже была открыта, хозяйка, улыбаясь, стояла в проеме.

Арина принялась было показывать ей удостоверение, бормоча:

— Вы простите, что на ночь глядя.

Но дама только махнула, все так же улыбаясь:

— Да мне все равно делать нечего, кроме как телевизор смотреть, а там сейчас сплошая ерунда! Пойдемте, я вас кофе напою. У меня превосходный кофе! Жаль, что на балконе пока еще холодно, когда погода позволяет, я только там и накрываю, там у меня такая красота, когда немного потеплеет, все будет цвести, прямо как в оранжерее! А сейчас в гостиной придется, это совсем не то… — она вздохнула, и крутившаяся под ногами мохнатая беленькая собачонка, присев и свесив голову набок, тоже вздохнула.


В гостиной, надо же! И к двери вышла не в каком-нибудь халате или там джинсах с футболкой (сама Арина дома предпочитала шорты и майку), в простом, но весьма элегантном длинном трикотажном платье, вместо обыденных тапок — мягкие туфельки, на низком, но все-таки каблучке. И имечко у нее оказалось соответствующее — Лилия Львовна. Почти Орхидея Леопардовна. Этакая герцогиня в изгнании.

Личико у «герцогини», впрочем, было вполне плебейским. Кругленькое, мелкоморщинистое — как печеное яблочко. Да и руки… не ручки — именно руки, крупные, узловатые, хотя и ухоженные, но явно много на своем веку поработавшие… не аристократические, в общем.

Манеры же хозяйка блюла вполне герцогиньские. И кофе на низком массивном столе темного дерева сервирован был вполне аристократически: тонкий фарфор, серебряные щипчики в сахарнице, в серебряной же ажурной вазочке крошечные печеньица, больше похожие на изящные брошки, чем на кондитерские изделия.

Арина напомнила Лилии Львовне о случившемся несколько лет назад в соседнем доме убийстве.

— Ой, да конечно, я помню этот ужас! — дама всплеснула руками. — Ко мне тогда тоже ваши приходили. Даже несколько раз. А я каждый раз одно и то же говорила — жена это его, больше некому. Потому что… Ну да, красотка, как из журнала, но жениться на таких особах, — она поджала губы, — это никуда не годится, никогда из этого ничего хорошего не выходило! Ничего не скажу, вести себя она умела. И выглядела всегда… ну… никакой небрежности, любо-дорого поглядеть. Только жена — это ж не только чтоб любоваться или там перед кем-то погордиться. Жена — это… — она вздохнула. — А от таких вот только и жди какой-нибудь подлости!

— Вы так хорошо ее знали? — удивилась Арина.

— Да нет, душенька, вовсе я ее не знала, зачем бы мне… — герцогиньский ротик опять исказился в пренебрежительной гримаске. — Да ведь на нее один раз довольно было поглядеть, чтобы все ясно стало: денег ей надо, и больше ничего. Зачем бы еще такой красотке выходить замуж за человека, вдвое себя старше?

Вопрос о непременной меркантильности неравных браков был спорный, но возражать Арина, разумеется, и не подумала. Улыбнулась понимающе и достала из папки фотографии:

— Вам эти снимки случайно не знакомы?

— Ой, а откуда… — удивилась было «герцогиня». — А, ну да, какая я глупая, наверное, тот ваш сотрудник вам отдал, да? Такой милый, в годах уже, но подтянутый, выглядит суровым, а сам такой обходительный, такой душка. Я его приглашала еще заходить, попросту, на чай, но, к сожалению… — Лилия Львовна вздохнула. — Да, фотографии. Я ему тогда все передала, он и из телефона в компьютер помог их переместить, и на флешку сам все перенес… это ведь флешка называется, да? маленькая такая штучка, которую в компьютер вставляют? И так благодарил, говорил, что это очень поможет. И ведь я тогда вовсе не собиралась никого фотографировать, это случайно вышло. Нет у меня обыкновения за соседями подглядывать, — она обвела всех строгим взором. — Просто мне тогда сын только что новый телефон подарил, вот я его изучала, ну и фотографировать пробовала. Все подряд. В основном, конечно, пусечку, — упомянутая пусечка тоненько тявкнула, подтверждая сказанное, хозяйка нежно погладила собачку по голове, — но и с дальними расстояниями экспериментировала.

— То есть дата-время на снимках правильные стоят? Это действительно снято в день смерти Федяйкина?

— Федяйкина! — воскликнула дама. — Я же помню, какая-то смешная фамилия… Да-да, не сомневайтесь, тогда и фотографировала, только я ж и не знала, что что-то случится, — она жалобно вздохнула. — Я и вообще не старалась их балкон снять, мне хотелось, чтоб небо над домом получилось… Видите, облака как будто струями из-за края крыши выплескиваются? Поэтому так и размыто все… Если б я хоть предположить могла, то, наверное…

— Навели бы на резкость?

Лилия Львовна как будто слегка растерялась:

— Ну… пожалуй… хотя это очень глупо звучит, да? Но, представляете, если бы я тогда подольше снимала! Ведь могло бы и убийство на фото попасть! Ужас какой… А если бы эта… особа обо мне узнала? Ее ведь не сразу арестовали. И если бы она узнала, что у меня есть уличающие ее фотографии? Страшно подумать, что могло случиться!

Да уж, Лилия Львовна, судя по всему, по телевизору предпочитала смотреть детективные сериалы, мельком подумала Арина, выходя из подъезда. Надо будет флешку еще раз рассмотреть — непонятные царапины, весьма вероятно, сложатся в номер дома и квартиры. Толку, правда, с этого! Кроме нескольких расплывчатых снимков и файла, содержавшего такую же, как в деле «официальном», запись с камер наблюдения из федяйкинского двора, ничего на этой флешке не было.





* * *


Остановившись перед просторными стеклянными дверями, Арина поморщилась, потерла затылок. Сперва самую выпуклую часть, потом шейную впадину под ней. Нет, голова не болела, но что-то мешало. Словно шуруп туда ввернули, и он теперь давит.

Почти весь день ей пришлось кататься по городу. Сперва в тюрьму, где на одного из подозреваемых внезапно напала откровенность. Не попросишь подождать: сегодня «злодей» почему-то рвется излить душу, а завтра смотрит на тебя сыч сычом. После ИВС поехала к экспертам, затем — в больницу, где наконец-то пришел в сознание один из участников семейное празднества, переросшего, как это нередко бывает, в бурное выяснение отношений с применением подручных средств в виде вилок и сковородок. Медики только вздыхали, да отводили глаза в сторону, остерегаясь от прогнозов, поэтому допросить очнувшегося раненого требовалось незамедлительно — не дай бог присоединится к тем двоим, для которых праздник завершился летальным исходом.

И весь день в затылке сидел «шуруп». Он, собственно, не слишком мешал: стоило заняться очередным делом, ощущение давление исчезало. А потом, по дороге на очередную беседу, в очередном автобусе, трамвае, маршрутке опять возвращалось.

Вот и сейчас: она еще и на улицу из больничного холла не вышла, а в затылке опять засел «шуруп». И на щеке что-то… Она провела ладонью — ничего. Но ощущение было такое, как будто, пробираясь по лесу, зацепила паутину. Прикосновение. Легчайшее, но неприятное.

Как будто смотрит на нее кто-то. Пристально так смотрит. Не зря же китайцы считают, что взгляд имеет вес.

Стоя у стеклянной стены широкого больничного холла, она оглядела улицу. Туда-сюда сновали по своим делам прохожие, возле бордового внедорожника страстно ругалась молодая, но явно супружеская пара, у павильончика через дорогу несколько расхлябанного вида парней с удовольствием облизывали лезущую через верх пластиковых стаканов пену. Как им не холодно! Арина поежилась. Все вокруг были явно заняты своими собственными заботами, до Арины им дела не было.

Но затылок определенно что-то давило. И щеку царапали невидимые «паучьи» лапки.

Ты не следователь, ты параноик, мысленно выругалась она и полезла за телефоном.

— Денис, прости, что беспокою… По-моему, за мной кто-то следит.

— Ты его видишь? — ничего типа «прости, я занят», сразу к делу, мечта, а не мужчина!

Ей стало слегка неловко — а что если Денис сейчас висит на какой-нибудь верхотуре, орудуя губками и тряпками или чем там они еще приводят стекла в хрустально сияющее состояние. Может, зря она его дергает?

— Да нет, просто ощущение какое-то. Может, вообще чудится, бегала сегодня весь день, устала.

Сказать «извини, что отвлекла, забудь» Арина не успела.

— Ты где? — деловито спросил Денис.

— Возле семнадцатой больницы, — автоматически объяснила она. — У входа.

— Понял. Кафе там есть какое-нибудь поблизости? А, помню, есть. Справа от больницы, если ты к ней спиной встанешь. Название какое-то кофейное. То ли «Жемчужная пенка», то ли «Стеклянная чашка», как-то так. Сядь там и жди, пока я не перезвоню.

Кафе именовалось не «Пенкой» и не «Чашкой» — «Ложечкой». Точнее, «Серебряной ложечкой». Над серебристо-черным полуготическим названием вычурным курсивом вился слоган: «Купи себе немного смерти!»

Что?! Арина даже глаза потерла, вглядываясь. И усмехнулась: вот до чего профдеформация доводит. «Купи себе немного счастья!» — зазывала надпись. В самом деле, вместо русской приметы, обещающей счастливую судьбу — «родился в рубашке», у половины европейских народов популярна поговорка «родился с серебряной ложечкой во рту».