Оправдание невиновных

Вот придурок! Кристина раздраженно выключила розовенький, с блестками — очень красивый! — смартфончик и стала совать его в джинсовый кармашек. Чехольчик со стразиками — тоже очень красивый! — цеплялся и в кармашек не лез. Да что такое?! Он же там был, почему теперь не помещается? Она раздраженно бросила упрямый аппаратик на гладкую мраморную столешницу с розово-серыми разводами и завитками. Столешница тоже была очень красивая — прямо как с картинки в журнале!

Кухню она выбирала и заказывала сама. Отцу вечно было наплевать. Он бы, наверное, и жареную картошку прямо со сковородки наворачивал, как простой работяга. Вроде солидный, успешный — и никакого понимания! Ладно еще эта, сестрица его, Анна, чтоб ее, Гавриловна — накрывала всегда как положено, никаких сковородок. Та еще зануда! Кристина ее терпеть не могла, вот! А терпеть приходилось. Вон сколько лет приходилось!

Хорошо еще, Алиска эту Гавриловну из дому выжила. Нет, Кристина-то предпочла бы, чтоб отец вообще никого не приводил. Но уж лучше мачеха, чем нудная суровая тетка. А сейчас и вовсе все отлично: никого, кто мог бы Кристине указывать, чего ей делать, чего не делать. Ну не считая всяких там стилистов, но это другое дело, это для работы нужно, этих можно и потерпеть.

Но ведь и кроме нужных, еще куча народу ее зачем-то домогается!

Отвлекают! Все отвлекают!

Следовательница эта сегодня заявилась, испортила настроение! Как с таким настроением репетировать? Чего она пристала со своими вопросами? Чего спрашивать-то, если Кристина сразу сказала — ничего не слышала и не видела! Ну и чего, значит, долдонить одно и то же? Дело-то закрыто давным-давно, чего сейчас ворошить?

Телефон вдруг залился трелью, задребезжал, пополз по мраморной столешнице. Кристина схватила его — может, кто-то нужный? Тьфу ты, опять этот придурок! Она же сказала, что никуда сегодня идти не может! Она вообще сегодня ничего не может — дура следовательница весь настрой сбила!

Телефон продолжал звонить. Может, все-таки ответить? Ну в смысле — не рявкнуть в трубку «отвали, я сегодня не могу», а нормально ответить. Придурок-то он придурок, но звонил с приглашением в модный клуб. Идти туда самостоятельно было некомильфо, естественно: что ж она, вообще никчемушная, если сама себя по клубам водит? В идеале, конечно, приглашающий должен бы быть кем-нибудь известным, ну которых зовут медийными персонами… вот бы шуму было! Может, даже журналисты бы налетели… Ну или хотя бы красавец был — чтоб хотя бы девчонки все обзавидовались. Придурок, увы, не был ни красавцем, ни тем паче медийной персоной… но ради приглашения можно было и потерпеть. Пощелкать там, в инсту выложить, ну и оттянуться слегка. Придурка ведь фотографировать не обязательно, правда? Можно сделать вид, что ее кто-то «интересный» пригласил, а не этот тип. Да и вообще, он, конечно, придурок — даже фамилия дурацкая — но бывает весьма полезным. Сайт вот ей сделал. За просто так, из почтения — а она знает, сколько за такую работу дерут. И вообще в компьютерах шарит, в интернете чего хочешь может сделать — хоть на закрытый сайт залезть, хоть чего.

Может, и в самом деле сходить с ним в клуб, развеяться?

Нет, ну надо же как следовательница сумела нагадить — даже развлекаться не хотелось… Главное, непонятно, чего ей было нужно.

Ох, ну почему вечно такое: ничего нет, а после вдруг раз — ломается каблук или пятно на новой юбке неизвестно откуда, или микрофон на репетиции фонить начинает, и никто его настроить не может. Как будто сглазил кто-то, ей-богу!

Сбросив звонок, Кристина резко опустилась на изящный диванчик. Даже губу прикусила — так поразила ее внезапно мелькнувшая мысль. Сглазил не сглазил, но… Может, это Алискин адвокат мутит? Ну а что? И очень просто! Дал денег кому надо — и дело из архива достали, пыль отряхнули и давай все по новой — вопросы те же самые задавать и все такое. Чтоб Алиску вытащить, им же другого кого-то закрыть надо? Конечно, в первую очередь под нее, под Кристину начнут копать. Вон как следовательница на нее зыркала: покажите, видите ли, балкон, где все случилось? Как будто примерялась: не Кристина ли своего папеньку оттуда выбросила.

Нет, бояться Кристина этой следовательницы не боялась: пусть чего угодно придумывает, а Кристине предъявить нечего. Вот нечего и нечего! Даже если задаться целью именно ее «закрыть» вместо мачехи. И все равно, даже если специально стараться — ничего против нее нет!

Но нервов, это да, могут много потрепать. Тем более, следовательнице, кажется, очень не понравилось, что Кристина не проявляет по поводу смерти отца должной скорби.

Папу, конечно, было жаль, но что ж делать? Что ж теперь, вечно его оплакивать? У нее-то, у Кристины, жизнь только начинается! Сейчас все устроилось: иногда приезжал скучный управляющий, показывал какие-то скучные бумаги. Демонстрировал, что дела в порядке. Небось, боялся, что если будут не в порядке, его на улицу выкинут. Подумаешь, управляющий! Наемный работник и ничего больше, вполне можно заменить, если что не так пойдет. Или, может, вовсе продать эту дурацкую фабрику? Вложить деньги… ну… в акции какие-нибудь. Потому что ведь глупость и ничего больше: разве может звезда быть владелицей фабрики? Ладно бы еще там, к примеру, духи делали. Или, допустим, стильную обувь. Этим многие звезды сейчас занимаются: собственная линия элегантных сумочек или косметики. Или рестораны свои. А тут какие-то дурацкие пластиковые финтифлюги. Фу. Правда, если купить вместо фабрики акции, говорят, можно и вовсе без ничего остаться. Вот где бы найти кого-нибудь, кто в этом понимает, и чтобы он для Кристины все это сделал? Да только где найти такого, чтоб не обманул? Каждый, каждый себе норовит кусок урвать. Ладно, с этим можно подождать. Но когда-то придется, конечно. Она ведь не может всеми этими глупостями заниматься — у нее совсем другое в жизни предназначение.

Отец к ее стремлению выйти на сцену относился… да ужас как относился! Сперва-то еще ничего было. Хочешь, мол, петь — давай в консерваторию или хотя бы, раз уж свет клином на шоу-бизнесе сошелся, хоть в эту, как ее… тут он всегда морщил лоб, как будто забыл, вроде бы это все такая ерунда, что и помнить нечего… в «Фабрику звезд» или как ее там.

В «Фабрику» ее не взяли — сказали что-то вроде того, что голос не годится. И еще чего-то про «фактуру», мелкая, дескать, слишком, на сцене не разглядишь. Да откуда они знают, кто годится, а кто не годится? Вон Волочкова рассказывает, что ее в балетное училище брать не хотели. А теперь поглядите на нее: не в какой-нибудь там труппе, со всеми скопом, танцует — с сольными гастролями ездит, не кот начихал! И миллионеры за ней ухаживают, и весь мир ее знает, и на всякие ток-шоу ее всегда приглашают. Если б не годилась, не приглашали бы! Хотя как посмотришь — ну красивая, но ведь лошадь лошадью! Ей тоже, небось, говорили, что фактура не балетная. А она вот вам — всемирно известная балерина! Так что еще неизвестно, много ли там эти, которые кастинг на «Фабрику» проводят, понимают! Или, может, они денег просто хотели?

Ведь в фейсбуке, в группе поклонников, уже почти девятьсот человек! И каждый пост по несколько десятков лайков набирает, а один раз, когда она писала про конфликт с продюсером, чуть не полтораста накидали! Всем интересно, каково это — пробиваться на сцену, когда тебя никто не проталкивает, никакого блата — и все за нее болеют, вот! Нет, ну некоторые, конечно, пишут всякие гадости — типа все, что она поет, все это лажа и полный отстой. Но так ведь и должно быть, у каждой звезды, кроме поклонников, есть такие, которые готовы с утра до ночи ее грязью поливать. Всегда так бывает. Потому что завидуют. А если завидуют, значит, есть чему, правда же? Что на таких внимание обращать? Тьфу и растереть!

Папуля тоже не понимал. И после вердикта «не годится» денег на сценическое образование, конечно, никаких давать не стал. Хмыкал презрительно, что это не профессия, что раз специалисты сказали, что из нее ничего не выйдет, так они-то знают, значит, нечего и выдумывать, и вообще пора выбросить из головы глупости. Что надо учиться и все такое. Разве она сейчас не учится? Еще как учится, да так, что, бывает, до постели сил нет добраться. А нервов сколько! Не так спела, после опять не так, и опять, да еще двигайся как надо, да улыбайся, да костюмы, какие велено, носи. Интересно, а кто уже в топ вырвался — им тоже так же указывают, чего так, а чего не так? Да нет, небось, они сами всеми уже командуют. Так что надо только до топа добраться! Терпеть и усталость, и хамство костюмеров и звукорежиссеров, и повторы эти бесконечные! А сколько на все это денег надо! Костюмы, визаж, прически, аренда студии, курсы эти тоже недешевые. Взятки… Продюсер — у нее теперь был свой продюсер, значит, все правильно, и ничего, что продюсировать пока особенно нечего, но ведь это только начало! — говорил, что за просто так ни один клип ни в одну ротацию не поставят, везде надо отстегнуть. Интересно, а Мадонна тоже платит, чтобы ее клипы, где надо, крутили? Да уж наверняка у нее все наоборот! При том, что чем она лучше той же Кристины? Только славы больше, а так… ну поет, ну выглядит… а в сущности, ничего особенного. Да и старая она уже. Неужели Кристина, когда доберется до вершин, будет такая же старая? Ужас! Нет-нет-нет, нельзя так думать! Думать надо позитивно — так говорит психотерапевт на курсах. Думать позитивно и ви… виз… ви-зу-а-ли-зи-ро-вать результат! Вот как! Если научишься ви-зу-а-ли-зи-ро-вать — чтоб видеть, что хочется, как наяву — тогда результат сам тебя найдет.

Ну и, конечно, если тебе что-то надо — голос поставить или хоть кран починить — важно хорошего специалиста найти. А то, говорят, бывают такие, что только портят. Но она-то, слава богу, не совсем дурочка, она-то соображает…





* * *


— Да не могла она! Хоть что мне тут доказывайте, но я-то знаю — не могла!

До замужества Алиса Федяйкина носила элегантную, почти аристократическую фамилию Россель. Алиса Россель. Тетка же ее была Кандыбина. И грубоватая эта фамилия очень ей подходила. Равно как и определение «тетка». Сухощавая, без лишней жиринки, она напоминала крестьянку с известной картины «Американская готика». Тетка, в общем. Звали ее, как и приставленную к маленькой Кристине федяйкинскую родственницу, Анной. Только Михайловной.

Квартирка Анны Михайловны смотрелась бедненько, но — чисто. Очень чисто. Прозрачные до невидимости оконные стекла — и это в конце зимы! — сверкающие белизной раковина и плита, даже ветхое выцветшее кухонное полотенце дышало свежестью. Маньяком безупречности, однако, хозяйка вовсе не была. Пригласив проходить, махнула рукой — да не разувайтесь, подотру после, пустяки какие! — так что Арине даже стало неловко: потертый линолеум был выскоблен так, что с него вполне можно было есть.

Побеседовать Анна Михайловна согласилась моментально. Да что там! Она была готова разговаривать не то что с неизвестно почему объявившимся на ее пороге следователем — хоть с чертом лысым, лишь бы в очередной раз заявить, что племянницу ее «засудили ни за что», а на самом деле «подставили», а она же… да-да, вот именно, «не могла».

Арине вспомнились любящие мамаши, кидавшиеся на следовательский стол, как на амбразуру. Их подросшие сыновья устраивали пьяные дебоши — иногда с летальным исходом — торговали наркотой, лихачили на отцовских машинах, насиловали случайных — или не совсем случайных — знакомых… Но каждая из мам, невзирая ни на улики, ни на свидетельские показания, ни даже на откровенные признания самих отпрысков, продолжала остервенело твердить, что ее мальчик хороший, что он никак не мог… Девочек обычно защищали почему-то не столь яро. Хотя тоже… случалось. Улики, разумеется, подброшены злыми «ментами», свидетели наговаривают, а признание… а что признание? Все знают, как в «ментовке» допрашивают! А ее ребеночек — белый, пушистый, старушек через улицу переводит, в общем, невинная овечка, это злым «ментам» лишь бы кого-нибудь «закрыть»! Арина мысленно называла этот феномен родственной слепотой.

Тетка Алисы, впрочем, на ослепшую от родительской любви мамашу не походила. Анна Михайловна, хоть и готова была защищать племянницу всеми доступными (а может, и недоступными) способами, невинной овечкой Алису вовсе не считала. Просто полагала, что довольно неплохо ее знает…

— Она ж не только красавицей выросла, у нее и голова на месте была. И в голове вовсе не ветер гулял. И училась старательно, и замуж вышла с понятием. Ведь если бы она только ради денег за него вышла, уж наверное завела бы себе кого-то для удовольствия. Уж на что сестрица его готова была ее с грязью смешать, и гулящей обзывала, и похуже. Если бы и впрямь что-то такое было, уж она бы докопалась. А только не было ничего. Алиске за Николаем Семеновичем хорошо было.

— Это она вам так говорила?

— Да я и сама не слепая. Видно же, когда человеку хорошо. Ну и что ж она, дура, что ли, шило на мыло менять?

— Прямо уж шило на мыло? — осторожно подначила Арина. — Плохо ли — стать богатой и независимой. Молодая обеспеченная вдова, сама себе хозяйка — никто не указывает, никакой муж.

— Да она и так сама себе хозяйка была, Николай Семенович не любитель был командовать. Уж не знаю, как там в бизнесе, начальнику без того чтоб власть свою показать никак не обойдешься, но дома… Нет-нет, ничего такого не было, грех жаловаться…

— Жаловалась или не жаловалась, а говорят, они жили как кошка с собакой.

— Говорят… — усмехнулась Анна Михайловна и поманила Арину за собой.

На диване в гостиной, свернувшись небрежным клубком, дрыхла рыжеватая псина неопределенной породы, нечто среднее между немецкой овчаркой (если бывают овчарки в половину должного размера) и лабрадором. В гнездышке, образованном скрещенными лапами собаки, уютно посапывал очень лохматый дымчато-серый кошак. От черного левого уха через глаз шла черная же полоса — вроде пиратской повязки.


Анна Михайловна резким движением подбросила вверх что-то вроде бадминтонного волана — дырчатый пластиковый шарик, из которого торчали похожие на ковыль «перья»…

Пес и кошак слетели с дивана одновременно…

Кот уступал псу в размерах, зато был куда более лохматым, вздыбленная шерсть сделала его чуть не вдвое крупнее. В общем, получилось так на так.

Два мохнатых клубка метались по комнате так стремительно, что казалось: драчунов не двое, а как минимум десяток.

Впрочем… драчунов ли?

Лохматые облака ни разу не сцепились в одно. Сшибаясь на мгновение, они тут же разлетались в стороны — как одноименные полюса магнита. Или одноименные заряды? Арина не помнила точно, что и как именно отталкивается, но заряды, наверное, были бы более точным сравнением: магниты и притягиваются, и отталкиваются «молча», а всякие электрические штуки трещат очень даже громко.

Тут вместо электрического треска наличествовал звонкий, на грани визга, лай, резкое шипение и клацанье когтей, когда кто-то из участников поединка вылетал за границы занимающего центр комнаты ковра…

Ну вот, подумалось Арине, от кошачьей шерсти сейчас посыплются искры, и все станет точно, как на уроке физики…

До искр, однако, дело не дошло.

Минуты через три картинка застыла как на стоп-кадре: серый «пират» с черной «повязкой» на левом глазу растянулся на ковре, возложив передние лапы на ощетинившийся «перьями» мячик. Пес, последним движением резко осадивший назад, плюхнулся на хвост, повертел головой, вздохнул… переместился к дивану… и улегся на прежнее место все тем же небрежным клубком.

Дымчатый «пират», непостижимым движением выпростав из-под себя заднюю лапу, лизнул ее пару раз, обвел снисходительным взором окружающую действительность — ну вы поняли, кто тут главный? — и мягким толчком взлетел на диван, опять свернувшись меж собачьими лапами.

Оперенный мячик, вокруг которого только что кипели почти смертоубийственные страсти, остался лежать на полу.

У Арины был Таймыр — всем котам кот, по глубочайшему убеждению ее и прочих домашних. Поэтому она спросила:

— Кот всегда побеждает?

— Ну что вы! — усмехнулась Анна Михайловна. — Примерно пополам. Но общая схема всегда вот такая. Это я вам показала, что такое жить как кошка с собакой. Да и то сказать… Кто больше всех болтал, что они ссорились? Дочка Николашина. Ну и эта их… домработница, сестрица его. Главные свидетели! — она пренебрежительно усмехнулась. — Нет, может, они и ссорились, ничего не скажу, свечку не держала. Может, и в самом деле со стороны казалось: как кошка с собакой. Но… — она мотнула головой в сторону комнаты.

— Ну да, — согласилась Арина, вспоминая впечатляющий поединок и неожиданный его финал. — Со стороны одно, а на деле совсем другое, — и неожиданно для себя самой вдруг спросила. — Как вы думаете, Алиса Николая Семеновича любила?

— Любовь, дочка, она ведь разная, — задумчиво ответила хозяйка. — У каждого своя… Алиске с Колей хорошо было. Счастлива она с ним была. А он… эх… жалко его. Такой хороший был мужик…

— Послушайте, Анна Михайловна… Если предположить, что Алису действительно подставили… Ведь не сам же Николай Семенович с балкона свалился? Не пьяный, не в бреду — и свалился? Кто-то ему помог? Кто? Как вы думаете?

— Ох, дочка, не знаю, — со вздохом произнесла женщина. — Я ж не дура, не вовсе без понятия. Всю думалку сломала — а вот не могу сказать. Вот хоть разбейся, не могу ничего выдумать!

— В квартире ведь всего три человека находилось, — осторожно напомнила Арина. — Алиса, вы утверждаете, убить не могла.

— Могла или не могла, — перебила Анна Михайловна, — этого я не знаю. А знаю только, что не убивала она, вот и весь сказ.

— Значит, Кристина?

— Да что ты! Как можно?! Родная дочь! Типун тебе на язык! — поохав, Анна Михайловна добавила уже спокойнее. — Да и… У нее силенок бы не хватило, она же хлипкая, как вермишелина.

— Вот видите… Что ж, получается, инопланетяне?

— А если с крыши? — с надеждой предположила Анна Михайловна. — Этаж-то последний, с крыши кто-нибудь — раз и… Может, в бизнесе своем что-то с кем-то не поделил, вот его и… эти, как их, конкуренты? Или малолетки какие-нибудь хулиганили, вон по телевизору то и дело показывают…

Да уж. Конкуренты. Самый что ни на есть типичный метод конкурентной борьбы: подползти к краю крыши и заклятого бизнес-коллегу того… этого…

В малолетних хулиганов, впрочем, верилось не больше, чем в агрессивных конкурентов.

Но надо же, подумала Арина, опять эта идея — про крышу.





* * *


Анна Михайловна точно знала: если сам о себе — ну или о своих близких — не позаботишься, больше никто не позаботится. И не то чтобы она не верила, что кто-то готов бескорыстно протянуть другому руку помощи — наверное, такие люди есть. Только ведь на каждую руку помощи наверняка набежит толпа… нет, не нуждающихся, а просто ленивых. Не только не пробьешься, даже не увидишь того, кто готов помогать. Или уж, может, просто ей так в жизни везло, что никакие помогальщики на ее пути не попадались? Ну да оно и к лучшему. Когда рассчитываешь на чужого дядю, это все равно что на авось, все равно, что по лесу без разума брести, надеясь, что вон за теми кустами уж точно покажется избушка, а из трубы дым, а в печке чугунок со щами томится, а на дворе банька уже истоплена, нечаянных гостей дожидаючись. Или не за теми кустами, а вон за теми? Или вовсе за во-он той поваленной елкой ждет полянка с гостеприимной избушкой? Так вот побродишь — и непременно в болото угодишь. А не то к медведю в берлогу. Или просто с голоду и холоду помрешь. Избушка-то приветливая в лесу, может, и стоит где, да не каждому путь откроется. И уж точно не тому, кто наобум мечется. Тому, кто и без избушки не пропадет. Вот как.

Так что сама, все сама.

Сызмлада так было. Подружки взахлеб мечтали о принцах на белых конях, а она как-то сразу знала — никаких таких принцев вовсе нету. То есть, может, где-то они и есть, но при чем тут девчонки из строительного ПТУ? Это нынче все колледжи да академии, а тогда просто было: троечник? какая тебе десятилетка? давай после восьмого в ПТУ. Она-то сама после еще и в техникуме отучилась, и гордилась этим ужасно. Знала, что институт не потянет и мечты всякие глупые не мечтала. Какие там принцы! Ну живут они где-то свою принцеву жизнь, а чтоб влюбиться и жениться, так у них там принцессы есть, чего еще искать? С какой такой стати? Про Золушку — это все, конечно, хорошо и распрекрасно, но это же сказка! Давайте еще про Конька-горбунка помечтаем, что ли? В одно ухо влезешь, из другого сказочным раскрасавцем явишься. Да еще коврик тебе под ноги, прямо до царского дворца. Не глупо ли? Но — мечтали. Мечтали так, что принцев где ни попадя высматривали. Тут еще фильм «Красотка» появился, и романтические девичьи мечты расцвели вовсе уж пышным цветом… Дуры, хоть бы в зеркало на себя посмотрели, чем представлять, как Ричард Гир с букетом в зубах лезет к ним по пожарной лестнице…

Сестрица Лика, хоть и не вовсе дура была, тоже мечтала. Сказки ей, видишь, все хотелось. Чтоб если уж не на белом коне суженый, то все-таки чтоб красиво было, чтоб дух захватывало! Пусть не сам Ричард Гир, но чтоб похоже было.

Пожарная лестница проходила метрах в трех от их с Ликой окна. И «принц», конечно, тоже нашелся. Красавец только что отслужил срочную — да не где-нибудь, в спецподразделении! — романтика! Насчет спецподразделения, может, и привирал, но армейские песни исполнял с берущим за душу надрывом, яростно терзая струны потрепанной гитары, на спор бил о бритую голову бутылки, а на любое слово поперек вскидывался бешеным быком. Хрупкую Лику называл «беби», ломал для нее в соседнем дворе сирень и однажды даже поднялся с букетом в зубах по той самой пожарной лестнице — красовался. Лика млела, конечно, — вот она какая, эдакого героя приручила! Приручила, как же!

Когда родилась Алиска, герой взъярился страшно: как так, почему не сын! Должен быть сын, или он не мужик, что ли? Огорчение свое лечил, разумеется, бутылкой и, приняв «сколько душа просит», начинал выпытывать у Лики, с кем она еще путалась. Потому что героевой голове — не то из-за контузии, не то так, дружки нашептали — накрепко засело, что у настоящего мужика непременно первым сын должен родиться. А он же настоящий мужик, в этом-то никаких сомнений быть не может. Значит, супруга дражайшая — вовсе не супруга, а не пойми что. Подхватив маленькую Алиску, Лика убегала к сестре. Плакала, жаловалась — за что мне такое! — даже головой о стенку, бывало, билась. Разводиться, однако, отказывалась — да ты что, как я одна с ребенком останусь!