Опасное наследство
Часть 5 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не называй меня так, – сказал я.
Точнее, сказал я это у себя в голове. Наружу просочилось жалкое «Ннвааайк» и кашляющее шипение, которое меня самого перепугало. Но орать Бен все-таки прекратил и воодушевленно уставился на меня. И тут я с ужасом вспомнил последнее, что со мной произошло. Шаги в темноте, звук выдвигаемых ящиков.
– Ттты мня убл? – задал я самый главный вопрос. – Ты за эт в аду?
Бен удивленно замер, а потом расхохотался.
– Ох, Джонни. Мы не на том свете, болван ты этакий. Оглядись, я же вижу, глаза у тебя работают!
Я попытался повернуть голову. Все вокруг заливал яркий режущий свет, но за пределами освещенного круга угадывалась комната вполне человеческой архитектуры. Вряд ли на том свете все было бы так убого обставлено: некрашеные деревянные стены, в которые кое-где вбиты гвозди, на гвоздях – рыболовные сети и почему-то весло.
– Поразительно! – продолжал надрываться Бен. – Голова двигается, значит, мышцы шеи не порваны, несмотря на травму!
Меня захлестнуло облегчение – я жив. Помещение, конечно, не похоже на больницу, и это меня немного встревожило, но в целом какая разница? Я жив! Во рту было сухо, сердце билось очень странно: медленно, с натугой, как будто я глубоко под водой и оно вот-вот остановится. И все же, какое счастье! Мне захотелось заплакать, но почему-то не получилось. Желание рождалось в голове, а глаза на него не отзывались. Я отчаянно заморгал.
– Джонни, ты просто чудо, – завороженно продолжал Бен. – Моргание – сложная функция, но ты и ее сохранил! Я все, все запишу, но позже. Пока хочу просто насладиться триумфом, потому что главное чудо тут все-таки я. Гений века, дамы и господа!
Пока он бормотал, я осмотрелся получше. Никаких дам и господ вокруг не было, зато стало ясно, что в остром слепящем свете нет ничего потустороннего: мне прямо в лицо сиял фонарь.
– Да, да, шея великолепна. Теперь проверим руки. – Бен склонился надо мной и чем-то защелкал. – Готово! Попробуй-ка ими подвигать.
Я послушно поднял руки – теперь их ничто не удерживало. Донес до лица и…
– Шш-ш-ш!.. – Я закашлялся, пытаясь сказать хоть слово. – Шшто сс-с-со мм-м-м-м-м-м…
– Давай-давай, старайся. Без крови мышцы плохо слушаются, мышцы гортани в том числе, но речевой аппарат привыкнет.
Слова доходили до меня с трудом – я потрясенно таращился на свою руку. Землисто-серую, с синими ногтями, страшную, как лапа дохлой курицы. Я разглядел ее со всех сторон, вызвав у Бена очередной приступ неуместного восхищения.
– Ну, как тебе? Отличная подвижная рука, даже пальцы гнутся! Оцени!
Я в ужасе глянул на Бена. Он, похоже, наслаждался каждой секундой нашего разговора. Когда я попытался сесть, он меня не остановил, никаких «Лежи-лежи, доктор пока не разрешил тебе вставать». Наоборот, засуетился, опять защелкал, и вокруг моего тела разжались тиски, удерживавшие его на месте. Мне удалось сесть, спустив ноги с поверхности, на которой я лежал, – железной, похожей на узкий стол. Но оказалось, что пол очень далеко, и, вместо того, чтобы встать, покинуть это негостеприимное место и отправиться на поиски врачей, я уставился на свои ноги.
Они оказались ничем не лучше, чем руки. Жуткие, синеватые, какие-то мертвые на вид. Меня дрожь пробрала. Ну, почти. Я мысленно ощутил ее, но тело снова ничего не почувствовало. Потом я поднял глаза выше, к животу, и завыл со страху. Я был совершенно голый, даже без рубашки, и благодаря этому смог как следует оценить свое плачевное состояние.
Ровно посередине моего туловища, от живота вверх, шел жуткий шрам, грубо зашитый толстыми черными нитками. От ужаса у меня все мысли будто заледенели. Что это такое? Это не мое тело! Безжизненное, серое, ни проблеска розовато-бежевого цвета нормальной кожи. Да, конечно, я болен, но не до такой же степени!
В сгибы моих локтей и в бедра были воткнуты иголки, от них тянулись трубки к прозрачным емкостям. И хуже всего было то, что я не чувствовал ни этих иголок, ни свежего шрама: судя по виду, все это должно было отчаянно болеть, но боль отсутствовала. Я потрясенно коснулся пальцами шрама, нажал сильнее – никаких тактильных ощущений, будто трогаешь чужое тело.
– Не чувссссст! – простонал я.
– Да, с осязанием может быть не очень хорошо, – закивал Бен и поправил пенсне. – Нервные связи уже не те, что прежде, чего ты хочешь. Еще, как мне пока что удалось установить, сильно страдают обоняние и вкусовые рецепторы. Вот, держи. Чем пахнет?
Он подставил мне под нос какую-то склянку. Она совершенно ничем не пахла.
– Не морщишься, хм-м, плохо. Это нашатырный спирт, очень вонючий, аж глаза слезятся. Ну, у тех, у кого работают слезные протоки. – Он закрутил склянку. – Та-ак. Теперь проверим, что со вкусовыми рецепторами. Глаза закрой, рот открой.
Я замотал головой. Мне было страшно до одури.
– Ну же, Джонни. Прояви хоть немного благодарности и помоги науке!
Наверное, так чувствуют себя дети, когда их собираются выпороть. Ты слишком маленький и беспомощный, чтобы возражать, с тобой все равно сделают то, что посчитают нужным. Я закрыл глаза и приоткрыл рот. Бен вложил мне в рот что-то, похожее на кусок картона.
– Кстати, язык у тебя черный, – светским тоном сообщил Бен. – Не пугайся, если увидишь. Ты, видимо, прикусил его после удара, тут уж ничего не сделать. Ну как, узнаешь вкус?
Но я не узнал, даже когда по его указаниям захлопнул рот и пожевал. Бен торжественно извлек картон из моего рта и показал мне. Это оказался ломтик лимона.
– Итак, вкус и обоняние утеряны. Ну и ладно. Зрение, слух и речь сохранены, уже неплохо, а? – Бен ловко вытащил из моих вен иголки и промокнул тряпкой выступившую на месте уколов прозрачную жидкость. – Теперь пройдись.
Я покорно вцепился в край стола, на котором лежал, и сполз, кое-как нащупав ногами пол.
– Вперед, – скомандовал Бен. – Вес тела может ощущаться странно, ты теперь легче.
Я отцепился от края, пошатнулся, но успел выставить ногу вперед и нелепо замер. Потом осторожно шагнул.
– Браво! – воскликнул Бен. – Браво мне. А ты старайся дальше.
Балансируя руками, я сделал еще один шаг, и еще, и еще. «Что со мной? – думал я, как заведенный. – Что со мной такое?»
Силы скоро закончились, и я устало замер. Обычно босыми ногами всегда можно определить, по какой поверхности идешь, но я осознал, что пол подо мной деревянный, только когда глянул вниз. Ступни не чувствовали ничего, но одно ощущение мне все-таки осталось: мучительный холод во всем теле. Я с трудом обнял себя за плечи, и Бен понял мой жест верно.
– Ну, тут уж ничего не поделать. Ты холодный, как замороженная рыба. Но то, что ты сохранил субъективное ощущение холода, интересно. Я обязательно это запишу.
Я продолжал смотреть на свои ноги. Кажется, даже у стариков они выглядят лучше.
– Шш-ш-што со мной? – хрипло спросил я.
От моего вопроса Бен растерялся.
– Ты не помнишь? Странно, я был уверен, что люди, умирая, сознают, что происходит. Тебе сломали височную кость, Джонни. Она в нашей голове самая тонкая, потому такие удары чаще всего смертельны. И все же у тебя восхитительно крепкая голова – ткани мозга не повреждены, иначе мы бы с тобой сейчас не беседовали. Причиной смерти, насколько я могу судить, стало кровоизлияние и отек мозга, вызвавший критическое повышение внутричерепного давления. Оно, в свою очередь, вызвало гипоксию, то есть, простыми словами, недостаток кислорода для питания мозговых тканей. Тебе очень повезло: если бы сам мозг был задет, я не смог бы ничего сделать. Этот потрясающий орган еще слишком мало изучен.
Слова доносились до меня будто издалека. Уловил я только главное: Бен утверждал, что я умер. Что за глупость, я ведь двигаюсь, говорю, дышу!
– О, это моя работа, – с невероятной гордостью ответил Бен. – Я вернул тебя к жизни. Ну, насколько возможно. Вот над этим великим открытием я и работал, пока ты не отнял у меня наследство.
Он обвел широким жестом стол, на котором я только что лежал. Я посмотрел туда, и меня затошнило. Ну, затошнило бы, если бы могло. Это и правда был узкий железный стол, окруженный поблескивающими железными скобами, рычагами и запутанной системой тонких стеклянных трубок. Вместе все это напоминало огромную неуклюжую машину со множеством деталей. Освещал ее ярчайший фонарь – как декорацию на сцене какого-то жуткого потустороннего театра.
– Эту лампу пару лет назад изобрел один шотландец. Прирученное электричество! – Бен подскочил к фонарю и нежно погладил подставку. – Удивительная, недавно открытая природная сила. Ты видел молнии? Вот, они – это электрический разряд. О, эти знания еще мир перевернут!
Он суетился вокруг своего чудовищного научного уголка, а я не мог вымолвить ни слова. Мне всем своим существом хотелось упасть в обморок, я стремился к этому каждой клеткой, но тело оставалось вялым, бесчувственным и совершенно на это не способным.
– …Генератор, конечно, тоже электрический. И, увы, тоже не моей работы. Ими занимается один потрясающий ученый здесь, в Лондоне.
Тут я увидел то, чего не видел никогда: Бен разрумянился, глаза за стеклами засияли. Человеческими существами Бен не восхищался в принципе, так что столь невероятное зрелище слегка привело меня в чувство.
– Мое личное открытие в том, что я осознал, для чего еще может пригодиться столь великая сила! – продолжал заливаться Бен. – Если приложить электроды, вот эти шутки, к мертвому телу, оно дергается от разряда, представляешь? Я проводил опыты на мышах, увеличивал ток, пока однажды – вообрази, какое это было счастье! – не обнаружил, что…
Когда я заговорил, собственный голос донесся до меня, как со дна глубокой ямы.
– Ты убл мня, чтбы ожвить?
Бен прервал свою жуткую лекцию и раздраженно уставился на меня.
– Джонни, когда я вскрыл твой череп, то обнаружил там удивительную аномалию – мозг размером с грецкий орех. Я всегда подозревал что-то подобное, но тут убедился своими глазами. – Я продолжал сверлить его взглядом, и он устало спросил: – Ты серьезно считаешь, что я мог тебя убить? Кстати, если бы я это сделал, начал бы оживлять сразу же, а не когда ты уже окоченел.
– Окчнел?
– Именно. Я три дня назад пришел завтракать на кухню – старики меня подкармливали – и обнаружил, что у них там ужас и паника. Они нашли твое мертвое тело на третьем этаже. Видимо, к нам влезли грабители, а ты пытался им помешать – храбрость, совершенно тебе не свойственная! Я забрал тебя, сказал, что сам вызову похоронную службу, а у них уже багаж был собран: сказали, ты их накануне уволил. Я их отпустил с миром, отнес тебя сюда и приступил к работе. Мои научные интересы противоположны твоим обвинениям и состоят в том, чтобы оживлять, а не убивать. Я служу человечеству, смысл моего существования в том, чтобы раскрыть тайну самой жизни, ведь тогда людям больше не придется…
Его тираду прервал фонарь – внутри него что-то звякнуло и, похоже, сломалось. Свет начал медленно гаснуть, Бен со всех ног бросился к фонарю, но пол под ним уже немного обуглился. «Вот так, видимо, он и поджег дом», – заторможенно подумал я.
– Я првда мртвый? – тихо спросил я в наступившей полутьме.
– Ну, я бы поспорил об употреблении этого термина, – прокряхтел Бен и осторожно выключил фонарь полностью, обернув руку какой-то тряпкой. – Лично я считаю, что жизнь – это прежде всего жизнь мозга, а ее ты сохранил: личность, как я вижу, осталась нетронутой, и это потрясающее достижение!
Какое-то время слова доносились из абсолютной тьмы, потом Бен зажег свечу, не прекращая говорить ни на секунду.
– Майкл боялся, что, если у меня получится, оживленный будет бессмысленным ходячим мертвецом, а такой исход меня совершенно не устроил бы. Помнишь ирландскую сказку, которую рассказывал отец? Про Мерлина, подарившего девушке каменный трилистник, чтобы она могла оживить возлюбленного? Только один из листков возвращал жизнь, а остальные два – разум и душу, и это доказывает: даже в древние времена люди понимали, что жизнь без мозга – не жизнь. И с этой точки зрения могу с уверенностью заявить: ты жив! Внутренние органы, конечно, не все работают, но они тебе уже и не потребуются. Они омываются раствором и как бы хранятся в нем от окисления. Есть и пить тебе не нужно, раствор работает в замкнутом цикле. Главное – я сохранил нервную систему, мозг и сердце! Череп тоже реконструировал, как мог. Мне кажется, весьма неплохо, с учетом… Ты вообще слушаешь меня?
Я не слушал: стоял и щупал свое лицо. Мне хотелось кричать.
– Ты всегда слишком беспокоился о своей внешности, – вздохнул Бен. – Утешай себя тем, что под землей ты определенно выглядел бы хуже. Но розоватый оттенок коже придает кровь – эта удивительная жидкость, настоящее чудо! – и без нее кожа просто белая. Увы, сохранить кровь мне еще ни разу не удалось. Она сворачивается, и приходится разбавлять ее особым питательным раствором, способным проводить электрические импульсы. Ну все, приляг обратно, для начала достаточно. Тебе пока нельзя так много двигаться.
Он приглашающе показал на железный стол, и в этот момент я понял, что способность дрожать, потеть и задыхаться – истинный дар небесный, которого я теперь лишен. Поэтому я выразил ужас единственным доступным мне способом: завыл.
– Прекрати, связки повредишь! Хватит портить мою работу!
Бен шагнул ближе, я отшатнулся, потерял равновесие и рухнул.
– Эт-то не я! – застонал я, беспомощно подергиваясь на полу.
По ощущениям, в горле и правда что-то натянулось до предела, вот-вот порвется, но я не мог молчать.
– Очень даже ты! Пожалуй, даже больше, чем в последние лет десять, когда ты свихнулся на том, чтобы нравиться богатеньким бездельникам. Умоляю, Джонни, не вой! Лучше бы спасибо сказал!
– Эт не ж-жизнь! Врни меня по-настоящему!
– Ой, ну извини! Прости, что не умею оживлять трупы свежими, прекрасными и такими же, как были! Это же так, чтоб тебя, просто! – Я продолжал хрипеть, и он глянул на меня сурово, как на расшалившегося ребенка. – Если бы мне хоть раз досталось тело сразу после смерти, думаю, у меня могло бы получиться, но так мне еще ни разу не везло. А ты вообще-то должен быть благодарен и за это! Я три дня не спал, я вернул тебе хоть такую жизнь, а ты…
– Хвтит! – яростно зашипел я. – Зткнись!
Бен посмотрел на меня с неожиданной обидой, но, к счастью, закрыл рот, и я воспользовался тишиной, чтобы кое-как подняться на ноги. В углу комнаты я заметил груду одежды, среди которой зеленым пятном выделялся знакомый жилет.
Я добрел до своей одежды и начал одеваться. Пальцы не гнулись, так что о застегивании пуговиц речи не шло, но на силе ярости я ухитрился натянуть брюки, рубашку, жилет и сюртук. Попробовал даже вдеть свои ужасные ноги в валяющиеся рядом ботинки, но они мне перестали подходить, оказались велики, и я бросил эту затею.
– О, ну что за красавец! – ядовито заметил Бен, сложив руки на груди. – Попробуй штаны застегнуть, проверим, как работает мелкая моторика.
– Пшел ты, – пропыхтел я и, как был, босиком и в расстегнутых штанах, направился к двери.