Опасная находка
Часть 8 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В сверкающем бальном зале, украшенном зеркалами и дубовыми панелями, мы садимся за накрытый белой скатертью стол, одинокой льдиной дрейфующий в море полированного паркета. Дружелюбный официант приносит нам затейливые блюда, художественно украшенные сезонными закусками. Как только все варианты аперитивов оказываются на столе, метрдотель объясняет нам каждый и передает сдержанно оформленное меню с названиями и ценами. После чего исчезает за дверью, скрытой среди деревянных панелей, оставляя нас наедине.
Мы изучаем меню.
ЗАКУСКИ
Лобстер с кресс-салатом, яблоком и шафрановым соусом.
32 фунта / персона
Устрицы на льду с луковым соусом, лимоном, ржаным хлебом и маслом.
19 фунтов / персона
Аспарагус с перепелиными яйцами и свекольно-сельдерейным соусом.
22,50 фунта / персона
Умножить на восемьдесят человек. И это только закуски. Я смотрю на Марка, он жутко бледнеет. Я ничего не могу с собой поделать. Я хохочу. Он смотрит на меня, и облегчение явственно проступает у него на лице. Он улыбается и поднимает бокал, намекая на тост. Я поднимаю свой.
— За то, чтобы обойтись без закусок?
— За то, чтобы обойтись без закусок, — хихикаю я.
И мы принимаемся за вкуснейшие аперитивы. Они стоят своих денег до последнего пенни. Я лишь радуюсь, что платить за них нам не придется.
В качестве главного блюда мы выбираем «Домашний пирог “Кафе Ройял” с цыпленком и беконом, спаржевой фасолью и нежным картофельным пюре, 19,50 фунтов».
На десерт мы решаем взять «Черный шоколад с дикими ягодами: крем-мусс из черного шоколада и компот из дикой вишни, 13 фунтов».
Плюс тридцать бутылок домашнего красного вина, тридцать бутылок домашнего белого и двадцать бутылок игристого.
И нам кажется, что мы отлично со всем справились, пока метрдотель Жерар не присоединяется к нам после кофе. И выясняется, что минимальная сумма заказа составляет шесть тысяч фунтов. Нам наверняка сообщили об этом еще в прошлом году, когда мы бронировали заказ, но мы явно не слушали, а если и слушали, то нам — тогда — это не показалось важным. Жерар говорит, чтобы мы не волновались, мы можем получить нужную сумму, просто вписав в заказ послеобеденный кофе и сырную нарезку на восемьдесят персон. Что как раз добавит тысячу триста фунтов к нашему общему счету. Мы соглашаемся. А что еще нам остается делать? Свадьба ведь через три недели.
После чего, сытые и преисполненные сожаления о потраченном, мы спускаемся в метро на станции Пикадилли. Перед турникетами Марк хватает меня за предплечье и останавливает.
— Эрин, мы не можем этого сделать. Серьезно, это просто смешно. Слишком дорого, ты согласна? Нам нужно отменить все, как только приедем домой, пусть мы потеряем залог, черт с ним, но отменим сразу. Церемонию проведем в Церкви Всех Душ, а потом отправимся в местный ресторан, например. Или к моим родителям, они могут организовать банкет в загородном стиле, ведь так?
Я смотрю на его руку, крепко сжимающую мою. И совершенно не узнаю его.
— Марк, если честно, то сейчас ты меня немного пугаешь. Правда, пугаешь. Почему ты так себя ведешь? Это наша свадьба. У нас есть деньги, мы же не влезаем в кредиты, чтобы покрыть расходы. Такой день бывает раз в жизни, и лично я готова потратить свои сбережения на это. На нас. В смысле, не все мои деньги, конечно, но часть. Иначе зачем тогда вообще было все это начинать?
Он резко выдыхает через нос. И явно злится, но прекращает разговор, его рука отпускает мою, и мы идем в метро.
Остаток пути проходит в тишине. Я смотрю на других пассажиров в нашем вагоне. Думаю об их жизни. Сидя рядом с Марком, но не разговаривая с ним, я представляю, что мы незнакомы. Я могу быть просто девушкой в метро, которая едет куда-то одна, по своим делам. И мне не нужно волноваться о том, что случится дальше и что со мной будет, если уж на то пошло. Мысль успокаивающая, но совершенно пустая. Я хочу Марка. Очень. А еще я хочу заставить его избавиться от этого настроения. И очень хочу все исправить.
Марк набрасывается на меня, как только мы запираем за собой входную дверь. Он больше не шепчет, как это было на станции.
Он говорит мне, что я ничего не понимаю. Что я не слушаю. Я никогда не видела его таким, а теперь словно что-то рвется наружу из самых его глубин.
— Кажется, Эрин, ты не вполне соображаешь, что сейчас происходит, да? Что на самом деле происходит. У меня больше нет работы. У нас нет на все это денег. И я не могу найти новую работу, вакансий просто нет. Мой мир не похож на мир искусства и на твою киношколу тоже. Я не могу просто так соскочить и начать зарабатывать чем-то еще! Я инвестиционный банкир. Вот чем я занимаюсь. И я больше ничего не умею. А даже если бы и умел, не важно. Я не могу просто взять и открыть собственный банк, или, не знаю, начать совместный с кем-то проект о постмодернизме в банковском деле, или, мать его, что-то вроде того. Я не ты. И рос я не так, как росла ты. Я всю жизнь положил на то, чтобы добиться своего нынешнего положения. Всю свою жизнь. Знаешь, как это было сложно? Люди, которые ходили со мной в школу, работают на автозаправках, Эрин! Ты это понимаешь? Они живут в муниципальных квартирах и расставляют товар на полках в супермаркетах. Я к подобному не вернусь. Я не позволю этому случиться. Но у меня нет поддержки. У меня нет друзей в издательствах, журналистике и гребаном виноделии. У меня отец и мать на пенсии, в Ист-Райдинге, и очень скоро им обоим понадобится помощь сиделок. У меня в общем и целом восемьдесят тысяч на счету, а все остальное привязано к этому дому. И мы еще пытаемся завести ребенка. У меня была нормальная работа. Теперь я ее потерял, и мы в заднице. Потому что за меня никто не платит, как плачу за тебя я!
Я чувствую, как тошнота подкатывает к горлу. Хватит с меня. Хватит на сегодня этой дряни.
— Пошел ты, Марк! Вот сейчас ты ведешь себя как дерьмо. Когда это ты платил за меня? Когда? Я тебе что, шлюха какая-то?
Предполагалось, что это будет замечательный день.
— Нет, Эрин. Как ни печально, ты не шлюха. Будь ты шлюхой, ты уже давно заткнулась бы на хрен.
Мое сердце пропускает удар. Черт! Марк исчез в мгновение ока, и теперь в моей гостиной стоит незнакомец. Вот же черт! Мое дыхание становится поверхностным. Боже. Не плакать. Эрин, пожалуйста, не плачь. Просто дыши. Я чувствую, как слезы начинают жечь глаза.
Марк смотрит на меня.
Он бормочет что-то неслышное, а потом отворачивается к окну.
Я молча сажусь.
— Не могу поверить, что ты это сказал, Марк, — шепчу я.
Я знаю, что лучше бы оставить тему, — но нет, нет, я не собираюсь ее оставлять. К черту! Через три недели я выхожу замуж за этого человека. И если моя жизнь теперь будет вот такой, то я, мать его, хочу хотя бы знать — почему?
— Марк…
— Что, Эрин?! Что, по-твоему, мы будем делать после свадьбы? А если у нас будут дети? Что, по-твоему, случится? Моя работа обеспечивала все. Моя зарплата пошла на этот дом.
— Нет, Марк. Нет! Мы оба платим за дом! Я тоже вложила все свои накопления в этот взнос. Все, что у меня было, — выпаливаю я, и мой голос взлетает на уровень его громкости.
— Ладно, отлично, вот просто отлично, Эрин. Ты тоже вложила деньги. Но ты не сможешь оплачивать будущие взносы из своих доходов, так? Мы же с тобой живем не в однокомнатной квартирке в Пекхэме, правда? И в одиночку, с учетом твоих заработков, тебе никак не выплатить ипотеку. Не хочу тебя расстраивать, Эрин, но ты меня просто не слышишь. Нам придется продать этот дом. Без вариантов!
Продать? Господи! Ужас, наверное, отражается на моем лице, потому что Марк с удовлетворением кивает.
— Готов поспорить, что всерьез ты об этом не думала, так ведь? Ведь если бы думала, то, честно говоря, Эрин, ты беспокоилась бы не меньше меня. Потому что мы с тобой пойдем на дно.
Господи… Я молчу. Я была полной идиоткой. Теперь я это понимаю. И это больно. То, о чем он говорит, просто не приходило мне в голову. Я не думала о том, что все наши планы могут вот так рассыпаться. Что он может и не найти работу, вообще не найти.
Он прав. Неудивительно, что он так злится. Все это время он справлялся с этим в одиночку. А я порхала вокруг и вела себя так, словно… Но потом я вспоминаю. Дела не обязательно должны быть так плохи. Как и сказала Каро, он может заняться чем-то другим.
— Но, Марк, ты же можешь найти другую работу! Любую работу! У тебя отличное резюме, разве ты не сумееешь…
— Нет, Эрин, — устало перебивает он. — Так не выйдет. Каким еще хреном я могу заниматься? Я умею только оценивать и продавать бонды, больше ничего. Разве что ты предлагаешь мне устроиться в бар?
— Марк, пожалуйста! Я только пытаюсь помочь! Ладно. Я не знаю, как именно обстоят дела в твоей сфере. Но я хочу, чтобы мы справлялись с этим вместе, так что, пожалуйста, перестань говорить, что я ничего не понимаю, и просто объясни мне. Пожалуйста.
Я знаю, что мой голос сейчас такой, как у обиженного ребенка, но не представляю, что еще можно сказать.
Опустошенный, Марк падает на диван напротив меня. Его плечи опускаются. Тупик.
Мы сидим молча, и тишину нарушает только тихий гул транспорта и шум ветра в деревьях нашего сада.
Я встаю и подхожу, чтобы сесть рядом с ним. Тянусь к нему и аккуратно кладу ладонь ему на спину. Он не отдергивается, поэтому я начинаю тихонько поглаживать его, успокаивая, по теплой спине под накрахмаленной рубашкой. Он позволяет мне это.
— Марк, — осторожно говорю я, — это ничего, если нам придется продать этот дом. Печально, конечно, потому что мне тут нравится. Но мне не важно, где мы живем. Мне нужен только ты. Где угодно, но ты. Под мостом. В шалаше. Главное — ты. И нам не обязательно сразу же заводить детей, если сейчас не то время. И, слушай, я знаю, что тебе не нравится мысль о другой работе, но для меня не имеет значения, что ты делаешь, главное, чтобы ты был доволен. В смысле, я не начну по-другому к тебе относиться. Ты — это ты. Я никогда не любила твои деньги, ничего подобного. Да, приятно, что они есть, но я всего лишь хочу быть с тобой. Мы можем даже жить с твоими родителями в Ист-Райдинге, если хочешь.
Он поднимает на меня взгляд. И не может сдержать улыбку.
— Это отлично, Эрин, потому что я хотел сообщить тебе еще одну вещь: мама уже готовит нам матрас в свободной комнате. — Он ехидно смотрит на меня. Шутка. Слава богу. Мы смеемся, и напряжение испаряется. Все будет хорошо.
— Спорим, что это станет для твоей мамы событием года? — смеюсь я.
Он улыбается снова, лукаво, как мальчишка. Я люблю его.
— Прости. — Взгляд прямой. Он искренне сожалеет.
— Так ты позволишь мне снова быть с тобой? — спрашиваю я.
— Да, прости. Мне нужно было сразу сказать тебе, как мне тяжело. Но с этого дня я буду всем делиться, хорошо?
— Да, пожалуйста.
— Ладно. Эрин, я знаю, что это глупо, но… я не могу снова откатить все к началу. Я не могу откатиться к началу. Я не могу снова строить все с нуля.
— Я знаю, милый. Это нормально. Тебе и не придется. Мы вместе найдем способ с этим справиться. Потому что мы всегда находим.
Он берет меня за другую руку, руку с обручальным кольцом, и подносит ее к губам.
— Марк, мне стоит снова начать принимать таблетки? Нам стоит подождать?
— Знаешь, как говорят… — Он целует обручальное кольцо. — Идеального времени не будет.
Он все еще хочет этого. Слава богу.
Марк привлекает меня к себе. Мы забираемся с ногами на диван и вместе засыпаем, прижавшись друг к другу, в лучах вечернего солнца.
9
Мы изучаем меню.
ЗАКУСКИ
Лобстер с кресс-салатом, яблоком и шафрановым соусом.
32 фунта / персона
Устрицы на льду с луковым соусом, лимоном, ржаным хлебом и маслом.
19 фунтов / персона
Аспарагус с перепелиными яйцами и свекольно-сельдерейным соусом.
22,50 фунта / персона
Умножить на восемьдесят человек. И это только закуски. Я смотрю на Марка, он жутко бледнеет. Я ничего не могу с собой поделать. Я хохочу. Он смотрит на меня, и облегчение явственно проступает у него на лице. Он улыбается и поднимает бокал, намекая на тост. Я поднимаю свой.
— За то, чтобы обойтись без закусок?
— За то, чтобы обойтись без закусок, — хихикаю я.
И мы принимаемся за вкуснейшие аперитивы. Они стоят своих денег до последнего пенни. Я лишь радуюсь, что платить за них нам не придется.
В качестве главного блюда мы выбираем «Домашний пирог “Кафе Ройял” с цыпленком и беконом, спаржевой фасолью и нежным картофельным пюре, 19,50 фунтов».
На десерт мы решаем взять «Черный шоколад с дикими ягодами: крем-мусс из черного шоколада и компот из дикой вишни, 13 фунтов».
Плюс тридцать бутылок домашнего красного вина, тридцать бутылок домашнего белого и двадцать бутылок игристого.
И нам кажется, что мы отлично со всем справились, пока метрдотель Жерар не присоединяется к нам после кофе. И выясняется, что минимальная сумма заказа составляет шесть тысяч фунтов. Нам наверняка сообщили об этом еще в прошлом году, когда мы бронировали заказ, но мы явно не слушали, а если и слушали, то нам — тогда — это не показалось важным. Жерар говорит, чтобы мы не волновались, мы можем получить нужную сумму, просто вписав в заказ послеобеденный кофе и сырную нарезку на восемьдесят персон. Что как раз добавит тысячу триста фунтов к нашему общему счету. Мы соглашаемся. А что еще нам остается делать? Свадьба ведь через три недели.
После чего, сытые и преисполненные сожаления о потраченном, мы спускаемся в метро на станции Пикадилли. Перед турникетами Марк хватает меня за предплечье и останавливает.
— Эрин, мы не можем этого сделать. Серьезно, это просто смешно. Слишком дорого, ты согласна? Нам нужно отменить все, как только приедем домой, пусть мы потеряем залог, черт с ним, но отменим сразу. Церемонию проведем в Церкви Всех Душ, а потом отправимся в местный ресторан, например. Или к моим родителям, они могут организовать банкет в загородном стиле, ведь так?
Я смотрю на его руку, крепко сжимающую мою. И совершенно не узнаю его.
— Марк, если честно, то сейчас ты меня немного пугаешь. Правда, пугаешь. Почему ты так себя ведешь? Это наша свадьба. У нас есть деньги, мы же не влезаем в кредиты, чтобы покрыть расходы. Такой день бывает раз в жизни, и лично я готова потратить свои сбережения на это. На нас. В смысле, не все мои деньги, конечно, но часть. Иначе зачем тогда вообще было все это начинать?
Он резко выдыхает через нос. И явно злится, но прекращает разговор, его рука отпускает мою, и мы идем в метро.
Остаток пути проходит в тишине. Я смотрю на других пассажиров в нашем вагоне. Думаю об их жизни. Сидя рядом с Марком, но не разговаривая с ним, я представляю, что мы незнакомы. Я могу быть просто девушкой в метро, которая едет куда-то одна, по своим делам. И мне не нужно волноваться о том, что случится дальше и что со мной будет, если уж на то пошло. Мысль успокаивающая, но совершенно пустая. Я хочу Марка. Очень. А еще я хочу заставить его избавиться от этого настроения. И очень хочу все исправить.
Марк набрасывается на меня, как только мы запираем за собой входную дверь. Он больше не шепчет, как это было на станции.
Он говорит мне, что я ничего не понимаю. Что я не слушаю. Я никогда не видела его таким, а теперь словно что-то рвется наружу из самых его глубин.
— Кажется, Эрин, ты не вполне соображаешь, что сейчас происходит, да? Что на самом деле происходит. У меня больше нет работы. У нас нет на все это денег. И я не могу найти новую работу, вакансий просто нет. Мой мир не похож на мир искусства и на твою киношколу тоже. Я не могу просто так соскочить и начать зарабатывать чем-то еще! Я инвестиционный банкир. Вот чем я занимаюсь. И я больше ничего не умею. А даже если бы и умел, не важно. Я не могу просто взять и открыть собственный банк, или, не знаю, начать совместный с кем-то проект о постмодернизме в банковском деле, или, мать его, что-то вроде того. Я не ты. И рос я не так, как росла ты. Я всю жизнь положил на то, чтобы добиться своего нынешнего положения. Всю свою жизнь. Знаешь, как это было сложно? Люди, которые ходили со мной в школу, работают на автозаправках, Эрин! Ты это понимаешь? Они живут в муниципальных квартирах и расставляют товар на полках в супермаркетах. Я к подобному не вернусь. Я не позволю этому случиться. Но у меня нет поддержки. У меня нет друзей в издательствах, журналистике и гребаном виноделии. У меня отец и мать на пенсии, в Ист-Райдинге, и очень скоро им обоим понадобится помощь сиделок. У меня в общем и целом восемьдесят тысяч на счету, а все остальное привязано к этому дому. И мы еще пытаемся завести ребенка. У меня была нормальная работа. Теперь я ее потерял, и мы в заднице. Потому что за меня никто не платит, как плачу за тебя я!
Я чувствую, как тошнота подкатывает к горлу. Хватит с меня. Хватит на сегодня этой дряни.
— Пошел ты, Марк! Вот сейчас ты ведешь себя как дерьмо. Когда это ты платил за меня? Когда? Я тебе что, шлюха какая-то?
Предполагалось, что это будет замечательный день.
— Нет, Эрин. Как ни печально, ты не шлюха. Будь ты шлюхой, ты уже давно заткнулась бы на хрен.
Мое сердце пропускает удар. Черт! Марк исчез в мгновение ока, и теперь в моей гостиной стоит незнакомец. Вот же черт! Мое дыхание становится поверхностным. Боже. Не плакать. Эрин, пожалуйста, не плачь. Просто дыши. Я чувствую, как слезы начинают жечь глаза.
Марк смотрит на меня.
Он бормочет что-то неслышное, а потом отворачивается к окну.
Я молча сажусь.
— Не могу поверить, что ты это сказал, Марк, — шепчу я.
Я знаю, что лучше бы оставить тему, — но нет, нет, я не собираюсь ее оставлять. К черту! Через три недели я выхожу замуж за этого человека. И если моя жизнь теперь будет вот такой, то я, мать его, хочу хотя бы знать — почему?
— Марк…
— Что, Эрин?! Что, по-твоему, мы будем делать после свадьбы? А если у нас будут дети? Что, по-твоему, случится? Моя работа обеспечивала все. Моя зарплата пошла на этот дом.
— Нет, Марк. Нет! Мы оба платим за дом! Я тоже вложила все свои накопления в этот взнос. Все, что у меня было, — выпаливаю я, и мой голос взлетает на уровень его громкости.
— Ладно, отлично, вот просто отлично, Эрин. Ты тоже вложила деньги. Но ты не сможешь оплачивать будущие взносы из своих доходов, так? Мы же с тобой живем не в однокомнатной квартирке в Пекхэме, правда? И в одиночку, с учетом твоих заработков, тебе никак не выплатить ипотеку. Не хочу тебя расстраивать, Эрин, но ты меня просто не слышишь. Нам придется продать этот дом. Без вариантов!
Продать? Господи! Ужас, наверное, отражается на моем лице, потому что Марк с удовлетворением кивает.
— Готов поспорить, что всерьез ты об этом не думала, так ведь? Ведь если бы думала, то, честно говоря, Эрин, ты беспокоилась бы не меньше меня. Потому что мы с тобой пойдем на дно.
Господи… Я молчу. Я была полной идиоткой. Теперь я это понимаю. И это больно. То, о чем он говорит, просто не приходило мне в голову. Я не думала о том, что все наши планы могут вот так рассыпаться. Что он может и не найти работу, вообще не найти.
Он прав. Неудивительно, что он так злится. Все это время он справлялся с этим в одиночку. А я порхала вокруг и вела себя так, словно… Но потом я вспоминаю. Дела не обязательно должны быть так плохи. Как и сказала Каро, он может заняться чем-то другим.
— Но, Марк, ты же можешь найти другую работу! Любую работу! У тебя отличное резюме, разве ты не сумееешь…
— Нет, Эрин, — устало перебивает он. — Так не выйдет. Каким еще хреном я могу заниматься? Я умею только оценивать и продавать бонды, больше ничего. Разве что ты предлагаешь мне устроиться в бар?
— Марк, пожалуйста! Я только пытаюсь помочь! Ладно. Я не знаю, как именно обстоят дела в твоей сфере. Но я хочу, чтобы мы справлялись с этим вместе, так что, пожалуйста, перестань говорить, что я ничего не понимаю, и просто объясни мне. Пожалуйста.
Я знаю, что мой голос сейчас такой, как у обиженного ребенка, но не представляю, что еще можно сказать.
Опустошенный, Марк падает на диван напротив меня. Его плечи опускаются. Тупик.
Мы сидим молча, и тишину нарушает только тихий гул транспорта и шум ветра в деревьях нашего сада.
Я встаю и подхожу, чтобы сесть рядом с ним. Тянусь к нему и аккуратно кладу ладонь ему на спину. Он не отдергивается, поэтому я начинаю тихонько поглаживать его, успокаивая, по теплой спине под накрахмаленной рубашкой. Он позволяет мне это.
— Марк, — осторожно говорю я, — это ничего, если нам придется продать этот дом. Печально, конечно, потому что мне тут нравится. Но мне не важно, где мы живем. Мне нужен только ты. Где угодно, но ты. Под мостом. В шалаше. Главное — ты. И нам не обязательно сразу же заводить детей, если сейчас не то время. И, слушай, я знаю, что тебе не нравится мысль о другой работе, но для меня не имеет значения, что ты делаешь, главное, чтобы ты был доволен. В смысле, я не начну по-другому к тебе относиться. Ты — это ты. Я никогда не любила твои деньги, ничего подобного. Да, приятно, что они есть, но я всего лишь хочу быть с тобой. Мы можем даже жить с твоими родителями в Ист-Райдинге, если хочешь.
Он поднимает на меня взгляд. И не может сдержать улыбку.
— Это отлично, Эрин, потому что я хотел сообщить тебе еще одну вещь: мама уже готовит нам матрас в свободной комнате. — Он ехидно смотрит на меня. Шутка. Слава богу. Мы смеемся, и напряжение испаряется. Все будет хорошо.
— Спорим, что это станет для твоей мамы событием года? — смеюсь я.
Он улыбается снова, лукаво, как мальчишка. Я люблю его.
— Прости. — Взгляд прямой. Он искренне сожалеет.
— Так ты позволишь мне снова быть с тобой? — спрашиваю я.
— Да, прости. Мне нужно было сразу сказать тебе, как мне тяжело. Но с этого дня я буду всем делиться, хорошо?
— Да, пожалуйста.
— Ладно. Эрин, я знаю, что это глупо, но… я не могу снова откатить все к началу. Я не могу откатиться к началу. Я не могу снова строить все с нуля.
— Я знаю, милый. Это нормально. Тебе и не придется. Мы вместе найдем способ с этим справиться. Потому что мы всегда находим.
Он берет меня за другую руку, руку с обручальным кольцом, и подносит ее к губам.
— Марк, мне стоит снова начать принимать таблетки? Нам стоит подождать?
— Знаешь, как говорят… — Он целует обручальное кольцо. — Идеального времени не будет.
Он все еще хочет этого. Слава богу.
Марк привлекает меня к себе. Мы забираемся с ногами на диван и вместе засыпаем, прижавшись друг к другу, в лучах вечернего солнца.
9