Опасная находка

Еще одна волна тошноты. Я молчу, пока она не проходит.

— Так он точно меня ждет? — Я медленно поднимаюсь с кровати, стараясь не делать резких движений.

— Да, он не знает, что мы женаты, я сказал ему, что ты новая клиентка. Он в курсе, что это будет большой депозит наличными. И что дело деликатное, и прочее. — Он берет яблоко из доставленной нам фруктовой корзины и надкусывает его.

Я знаю, что Марк не может отправиться в банк сам, потому что имеет прямую связь с ним, но я не могу не заметить, как тщательно он старается не оставить никаких следов за собой. В банке увидят мое лицо, запомнят меня и при случае опишут. Хотя, опять же, прелесть швейцарских банков в том, что как только открывается счет, вся информация о нем становится защищенной. А по паспорту я все еще Локе. Я еще не сменила фамилию на Робертс. Учитывая профессию Марка, никакой личной связи с ним у меня нет. Эрин Локе откроет сегодня счет, но мое имя никак не привяжут к нему. Счет будет исключительно номерным. Выследить меня по нему невозможно. Найти нас обоих с его помощью нельзя.

Я стою и в последний раз изучаю себя в зеркале. Прическа и макияж мне удались. Я выгляжу как надо. И, если подумать, теперь я выгляжу как человек того типа, который я ожидала увидеть в лаунже первого класса две недели назад. Человек, который и должен был находиться в том зале. Если бы мир был устроен иначе. Если бы факты в нем соответствовали твоим представлениям. Но, думаю, тут как в кино: некоторые вещи кажутся более настоящими, когда они ненастоящие.

На секунду я вижу в отражении свою маму, молодую красивую маму, но это лишь краткий миг, рябь на воде, и она исчезает, надежно скрытая в подсознании.

Тошнота стихает. Все будет хорошо.

— Значит, я пошла, — говорю я.

Он энергично кивает и протягивает мне сумку.

— Машина должна ждать внизу, — говорит он, когда я хватаюсь за ручки.

И после этого я остаюсь одна.



Я вхожу в лифт, бесконечно отражаясь в зеркальной коробке, подавленная тишиной. Двери бесшумно закрываются, отрезая меня от коридора.

Что, если я больше никогда не увижу этот ковер насыщенного красного цвета? Что, если меня арестуют в банке, как только я пройду по мраморному лобби? Что тогда случится с маленьким синим крестиком внутри меня?

Или, хуже того, вдруг человек, отправивший сообщение, будет поджидать меня там? Я помню те три мерцающие серые точки.

Вдруг он откуда-то узнал, что мы делаем?

В моем представлении этот человек — «он». Конечно, на самом деле это может оказаться «она» или «они». Они уже могут знать и о наших передвижениях, и о планах. Почему нет? Ведь вполне вероятно, что я пропустила нечто важное. Или, точнее, мы что-то пропустили. Что мы уже совершили ошибку, и теперь для нас все потеряно. В конце концов, мы с Марком самые обычные люди из северной части Лондона, нормальные люди, которых легко найти.

Но теперь я четче представляю себе, как работает их мир и насколько он шире всего, что я раньше знала и видела. На меня снизошло внезапное озарение. Кем я была раньше, в свете того, насколько широка общая картина, и кем я стала теперь.

Мы, человеческие существа, просто поражаем своими способностями к адаптации, правда? Как растения, которые занимают объем своих горшков. Но, более того, иногда мы можем сами выбирать горшки, иногда у нас появляется такая возможность. И, думаю, все зависит лишь от того, насколько далеко мы хотим зайти, вы согласны? Я никогда в полной мере не понимала этого раньше. Я думаю об Алексе, о ее матери, об их решении и прощании. Иногда в сделанном выборе есть своя особая красота.

Что до нынешней ситуации, то я уже адаптировалась. Я стала совсем другой личностью. И я вижу эту личность в отражениях вокруг себя. Цельную. Бескомпромиссную.

По крайней мере внешне. Внутри все иначе. Внутри у меня только дыхание и тишина. Потому что мне страшно. Вот так, ясно и просто: страшно, как с акулами в воде. Но я дышу, несмотря на это, я не буду паниковать, я не буду думать о том, чего не могу контролировать. Опасно слишком много об этом думать. Я не могу сейчас доверять собственному мозгу, и не смогу, пока не окажусь снова в этом лифте, но несколько часов спустя. Тогда я опять начну думать.

Но одна мысль все же прорывается ко мне.

И у нее очень знакомое эхо.

Мысль такая: мне ведь вовсе не нужно снова возвращаться в этот лифт, разве нет? Мне не нужно вообще возвращаться в этот отель. Я могу просто уйти. Я могу создать этот банковский счет и уйти. Уйти от своей жизни. Что, если я исчезну? Оставлю Марка в номере женевского отеля. Я могу прямо сейчас ускользнуть отсюда, с сумкой в руке, испариться. Даже не заходить в этот банк. Никто ведь на самом деле не будет по мне скучать, правда? Правда же? Жизнь пойдет своим чередом. Жизнь всегда продолжается. И я уверена, что неплохо устроилась бы где-нибудь в другом месте. Меня никогда не найдут — ни Марк, ни наши друзья, ни они, ни полиция. Никогда не найдут меня, и деньги, и нашего нерожденного ребенка.

В этом-то и дело. Марк. И наше будущее. Только в этом. В том, как слабеет мое тело, когда я думаю о нем, словно согреваясь в лучах солнца. Марк. Единственная ниточка, соединяющая меня с прошлым. С прошлым, которое, как я только что поняла, я могу сбросить, как змея сбрасывает старую кожу.

Марк и наше будущее. И наш ребенок. Наш нерожденный ребенок. Мы можем измениться вместе, верно? Мы вместе будем двигаться вперед.

Матери не сбегают. Жены не сбегают. Если только они не бегут от чего-то.

Марк — это все, что у меня есть. Зачем мне сбегать от него? Если мы решим бежать, то только вместе. Втроем. Моя рука опускается, ложится на живот, над маткой. Там, в безопасности, скрыто все, ради чего стоит сражаться. Я крепко зажмуриваю глаза; это все ради нашего будущего, ради нас, ради нашей семьи, ради этой семьи. Я создаю кровь, плоть и кости внутри себя. И скоро скажу об этом Марку. Скажу. Но пока мне нравится эта связь. Когда нас только двое, я и мой пассажир, и я хочу продлить эту связь чуть подольше. Когда все будет сделано, вот тогда я и поделюсь нашим секретом. Когда это будет безопасно. Я сжимаю пальцы на ручках сумки-мешка, костяшки белеют и розовеют, дверь открывается, и я шагаю через огромный вестибюль в прохладный сентябрьский воздух.



Все оказывается гораздо проще, чем я могла предположить.

Танги встречает меня на ступенях банка. Меня представляют Матильде, миниатюрной брюнетке с собранными в идеальный пучок волосами, которая сегодня должна заняться моим счетом. Она вежливо и профессионально объясняет мне все детали размещения депозита в их банке.

Я чувствую слабый укол вины, когда передаю ей сумку с деньгами, хотя мы уже удалились в отдельную комнату для клиентов и никто, кроме нее, этого не видит. Матильда берет ее, не моргнув глазом. Мне не следует ничего стыдиться. С тем же успехом я могла передать ей вещи для химчистки — реакция отсутствовала как таковая.

Ее правое плечо чуть опускается под весом сумки. Обычное дело, я полагаю.

— Одну минутку. — Она вежливо кивает и выходит из комнаты.

Она понесла деньги на пересчет. Разве не забавно, что в мире электронных банков и постоянно развивающихся технологий бумажные деньги все еще требуют физического пересчета? Ну, с помощью машинки, конечно, но вы меня поняли.

Они будут загружать свеженькие пачки банкнот в машину, одну за другой, пока не получат финальное число: миллион долларов. Возможно, у них там есть специальный клерк, чья работа заключается только в том, чтобы загружать бумажные деньги в маленькие машинки.

Я сижу в одиночестве. Жду. Мысли разбредаются в разные стороны.


Мелькает слабое подозрение о том, что банкноты помечены, что их можно проследить до той незаконной деятельности, которая их породила. Полиция, государственные органы, да кто угодно на самом деле мог пометить банкноты, либо промаркировав их краской или штампами, либо записав последовательность их номеров. Я читала об этом в интернете, естественно. И проверяла серийные номера на последовательность.

Однако я знаю, что эти банкноты не помечены. Потому что пассажиры самолета ни за что не взяли бы с собой помеченные полицией деньги. Они определенно знали, что делали. В полетах они явно не разбирались, а вот во всем остальном, что касалось бизнеса, были молодцами.

Нет, конечно, они могли бы пометить собственные деньги. Если хотели сами их отследить. Но зачем им это делать? Они же не знали, что мы их найдем. Они не знали, что мы их заберем.

Иногда мне приходится останавливаться и напоминать себе, что пассажиры самолета не были всеведущими. Они не предполагали подобного развития событий. То, что произошло с ними и впоследствии с нами, — совершенно случайно. Они не знали, что разобьются, а мы найдем сумку. Такое невозможно предвидеть и угадать. Деньги определенно не помечены. Никто за ними не придет. Никто не будет искать Марка и меня.

Матильда возвращается с пустой сумкой, аккуратно сложенной, и кладет ее рядом со все еще теплыми после принтера листами договора. Выписки с суммой депозита. Она предлагает мне ручку. Число, которое я ищу, находится в крайней слева колонке: $1000000 USD — вклад наличными деньгами.

Я подписываю договор.

Мы устанавливаем ежемесячный платеж, который будет поступать на мой бизнес-счет в Великобритании. Швейцарский банк будет каждый месяц перечислять мне фиксированную сумму от имени подставной компании. В налоговой декларации я обозначу это как доход от частных консультаций по видеосъемкам. Затем нам потребуются более серьезные суммы для выплаты ипотеки и прочего. Мы будем переводить их частями и назовем комиссионными за проект. Мы состряпаем какие-нибудь счета от подставной компании — например, арабской. И все будет выглядеть так, словно кто-то и правда переводит большие суммы денег через швейцарский счет, чтобы оплатить британской документалистке проекты короткометражек. Не беспокойтесь, я заплачу все положенные налоги. Я сохраню все записи. Я буду очень, очень аккуратной, честно. Вся корреспонденция будет направляться в частный почтовый ящик, оформленный здесь же, в банке. Матильда вручает мне два маленьких ключа от этого ящика.

Я ставлю куда меньше подписей, чем можно было бы вообразить, учитывая количество наличных, и меня отпускают. Матильда кладет шариковую ручку «Монблан» обратно в держатель и улыбается. Все кончено.

Мы деловито и серьезно пожимаем друг другу руки.

Я миллионер. Деньги в безопасности, как говорится, «словно в швейцарском банке».

Я выбираюсь наружу, к ожидающей меня машине, сияя от успеха и чувствуя физическое облегчение после того, как освободилась от содержимого сумки. Информация о номерном счете, SWIFT-код, номер IBAN, пароль и ключи надежно спрятаны в моем клатче.

Когда я выхожу из двери банка и спускаюсь по каменным ступеням к «мерседесу», та мысль снова появляется в голове, как бабочка, порхающая на краю зрения: «Не возвращайся. Не садись в машину. Не возвращайся в отель. Никогда».

Я не знаю, откуда берутся такие мысли. Откуда-то глубоко изнутри. С уровня рептилии. Из лимбической системы, той части мозга, которая умеет только хотеть, эгоистичной части, не желающей делиться. Наши инстинкты, наши базовые реакции, все подсознательные процессы предлагают нам свою мудрость. Первобытную мудрость. Рептилии — не стайные животные. Люди по своей природе — стадные. И все же я ощущаю мощный порыв бросить все и сбежать. Забрать то, что не принадлежит мне.

Я представляю, как Марк ждет меня в нашем номере, расхаживая взад-вперед, посматривая на часы, подходя к окну, выглядывая вниз, на улицы Женевы, пока солнечный свет понемногу блекнет, уступает ночи и зажигаются фонари, а меня нет. Что, если я не вернусь?

С такими деньгами я могу отправиться куда угодно, я могу заняться чем угодно. Я останавливаюсь на ступенях банка. На свежем воздухе. Я могу стать кем угодно. У меня есть средства. Я зашла уже так далеко, так зачем мне останавливаться? Тысячи возможных вариантов будущего заполоняют мой мозг. Прекрасная жизнь где-то в новом месте.

Новизна. Приключения. Безграничные возможности. Пугающая свобода. А машина стоит там, на противоположной стороне улицы, и ждет меня.

Я делаю выбор. Хочу ли я иметь эту семью? Правда? Или я хочу чего-то другого?

Я продолжаю шагать к машине, дергаю за ручку, забираюсь на кожаное сиденье и захлопываю за собой дверцу. Двадцать минут спустя я снова оказываюсь в номере, и Марк обнимает меня.





24




Воскресенье, 18 сентября

Мы уже мертвы?



Мы уже два дня как дома. Не стану лгать, ощущается это странно. Погода. Свет. То, что мы вернулись. Вернулись к тому, с чего начинали. Наш план заключается в том, чтобы продолжать обычное существование. Исполнять свои обязанности, видеться с друзьями, говорить о свадьбе и, конечно, возвращаться к работе. По крайней мере, мне пора возвращаться к работе. Завтра утром мы будем снимать интервью с Холли у нее дома — вообще-то это дом ее матери, — и мне сегодня нужно многое наверстать. Мне нужно вернуться обратно в игру. Очень важно, чтобы ничто не казалось другим и новым.

Марк начинает процесс создания собственной компании по финансовому консультированию. Это отличная идея, у него есть необходимые навыки, у него определенно есть профессиональный опыт для ведения фирмы, нацеленной на помощь тем, кто, уже имея много денег, хочет увеличить капиталы при помощи инвестирования. Идея возникла после сообщения Рэйфи. Если Марк не может найти работу, он ее создаст! И теперь у нас есть стартовый фонд для его дела. Ему не придется бездельничать, он выйдет в мир и заставит его вертеться. Марк планирует со временем стать партнером с Гектором, который остался работать в хедж-фонде, когда Марка уволили, нужно лишь создать и раскрутить новую компанию. Они встречаются на выходных, чтобы обсудить списки потенциальных клиентов. Упрощая дело, мы говорим, что этот стартовый фонд состоит из денег, выплаченных Марку после увольнения. Никто, кроме Каро, не знает, что Марк ничего не получил. Ну и хрен с ними, почему нет? Мир оставил Марка позади, так почему бы Марку не попытаться все наверстать?

Мне нужно перечитать свои пометки, прежде чем ехать с Филом к Холли. Странно думать о том, что пока мы нежились в лазурных волнах под солнышком, Холли впервые за пять лет вышла в промозглую серость северного Лондона. Дункан, мой звукорежиссер, не сможет завтра поехать с нами, так что Филу придется заняться еще и звуком. Он и в этом крут.

До утра предстоит сделать много работы. Но сосредоточиться сложно. Мой мозг продолжает метаться между двумя мирами. Моей прежней жизнью и новой.

Я поглядываю на Марка, который просматривает стопки старых визиток. Сотни, тысячи визиток, полученных за двенадцать лет встреч, обедов, услуг, корпоративных пьянок, — и за каждой визиткой стоит человек. Человек, который потенциально может нам сейчас помочь. Марк хранит все визитки, которые ему вручили. Я помню, как первый раз заглянула в ящик, где он их держал, и пришла в ужас. А теперь он изучает их заново, вспоминая место и время получения каждой, каждое рукопожатие, разговор, улыбку.

Марк за эти годы познакомился со множеством людей, и теперь мы, возможно, сумеем использовать эти его старые контакты, чтобы найти того, кто купит наши камни. Он уже проверял, насколько законна продажа бриллиантов: просто поразительно, как много можно узнать из интернета. Не представляю, как люди без него обходились. Честно говоря, я не смогла бы без него работать. И мы определенно не смогли бы провернуть то, чем заняты сейчас.

Сидя в зале ожидания аэропорта по пути домой из Женевы, я вбила в поисковую строку браузера «Хаттон-Гарден» — это лондонский бриллиантовый район. Я совершила это почти машинально, в поиске мест, где можно продать бриллианты. Выглядело это как совершенно безобидный запрос в «Гугл». Не особенно подозрительный. Я всегда могу заявить, что после свадьбы с Марком согласилась продать свое обручальное кольцо, чтобы выплатить часть кредита за дом. Словом, оказалось, что можно продать бриллианты лично, но это наверняка вызовет подозрения, и гораздо лучше сбыть камни частному дилеру, посреднику.

Марк пытается подстраховаться во всем — точнее, где только возможно. Как выяснилось, продавать бриллианты сложно, но незаконным это не является. Это лишь очень сложно. Ему придется действовать крайне осторожно и сделать множество предварительных запросов. А когда мы со всем этим покончим, нам придется всерьез задуматься о форматировании жестких дисков.

Я думаю о компьютере, оставшемся в бизнес-центре отеля на Бора-Бора. Думаю о том, обнаружили ли они, откуда получили доступ к их электронным письмам. Выяснили ли они, кто мы такие. И разыскивали ли нас вообще. Или мы просто испарились? Я искала в интернете названия компаний, которые смогла запомнить по переведенным письмам, но не нашла ничего. Эти люди — тени. Призраки.

Уже темнеет, когда звонит домашний телефон. Сейчас примерно шесть, и лондонский свет уже меркнет вокруг нас, погружая в темноту, нарушаемую только синеватым свечением экранов наших ноутбуков. Я вскакиваю, звук рывком возвращает меня к реальности, но Марк меня опережает. Он как раз ждет звонка от кого-то насчет бриллиантов.

И его поведение меняется в тот же миг, когда он слышит голос на другой стороне линии. Он расслабляется.

— О, привет-привет.