Опасная находка

— Привет. Я хочу заказать обслуживание в номер… Да, в этот. Да. Два полных завтрака… да, вареные, и кофе для двоих, хлебную корзину… да, да, именно эту. Апельсиновый сок для двоих. И… у вас есть пластыри?.. Нет. Пластыри… для перевязки. Нет. Бинт?.. Как в аптечке или… О да, да! Да, отлично. Да, хорошо. Спасибо.

Я кладу трубку и падаю обратно на кровать, пачкая кровью простыни.

Рядом со мной потягивается Марк. Он стонет.

— Двадцать минут, — бормочу я и тут же засыпаю.

Просыпаюсь я, когда Марк тащит тележку с завтраком по комнате и дальше, на нашу пристань. Он в отельном халате, ярко-белом по контрасту с его загорелой кожей. Я беру аптечку, которую принесли вместе с завтраком, и хромаю следом. На мне футболка, которая мне велика, нижнее белье, на ноге запеклась корка крови.

Мы едим молча, зачаровано глядя куда-то в середину моря. Я прыгаю обратно в номер, за обезболивающим. А потом, наклеив пластырь на ранку, добираюсь до ближайшего шезлонга и почти сразу же засыпаю.

Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю, что Марк расправил надо мной тент. Боже, как я его люблю. Я проверяю состояние головы, осторожно кивая, затем качая ею. Да, мне лучше. Гораздо лучше. Возможно, я уже готова к душу. Я хромаю обратно в номер, мимо Марка, который смотрит шоу Аттенборо[19] по кабельному, прямиком в ванную. Он посылает мне воздушный поцелуй, когда я прохожу мимо.

Холодная вода стекает по моему лицу и волосам. Я с силой втираю шампунь в кожу головы, и этот массаж кажется райским наслаждением. Вспоминаю прошлую ночь. Что мы делали, когда вернулись? Мороженого я не помню. Я помню ножницы, я принесла ножницы, чтобы открыть сумку. И все.

Я заворачиваюсь в свежее полотенце и бреду обратно к Марку.

— Мы ее открыли? — спрашиваю я. И очень надеюсь, что нет. Потому что, если мы испортили сумку, мы уже не сможем ее кому-то отдать.

Марк морщится и подтаскивает сумку к кровати.

В ней вполне определенно имеется дыра. Но особых успехов мы вчера не достигли. Господи, пьяные люди — просто идиоты. Я замечаю на руке Марка два пластыря. Кажется, ножницами вчера работал в основном он. Я сажусь на кровать и осматриваю сумку. Дыра бесполезна. Я не могу просунуть в нее даже палец, чтобы расширить отверстие, и через нее толком ничего не видно. Максимум усилий, минимум результата.

— А мы еще можем отдать ее? — спрашиваю я, глядя на Марка.

— Да, конечно. Мы просто скажем, что такой ее и нашли. Она же была в море, так ведь? — Его, похоже, это совсем не тревожит.

— Если эта дыра сойдет, то, может, сойдет и дыра побольше? — Я заглядываю ему в глаза.

Он пожимает плечами и бросает мне ножницы со столика, стоящего с его стороны кровати.

— Ни в чем себе не отказывай, — говорит он, снова сосредоточиваясь на Аттенборо.

Но я не могу. Я боюсь. Не знаю почему. Мне кажется неправильным открывать эту сумку.

Но с какой стати? Это ведь все равно что найти кошелек, разве нет? Нет ничего особенного в том, чтобы открыть найденный кошелек и посмотреть, что там внутри, узнать, кому он принадлежит. Нельзя только брать себе то, что в нем обнаружится. Я ведь просто хочу узнать, что внутри. И это абсолютно нормально. Может, это поможет нам вернуть сумку владельцам. Если мы узнаем, чья она.

Так что я снова подношу ножницы к сумке и начинаю резать. Через какое-то время я выхожу с сумкой на пристань. Там я чуть раньше видела острый нож на тележке с едой. Найдя его, просовываю лезвие в уже проделанную дыру и пытаюсь пилить. Мне слышно, как Марк в бунгало включает душ.

Я продолжаю пилить до тех пор, пока в дыру не проходит рука, затем тяну изо всех сил, разрывая прорезанную ткань. Она рвется с долгим и приятным низким звуком. Я разворачиваюсь, чтобы крикнуть об этом Марку, но он в дýше. Стоит ли мне его дождаться, чтобы взглянуть внутрь?

Нет.

Наклонив сумку над деревянным настилом, я рассматриваю ее содержимое.

И моргаю. Проходит довольно много времени.

Я думаю, что нужно позвать Марка. Но не зову. Просто смотрю.

Четыре предмета. Самый большой из них — тот, который я достаю первым. Он объемный, но куда легче, чем можно было бы предположить, глядя на его размер. Вот и выяснилось, что удерживало сумку на плаву. Бумага. Плотно упакованная бумага. А точнее, бумажные деньги. Прозрачная пластиковая вакуумная упаковка с деньгами. Американскими долларами. Они в пачках, на банковской ленте каждой из которых стоит маркировка «10 000$». Настоящие деньги. Настоящие, реальные деньги. Очень много.

Это впечатляет. На физическом уровне. Мой желудок подпрыгивает, и я бегу в ванную, но мне мешает резкая, пронзительная боль в ноге, поэтому выворачивает меня на середине пути через комнату. Я опускаюсь на четвереньки, опираюсь на пол, и рвота становится бесконтрольной. Меня рвет желчью, густой жгучей желчью. Страх становится видимым. Я со стоном пытаюсь перевести дыхание в перерывах между позывами.

Не стоило нам открывать эту сумку.

Я вытираю рот простыней и с трудом поднимаюсь на ноги. Хромаю обратно наружу и приседаю над сумкой на корточки. Смотрю на деньги, сохранившиеся в водонепроницаемой вакуумной упаковке. Думаю, что, если бы не она, мы не смогли бы найти эту сумку, хотя предназначалась упаковка совершенно для другого.

Следующий предмет — матовый пакет на молнии размером с мини-айпад. Он наполнен множеством мелких предметов. Чем-то разбитым, возможно, битым стеклом. В этот пакетик попала соленая вода, он запотел, и я не могу рассмотреть, что именно там находится. Я бегу обратно в номер и хватаю полотенце. Возвращаюсь, приседаю на корточки и пытаюсь протереть пластик, но он запотел и изнутри тоже. Поэтому я снова беру ножницы и аккуратно состригаю уголок. После чего вытряхиваю содержимое на полотенце.

И передо мной рассыпаются бриллианты. Чудесно ограненные и сверкающие в солнечном свете. Их так много. Я даже не могу представить количество. Сто? Двести? Они невинно перемигиваются в лучах солнца. В основном здесь представлены огранки «принцесса» и «маркиз», но есть камни и в форме сердца и груши. Я разбираюсь в огранках, цветах и размерах бриллиантов. Мы с Марком изучили все возможные варианты, прежде чем выбрали камень для моего обручального кольца. Я смотрю на свою руку, на мое собственное кольцо, искрящееся в лучах солнца. Все камни примерно одинаковые — такого же размера, как мой. А это значит, что в них примерно по два карата. О господи! Я смотрю на чудесную сверкающую кучку, и у меня перехватывает дыхание. Солнце играет радужными отблесками граней. Не исключено, что передо мной лежит больше миллиона фунтов в бриллиантовом эквиваленте. Ух ты! Ох, вау-вау! Офигеть.

— Марк! — зову я, и голос звучит необычно, чуть громче, чем нужно.

— Марк! Марк, Марк, Марк! — Голос кажется чужим и чуждым, я слышу, что издаю звуки, но не узнаю их. Я уже стою на ногах.

Он выскакивает из ванной с обнаженной грудью. Моя рука взлетает вверх и указывает на кучку передо мной. Его взгляд следит за моим пальцем. Но Марк не может ничего увидеть за брошенной мной перевернутой сумкой.

— Осторожно, меня там стошнило! — кричу я. Он огибает лужу, смотрит на меня, как на сумасшедшую, и наконец выходит ко мне, под солнце, совершенно сбитый с толку.

— Какого… — А затем он видит это. — О Господи Иисусе! Твою ж мать. Ого! Бл… ладно. Боже!

Он смотрит на меня. И выражение его лица я могу прочитать, как открытую книгу.

— Боже…




Он приседает на корточки, крутит пакет с деньгами в руках, переворачивая снова и снова. Потом поднимает взгляд на меня.

— Тут, наверное, миллион долларов. Это десятитысячные пачки, — говорит он, и его глаза ярко сияют. Он возбужден.

Потому что, если честно, это офигенно возбуждает.

— Я знаю. Я тоже так подумала. А что насчет остального? — поспешно спрашиваю я. И приседаю на корточки рядом с ним.

Он трогает пальцем бриллианты на полотенце. Облизывает губы и щурится от солнца, глядя на меня.

— Два карата, да? Как считаешь? — спрашивает он.

— Да. Сколько камней?

— Сложно сказать, не подсчитывая. Но я могу предположить, что здесь их сто пятьдесят или двести.

Я киваю.

— Да, я тоже так решила. И стоят они примерно миллион?

— Да, хотя могут и больше. Но, кажется, примерно так. Черт! — Он потирает щетину на подбородке. — Что там еще?

Я не знаю. Я пока не смотрела на остальное.

Он поднимает еще один запаянный пакет из прозрачного пластика, сквозь подсохшие следы соли в нем с трудом можно разглядеть USB-флешку. Надежно запаянную, защищенную от воды. Марк аккуратно кладет ее рядом с камнями и деньгами. И смотрит на меня, прежде чем достать последний предмет.

Это жесткий пластиковый кейс с ручкой. Марк кладет его перед нами. Я понимаю, что там лежит, раньше, чем он открывает пластиковые защелки.

Мы видим его — темный металл в гнезде из плотного поропласта. Автомат. Я не знаю, какой модели. Я не разбираюсь в оружии. Но, кажется, такие часто можно увидеть в фильмах. Современных фильмах. Именно такую модель. Только этот автомат — настоящий, и он лежит на настиле перед нами. Картонные коробки с запасными патронами вставлены в поропласт рядом с ним. Запечатанные. А еще в этом кейсе лежит айфон. Пластиковый кейс для оружия наверняка воздухонепроницаем, потому что внутри все сухое и, насколько я понимаю, до сих пор в рабочем состоянии.

— Так, ладно. — Марк закрывает кейс. — Давай-ка ненадолго зайдем внутрь, хорошо?

Он кладет деньги, флешку и кейс обратно в распоротую мной сумку и подталкивает меня к бунгало. Я осторожно несу полотенце с бриллиантами.

Он закрывает за нами стеклянную дверь и кладет сумку на кровать.

— Ладно, Эрин. Первым делом нам нужно убрать рвоту, правильно? Вымыть пол, сходить в душ. А потом мы с тобой поговорим, хорошо?

Он подбадривает меня взглядом. И говорит со мной тем же ровным, взвешенным тоном, которым вчера рассказывал об акулах. Когда надо, он может быть чертовски убедительным.

Да, я занимаюсь уборкой.

На это уходит совсем немного времени. Я протираю пол дезинфицирующим лосьоном из аптечки. Умываюсь, чищу зубы и беру себя в руки. Марк в это время заканчивает уборку. Тележка с едой исчезла. Как и постельное белье, и на кровати теперь только сумка. Бриллианты он высыпал в бокал для виски. Марк входит в комнату из гостиной, держа в руках мой ноутбук.

— Прежде всего, я не думаю, что стоит связываться с полицией, пока мы не узнаем, что, блин, происходит. Мне не улыбается провести остаток жизни в полинезийской тюрьме за кражу бриллиантов или еще что-нибудь в этом роде. Я считаю, нам нужно узнать, не хватился ли кто-нибудь этих вещей. Правильно? И может ли кто-то обнаружить, что они у нас, — говорит он.

Я беру ноутбук, который он мне протягивает.

Насколько я понимаю, нам предстоит кое-что выяснить. А в поиске я хороша. Марк садится на кровать, и я устраиваюсь рядом с ним.

— Итак, что мне искать в новостях, как думаешь? Кораблекрушения? Сообщения о пропавших людях? Или о неудачных ограблениях? Что будем искать? — спрашиваю я.

Я не уверена. Мои пальцы застывают над клавишами. Нужно с чего-то начать.

Он снова смотрит на сумку.

— Ну, у нас есть телефон. — Он позволяет фразе повиснуть в воздухе.

Да. Да, у нас есть телефон, а это значит, что у нас есть номер, а может быть, даже электронный адрес и письма, а то и настоящее имя владельца.

— Думаешь, стоит его проверить? Посмотреть, кому он принадлежит? — спрашиваю я.

— Пока нет. Подожди. Давай будем рассуждать логически и не спеша. Мы с тобой нарушаем сейчас закон? Нарушаем, Эрин? Мы сделали что-то плохое? Хоть что-то плохое до этого момента?

Откуда мне знать? Мой моральный компас, полагаю, всегда был точнее, чем компас Марка, но ненамного.

— Нет. Нет, не думаю, — говорю я. — Я разорвала сумку. Но я разорвала ее, потому что хотела узнать, что внутри: а вдруг это поможет найти владельца? Это правда, и этого должно быть достаточно.

— Почему мы не отдали ее полиции или охране отеля?

— Мы отдали. Мы сразу же передали сумку персоналу отеля, но ее нам вернули. А потом мы напились и решили, что сами сможем во всем разобраться. Это глупо, но не незаконно. — Я киваю. И решаю, что такое объяснение звучит вполне убедительно. — Но вот сейчас мы поступаем неправильно, — добавляю я. И я действительно говорю то, что думаю. — Мы должны прямо сейчас позвонить в полицию и рассказать об этом. Автомат и деньги явно намекают на то, что дело нечисто, — говорю я, снова кивая.