Окна во двор
Часть 55 из 121 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Спасибо, Вань!
– Да не за что… А кто она хоть, как выглядит? Очень красивая?
Но я, скрывшись за дверьми Ваниного «чулана», сделал вид, что не расслышал этих вопросов.
2009
Старый металлический карниз отходил от оконной рамы, образуя по бокам небольшие щели. Раньше, когда я курил по ночам, затыкал эти щели окурками – не выбрасывать же улики в мусорное ведро под столом. А наутро, выходя в школу, я вытаскивал их и выкидывал в общие мусорные баки за домом.
Именно из этих щелей я решил сделать тайник.
В тот день, когда я взял у Вани телефон, переписка с Мишей получилась короткой: «Я наказан, пожалуйста, принеси мне хоть что-нибудь, только не диски. Желательно легкое. Оставь в карнизе окна, сбоку. Когда меня выпустят – сочтемся».
Таким было первое сообщение, но для убедительности я дописал еще второе: «Пожалуйста, а то я сдохну».
Конечно, я не уточнял, что единственное место, куда меня выпустят в ближайшее время, – это Россия, и вряд ли у меня получится с ним когда-либо расплатиться.
От Миши тут же посыпались вопросы: а за что наказан, а на сколько, а как сочтемся и, конечно, «А ничего, что ты сбежал в нашу последнюю встречу и игнорировал меня три месяца?».
«Миша, я пишу с телефона брата, у меня совсем нет времени, но, если ты сделаешь то, о чем я прошу, я сделаю для тебя что угодно».
Я помнил, что он таял, когда я называл его Мишей, и в этот раз тоже сработало. Дождавшись в ответ «Oh okay…», я быстро вышел из своего аккаунта и положил телефон обратно на тумбочку.
Миша принес заказ через два дня. Выглядел он еще хуже, чем несколько месяцев назад: в обтянутых джинсах его ноги-спички особенно бросались в глаза, будто вот-вот переломятся.
Как я успел заметить, мельком наблюдая через стекло, он запихивал в щели небольшие пакетики с грязно-зелеными шишками. Меня несколько огорчило, что он решил принести именно траву, поскольку я помнил, какое дерьмо он курит, но на безрыбье сойдет и солома.
Взяв лист бумаги, я написал на нем большими буквами THANK YOU и пририсовал ниже сердечко. Показал Мише через стекло. Он вытащил телефон из кармана и что-то набрал на экране. Поднес к окну открытую вкладку с нашим диалогом и сообщение: «Когда тебя выпустят?»
Я пожал плечами. Чтобы он не вздумал задерживаться, я помахал ему рукой – мол, потом свяжемся, но он все равно продолжил стоять под окнами, вопросительно глядя на меня.
Я написал на обратной стороне листка: «Уходи, папа может тебя заметить. Пока!» – и опустил жалюзи. Исписанный лист разорвал на мелкие кусочки и выбросил.
Теперь передо мной стояла другая проблема: как открыть окно? Слава снял ручку и черт знает где ее спрятал (а если бы я и знал где, достать ее было бы невозможно). Ни одно мое действие за пределами комнаты не выходило из-под чуткого контроля папы, так что варианты типа обхитрить его и обшарить родительскую спальню я сразу отбросил.
Я сложил на столе все предметы, которые предположительно могли влезть в отверстие от ручки: карандаш, старый ключ от российской квартиры, чайная ложка, зубная щетка. Каждый из них по очереди вставлял в квадратное отверстие и проворачивал, но ничего не получалось. Тогда я взял тонкую металлическую линейку и просунул ее в щель между рамой и стеклом. Подвинул ее по направлению к защелке, надеясь зацепить и сдернуть ту вниз. Я уверен, что этот способ сработал бы на сто процентов, потому что уже чувствовал, как задвижка поддается моему нажатию, но в коридоре послышались приближающиеся шаги, поэтому пришлось быстро вытащить линейку и кинуть ее в шкаф с книгами (я просто перенервничал и бросил куда пришлось, создав много неприятного шума). От этого дверь открылась гораздо быстрее, чем я ожидал.
– Просто линейка упала, – тут же оправдался я, отходя от окна.
К счастью, Слава не стал уточнять, почему линейка падала с книжного шкафа.
– Давай погуляем, – снова предложил папа. – Ты уже больше двух недель никуда не выходишь.
Оказаться на улице, с внешней стороны окна, было бы очень кстати, поэтому я сразу согласился.
– Конечно, пойдем.
Слава, слышавший ежедневные отказы, почему-то напрягся.
– Все же нормально? – уточнил он.
– Конечно.
«Слишком много “конечно”, – мысленно отругал я сам себя. – Слишком много энтузиазма и радости, придурок».
За время моего заточения вылезла совсем не по-январски зеленая трава – от этого, оказавшись на улице, я вдруг подумал, что сидел взаперти несколько лет. Я даже на миг поверил в это, как когда-то поверил, что Ваня провел не один год в коме, и опять чуть не схлопотал паническую атаку, но взял себя в руки, вспомнив про главную цель выхода из дома.
Спускаясь с крыльца, я несколько раз обернулся на тайник, размышляя, как к нему подобраться, не вызывая у Славы лишних вопросов. Но лишние вопросы вызывало почти любое мое действие. Слава тоже начал оглядываться на окно моей комнаты и опять спросил:
– Все нормально?
– Да, – буркнул я, зарываясь носом в воротник куртки.
Может, на обратном пути получится?
Слава пошел рядом, касаясь своим плечом моего (тогда я впервые заметил, что мы стали почти одного роста). Эта близость показалась мне намеренной, словно он хочет поговорить о чем-то глубоко личном.
Мы молча шли в сторону набережной; я терпеливо ждал.
– Почему я такой дерьмовый отец?
Я заметил, как он мгновенно пожалел об этом вопросе: прикусил губу, будто хотел заставить себя замолчать, и отвернулся. Мне тоже стало не по себе от такого начала прогулки.
– Почему сразу «дерьмовый»?
– Потому что я привез вас сюда, думая, что так будет лучше для вас самих. Но у вас все стало намного хуже. Значит, я не понимаю, что для вас лучше.
– Потому что, принимая решение, ты в первую очередь думал, как будет лучше тебе, – довольно жестко ответил я.
Заметив у Славы готовность оспорить это заявление, я быстро сказал:
– Не обижайся, но так и есть.
– Это опять что-то о том, что я гей?
– Ну а разве это не так? – начал раздражаться я. – Что тебе нужно от этой страны, кроме права на брак, права не быть избитым за косметику и прайдов?
– Чтобы у меня не отобрали детей.
– И так бы не отобрали, – буркнул я.
– Я был в этом не уверен.
Я не знал, как объяснить ему то, что чувствовал, и даже не был уверен, что хочу объяснять. Но все равно решил сказать:
– Просто, по-моему, прайды, браки и прочие привилегии – это не вся жизнь и даже не бóльшая ее часть. В России ты выглядел счастливей, хотя у тебя ничего этого не было.
Он замолчал, и я обрадовался, что правильно нашел болевую точку, что ему нечего возразить. Я посмотрел на него, пытаясь разглядеть признаки согласия, может быть, даже намек на сожаление, и мне показалось, что я их нашел.
Когда Слава тоже повернулся ко мне, он сказал совсем не то, что я ожидал услышать.
– Он хочет, чтобы мы вернулись.
Мне не требовалось никаких пояснений – Лев давно превратился в наших разговорах в местоимение «он».
– Ты так об этом говоришь, будто это имеет какое-то значение, – заметил я.
– То есть?
– Ну тебе же плевать, что хочет или не хочет папа. Это что, изменилось?
Слава ушел от ответа:
– Ваня тоже хочет домой.
– А чего хочешь ты?
– Не знаю. – Он отвел взгляд в сторону.
Я опять было хотел как-нибудь съязвить или криво пошутить, но слова застряли в горле. Я чувствовал, как нам обоим хочется отбросить эту фальшивую смешливость и поговорить серьезно.
– Ты его еще любишь? – прямо спросил я.
Слава начал отвечать будто бы про другое:
– Макс на меня злился. Его бесило, что я постоянно говорю о Льве, а я этого даже не замечал. Сейчас вспоминаю: почти все мои истории начинались со слов: «У моего мужа… А вот мой муж… Кстати, мой муж…»
– Ты так и говорил – «мой муж»? Даже не «бывший»?
– Даже не «бывший», – подтвердил Слава.
– Тогда понятно, почему его это бесило, – хмыкнул я.
– Мы бы все равно вскоре расстались.
Он так это примирительно сказал, словно снимал с меня вину за их расставание, но я и без того не чувствовал себя виноватым.
– А почему ты был с ним? – уточнил я. – Тоже, что ли, любил?
Слава покачал головой.