Оккульттрегер
Часть 17 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Это как культуртрегер, только для оккультных сил вроде ангелов, демонов…
– Извини, а культуртрегер – это кто?
– Да это такое слово было в начале двухтысячных, очень модное, везде его совали, а потом так же быстро позабыли.
– Ну извини, – сказал Егор, приложив руку к груди, – мне в начале двухтысячных было, не знаю, лет десять?
– Ну извини, – в свою очередь ответила Прасковья, – а мне около двухсот лет.
– Да? – усмехнулся Егор. – Я бы больше ста девяноста не дал.
– А тебе сколько?
– Двадцать семь.
– Ну так вот, – продолжила Прасковья, – сначала у нас не было названия, нас звали просто «эта», «эти». А лет пятнадцать назад кто-то придумал это идиотское название, и оно как-то взяло и прижилось. Правда, кажется, только в городе у нас, еще чуть-чуть в области, а по всей остальной стране девки ходят с профессией без названия.
Прасковья отвлеклась на громкий смех Нади, на который с улыбкой обернулись люди в зале.
– И что вы делаете, если не колдуете? – спросил Егор и произнес в потолок, будто пробуя, как звучит: – Оккульттрегер…
– Да много чего, – ответила Прасковья. – Но всё как-то суетливо, так что вроде ничего и не делаем. Знаешь, как в «Алисе»: нужно очень много усилий, чтобы остаться на месте.
Она рассмеялась, радуясь, как алкоголь развязывал ей и без того развязанный язык.
– На самом деле, чтобы рассказать, чем мы занимаемся, нужно очень издалека начать…
– Это намек? – улыбнулся Егор и заказал коктейль «Зомби», и беглый взгляд в меню показал Прасковье, что это не прежняя «Пина Колада», в которой было больше сока на небольшой стаканчик, а серьезный полулитровый напитище.
– В общем, – продолжила Прасковья, – когда люди слегка отделились от природы и началось все это колдовство, этот магический капитализм с разменом времени на ресурсы, жизни на славу, оказалось, что самое необязательное, ненужное, даровое среди всего человеческого – это клятвы, они были мусором больше, чем обещания. Оказалось, что чем торжественнее клятва, тем меньше от нее толку…
Она подождала, когда Егор договорит ее мысль, и он ухмыльнулся, облокотился на стол и действительно договорил:
– …и поэтому жертва за клятву должна быть просто невероятной. Так ведь?
– Всё так, – сказала Прасковья. – Реальность треснула от накопившихся и невыполненных клятв, что-то такое произошло, образно говоря. К нам посыпались ангелы и демоны. Понятно, что это не конкретные прямо крылатые и рогатые существа, а такие проекции, что ли. Вот… И… как сказать… От этих сотрясений все валится на землю, поэтому на землю стряхнуло не только бесов и ангелов, но и некоторых людей, потому что людям, которых реальность выписала из людей, просто некуда было падать, кроме как сюда. Вот это оккульттрегеры и есть. Выпавшие из остальных людей люди.
– Типа… м-м-м… парии, – сформулировал Егор.
– Типа того, да, – сказала Прасковья. – Но это еще не всё. Натрясло на землю всякой сверхъестественной петрушки, ну да и ладно. Демоны стали соблазнять людей на разное. Не сказать что на извращения, до них люди сами доперли. Например, вся эта греческая тема чисто с голодухи была придумана – то есть с женой в то время как ни предохраняйся, а все равно риск лишний рот получить все же сохранялся, а юноши, что с ними ни делай, не залетят. А про голодуху и нищету не пустые слова. Отец Александра Македонского, между прочим, когда спать ложился, все свое золото под подушку прятал. А до этого представляешь что было? Афиняне гордились, что у них единственный город на свете, где можно вечером без дубинки на улицу выйти. Так вот, демоны стали соблазнять людей, в основном на зависть, не знаю, почему так, но такая у них фишка. Ангелы стали резать демонов, когда могли дотянуться, потому что демоны быстро обзавелись телохранителями, у них с экономическими связями как-то получше, чем у ангелов, а у ангелов фишка – они без алкоголя и сахара долго на земле протянуть не могут, они или быстро загибались, или быстро спивались. Да и сейчас почти так и есть. Демоны практически бессмертные, типа эльфов, пока не замочишь – не умрут, а еще на них болезни почти не действуют. Иногда и от старости умирают, но это редко, чаще перерождаются. Вроде бы ничего не меняется, они всегда молодо выглядят, а поди ж ты, был старый черт, а после перерождения снова молодой. Ангелы смертные. Но зато ангелы могут каждому человеку в голову заглянуть, знают, где каждый человек на земле находится с точностью до метра, где кто монетку обронил, где кто клад закопал. Где можно что-нибудь стянуть без ущерба для собственника, так сказать.
Под «Зомби» рассказывать стало еще интереснее. Прасковью уже не интересовало, скучает Егор или нет.
– И вот так и было бы: ангелы бы резали, черти бы соблазняли, – если бы не два «но». Каждый город постепенно остывает год за годом, а чертям нужно это тепло, да оно и людям нужно. Это то, чем люди себя бессознательно подпитывают, и не только люди, сам город этим живет. Как это объяснить? Ну, вот город, а там, допустим, пятьдесят тысяч человек, а там магазин «Мир раковин», и в этом магазине всегда пусто, или магазин, там, «Мир диванов», явно же не каждый день туда люди за диванами ходят, это же не продуктовый. Но эти магазины существуют годами. А по соседству с ними лавочка «Мир фейерверков», он людям вообще нужен два раза в год – чтобы тридцать первого позапускать и в день рождения, – да и то не всем поголовно, а лавочка живет и здравствует, несмотря ни на что. Вот благодаря этому теплу и существует все это.
– Да и этот ресторанчик, если разобраться, только по выходным и праздникам на полную работает, а все остальное время пустой, – засмеялся Егор. – А откуда берется это тепло?
– Все просто, – сказала Прасковья. – Есть такие люди – угольки. Ну это, знаешь, когда кто-нибудь прославится в масштабах города, а еще лучше – в масштабах страны. Вот это тепло из него оккульттрегеры извлекают и городу отдают.
– А с человеком что?
– Ничего, живой. Только слегка остывший. Его помнят, но уже постольку-поскольку. Было, допустим, у блогера по полмиллиона просмотров под каждым роликом, а после – тысяч по пять. Но это же не приговор. Можно опять хайпануть. Иногда до доходит, что и из покойников черпают это тепло. Из Толстого, например. Человека уже сколько нет, а тепла от него для местных – умотаться. Уже, считай, больше ста лет. У нас, к сожалению… Приходится иногда местных героев в забвение опускать с новостных пьедесталов, потому что нам что-то не очень прет на знаменитостей. Они иногда сами успевают скатиться раньше, чем до них доберешься. Да и время такое, нет от славы такого тепла. Раньше покажут певца в «Голубом огоньке» – всё, его знает вся страна. А сейчас пятьдесят миллионов просмотров у песни – это вовсе не гарантия, что песню прослушали пятьдесят миллионов человек, скорее всего, полмиллиона детей посмотрели песню по сто раз, а на следующий день уже забыли человека и другому просмотры накручивают. Все как-то стало быстротечнее, мир будто волны амнезии накрывают. Был такой, хватишься, а уже и не помнит никто. Так что только успевай с него тепло срывать, пока оно естественным образом не исчезло. В основном подпитываемся через местных спортсменов. Командой по хоккею с мячом «Фтороуральский химик».
Прасковьи хватились, подошла веселая Надя, с любопытством оглядела Егора, который тоже с любопытством смотрел на нее.
– Куда ты подевалась? – спросила она. – Может, подсядете к нам с молодым человеком?
Егор улыбнулся сначала Наде, затем Прасковье:
– Кристина вас тут сливает. Сказала, что вы – демоны, что она – оккульттрегер.
Надя лукаво улыбнулась в ответ:
– Так и есть! Ну что? Пересядете или нет?
Егор согласился, и в результате движения стульев, пересадок Прасковья оказалась рядом с Наташей, которая, конечно, первым делом склонила к ней голову и поинтересовалась, кто это.
– Пока никто, – шепнула в ответ Прасковья, ей было на удивление легко и хорошо.
И стало еще лучше, когда Егор вызвался проводить ее.
Они шли по городу, постепенно погружавшемуся в ясный вечер, было захватывающе, как от видео, на котором камера совершает облет красивого обрыва над бушующим морем. Егор купил гомункулу мороженое, и тот в итоге уронил каплю на футболку, случайно сделал слезу неизменно облезлому человеку-пауку. Где-то на трети пути остановились, обмениваясь телефонами. Прасковья похвасталась:
– Я, кстати, могу твой смартфон на раз взломать, если он запаролен. Это такая суперспособность оккульттрегеров.
Он тут же протянул ей телефон, Прасковья повозилась с экраном, но притворилась, что ничего не вышло.
– Это всё «Зомби» и волнение, – объяснила она. – Видишь, у меня руки трясутся, как от азарта.
– Ты такая смешная! – тепло произнес Егор и слегка обнял ее в первый раз.
По сравнению и с прошлой Прасковьей он был здоровый, как лошадь. «Охохонюшки, игогошеньки», – подумала Прасковья и с готовностью пошла с Егором под руку.
– А что еще умеют оккульттрегеры, кроме как взламывать телефоны и давать тепло городам? – спросил он.
– Много чего… – хитро сказала Прасковья.
– А не слишком ли они для «много чего» молоды? – юмористически произнес Егор. – Двести лет – не такой большой срок в наше время, в этом возрасте только жить начинают…
– На самом деле мы еще с мутью боремся, – сказала Прасковья. – Работаем на ангелов, которые херувимы. Ангелов на земле два вида. Одни – херувимы. Другие – престолы. С престолами почти не приходится общаться, они только для особых случаев, а вот херувимы…
– Тебе бы фантастику писать… – сказал Егор.
– Тебе скучно, скучно, да, про это слушать? – капризно спросила Прасковья.
– Нет, почему же? – вздохнул Егор. – Что-то в этом есть такое правдоподобное и неправдоподобное одновременно, скучное, но и затягивающее.
– Это потому, что реальность противоречит сама себе, – вспомнила Прасковья январские слова Сергея. – Растворение создает концентрацию, и порой встречаешь человека, а он будто старый знакомый. Он слушает твою историю, будто много раз ее слушал, знает ее дословно, но чем больше знает, тем больше хочет слушать.
– Ладно, – помолчав, сказал Егор. – Что там про херувимов?
– Сначала не про херувимов, – спохватилась Прасковья. – Ты вот думаешь, это мой младший брат? А это гомункул. Оккульттрегеры появляются сразу с гомункулами.
Гомункул услышал мысль Прасковьи и недовольно проворчал:
– Сама ты, Крысина, гомункул.
Прасковья притворилась, что не услышала:
– И вот тут уже надо про муть! В общем. За нарушенные клятвы нужно отвечать. Муть – это такая идея, такая часть действительности, которую действительность из себя исторгла, оформленная в виде, не знаю, ну, вот стоит забор, а это некая идея, которую надо полюбить, принять, прочитать, понять, заронить в голову какому-нибудь человеку, который тоже способен с ней что-нибудь сделать. Вот гомункул примерно и знает, какому человеку ее в голову заронить. Если получится, то этот человек становится угольком. Он песню напишет, картину нарисует, пост опубликует. А если эту идею не перерабатывать, она постепенно расползается по городу и всех… э-э-э… угнетает, что ли. А херувимы от нее постепенно слепнут. Сейчас понятия о кладах несколько изменились, в прошлом херувимы, например, знали, где золото и серебро люди хранят, а сейчас больше по цветмету угорают. Из-за мути херувимы перестают видеть, где бутылки и алюминиевые банки лежат, ну и всякое другое, соответственно, не могут купить себе выпить и могут загнуться.
– Они бичи, что ли? – спросил Егор.
– Ну не совсем, но типа да.
– Странные какие ангелы, – сказал он с сомнением.
– Ну так ангелы не для того, чтобы нравиться. Это демонам нужно всячески людей охмурять. А дело ангелов – правду нести, остальное их не интересует почти. Правда, как правило, неприятна и есть. Истина – да, ничего себе, вполне радует. Но если разобраться, то ведь она за пределами абстрактного, всего одна.
– Это с христианской точки зрения, – возразил Егор.
– Да пофиг, – сказала Прасковья. – В общем, дело оккульттрегера – узнать у херувима, в чем заключена муть, переосмыслить, закинуть в голову какому-нибудь человеку, сделать уголька, обогреть город, а иначе он остынет и исчезнет. И, судя по раскопкам, такое происходило многократно, судя по тому, что цивилизации сменяют друг друга, много где оккульттрегеры исчезали под корень.
– А отчего исчезали-то? – спросил Егор. – Разве нет оккульттрегера, который тысячу лет прожил?
– Говорят, что если не сможешь переосмыслить что-то, что-то принять, то исчезаешь и даже памяти о тебе не остается. Но я не знаю, как это – не принять, не переосмыслить. Как это сделать неправильно? Так что, если ты меня внезапно забудешь, знай: я не справилась с мутью.
Он захохотал:
– Господи! А на самом деле? Ты же учишься где-то, фантазерка?
Прасковья тоже засмеялась и ответила:
– Я в этом году буду поступать, у меня не получилось. Хочу на филфак. А пока работаю в таксопарке диспетчером.
– Никуда ты не поступишь, – сказал гомункул по ее указке. – Дура ты потому что!
– Тебя-то как зовут, умнейший ты наш? – с ехидцей покосился на него Егор.
– Миша, – ответила Прасковья за гомункула.
«Между прочим, четвертый раз Миша», – мысленно сказал гомункул.
«Ты еще Яриком побыл, спасибо, мне хватило», – мысленно ответила Прасковья.
На чай Егора Прасковья звать не стала, отговорившись, что домой уже, наверно, вернулся отец.
Поднимаясь по ступенькам, возясь с домашними делами, ужиная за телевизором, она с ужасом и восторгом вспоминала каменные глаза Егора. В тот день пришли два сообщения, на которые Прасковья не стала отвечать. Одно от Наташи: «Быстро ты, однако. Но трудно было устоять, согласна». Второе от Нади: «Я, конечно, не одобряю, но то, что он на Роберта Паттинсона смахивает, отрицать глупо».
– Извини, а культуртрегер – это кто?
– Да это такое слово было в начале двухтысячных, очень модное, везде его совали, а потом так же быстро позабыли.
– Ну извини, – сказал Егор, приложив руку к груди, – мне в начале двухтысячных было, не знаю, лет десять?
– Ну извини, – в свою очередь ответила Прасковья, – а мне около двухсот лет.
– Да? – усмехнулся Егор. – Я бы больше ста девяноста не дал.
– А тебе сколько?
– Двадцать семь.
– Ну так вот, – продолжила Прасковья, – сначала у нас не было названия, нас звали просто «эта», «эти». А лет пятнадцать назад кто-то придумал это идиотское название, и оно как-то взяло и прижилось. Правда, кажется, только в городе у нас, еще чуть-чуть в области, а по всей остальной стране девки ходят с профессией без названия.
Прасковья отвлеклась на громкий смех Нади, на который с улыбкой обернулись люди в зале.
– И что вы делаете, если не колдуете? – спросил Егор и произнес в потолок, будто пробуя, как звучит: – Оккульттрегер…
– Да много чего, – ответила Прасковья. – Но всё как-то суетливо, так что вроде ничего и не делаем. Знаешь, как в «Алисе»: нужно очень много усилий, чтобы остаться на месте.
Она рассмеялась, радуясь, как алкоголь развязывал ей и без того развязанный язык.
– На самом деле, чтобы рассказать, чем мы занимаемся, нужно очень издалека начать…
– Это намек? – улыбнулся Егор и заказал коктейль «Зомби», и беглый взгляд в меню показал Прасковье, что это не прежняя «Пина Колада», в которой было больше сока на небольшой стаканчик, а серьезный полулитровый напитище.
– В общем, – продолжила Прасковья, – когда люди слегка отделились от природы и началось все это колдовство, этот магический капитализм с разменом времени на ресурсы, жизни на славу, оказалось, что самое необязательное, ненужное, даровое среди всего человеческого – это клятвы, они были мусором больше, чем обещания. Оказалось, что чем торжественнее клятва, тем меньше от нее толку…
Она подождала, когда Егор договорит ее мысль, и он ухмыльнулся, облокотился на стол и действительно договорил:
– …и поэтому жертва за клятву должна быть просто невероятной. Так ведь?
– Всё так, – сказала Прасковья. – Реальность треснула от накопившихся и невыполненных клятв, что-то такое произошло, образно говоря. К нам посыпались ангелы и демоны. Понятно, что это не конкретные прямо крылатые и рогатые существа, а такие проекции, что ли. Вот… И… как сказать… От этих сотрясений все валится на землю, поэтому на землю стряхнуло не только бесов и ангелов, но и некоторых людей, потому что людям, которых реальность выписала из людей, просто некуда было падать, кроме как сюда. Вот это оккульттрегеры и есть. Выпавшие из остальных людей люди.
– Типа… м-м-м… парии, – сформулировал Егор.
– Типа того, да, – сказала Прасковья. – Но это еще не всё. Натрясло на землю всякой сверхъестественной петрушки, ну да и ладно. Демоны стали соблазнять людей на разное. Не сказать что на извращения, до них люди сами доперли. Например, вся эта греческая тема чисто с голодухи была придумана – то есть с женой в то время как ни предохраняйся, а все равно риск лишний рот получить все же сохранялся, а юноши, что с ними ни делай, не залетят. А про голодуху и нищету не пустые слова. Отец Александра Македонского, между прочим, когда спать ложился, все свое золото под подушку прятал. А до этого представляешь что было? Афиняне гордились, что у них единственный город на свете, где можно вечером без дубинки на улицу выйти. Так вот, демоны стали соблазнять людей, в основном на зависть, не знаю, почему так, но такая у них фишка. Ангелы стали резать демонов, когда могли дотянуться, потому что демоны быстро обзавелись телохранителями, у них с экономическими связями как-то получше, чем у ангелов, а у ангелов фишка – они без алкоголя и сахара долго на земле протянуть не могут, они или быстро загибались, или быстро спивались. Да и сейчас почти так и есть. Демоны практически бессмертные, типа эльфов, пока не замочишь – не умрут, а еще на них болезни почти не действуют. Иногда и от старости умирают, но это редко, чаще перерождаются. Вроде бы ничего не меняется, они всегда молодо выглядят, а поди ж ты, был старый черт, а после перерождения снова молодой. Ангелы смертные. Но зато ангелы могут каждому человеку в голову заглянуть, знают, где каждый человек на земле находится с точностью до метра, где кто монетку обронил, где кто клад закопал. Где можно что-нибудь стянуть без ущерба для собственника, так сказать.
Под «Зомби» рассказывать стало еще интереснее. Прасковью уже не интересовало, скучает Егор или нет.
– И вот так и было бы: ангелы бы резали, черти бы соблазняли, – если бы не два «но». Каждый город постепенно остывает год за годом, а чертям нужно это тепло, да оно и людям нужно. Это то, чем люди себя бессознательно подпитывают, и не только люди, сам город этим живет. Как это объяснить? Ну, вот город, а там, допустим, пятьдесят тысяч человек, а там магазин «Мир раковин», и в этом магазине всегда пусто, или магазин, там, «Мир диванов», явно же не каждый день туда люди за диванами ходят, это же не продуктовый. Но эти магазины существуют годами. А по соседству с ними лавочка «Мир фейерверков», он людям вообще нужен два раза в год – чтобы тридцать первого позапускать и в день рождения, – да и то не всем поголовно, а лавочка живет и здравствует, несмотря ни на что. Вот благодаря этому теплу и существует все это.
– Да и этот ресторанчик, если разобраться, только по выходным и праздникам на полную работает, а все остальное время пустой, – засмеялся Егор. – А откуда берется это тепло?
– Все просто, – сказала Прасковья. – Есть такие люди – угольки. Ну это, знаешь, когда кто-нибудь прославится в масштабах города, а еще лучше – в масштабах страны. Вот это тепло из него оккульттрегеры извлекают и городу отдают.
– А с человеком что?
– Ничего, живой. Только слегка остывший. Его помнят, но уже постольку-поскольку. Было, допустим, у блогера по полмиллиона просмотров под каждым роликом, а после – тысяч по пять. Но это же не приговор. Можно опять хайпануть. Иногда до доходит, что и из покойников черпают это тепло. Из Толстого, например. Человека уже сколько нет, а тепла от него для местных – умотаться. Уже, считай, больше ста лет. У нас, к сожалению… Приходится иногда местных героев в забвение опускать с новостных пьедесталов, потому что нам что-то не очень прет на знаменитостей. Они иногда сами успевают скатиться раньше, чем до них доберешься. Да и время такое, нет от славы такого тепла. Раньше покажут певца в «Голубом огоньке» – всё, его знает вся страна. А сейчас пятьдесят миллионов просмотров у песни – это вовсе не гарантия, что песню прослушали пятьдесят миллионов человек, скорее всего, полмиллиона детей посмотрели песню по сто раз, а на следующий день уже забыли человека и другому просмотры накручивают. Все как-то стало быстротечнее, мир будто волны амнезии накрывают. Был такой, хватишься, а уже и не помнит никто. Так что только успевай с него тепло срывать, пока оно естественным образом не исчезло. В основном подпитываемся через местных спортсменов. Командой по хоккею с мячом «Фтороуральский химик».
Прасковьи хватились, подошла веселая Надя, с любопытством оглядела Егора, который тоже с любопытством смотрел на нее.
– Куда ты подевалась? – спросила она. – Может, подсядете к нам с молодым человеком?
Егор улыбнулся сначала Наде, затем Прасковье:
– Кристина вас тут сливает. Сказала, что вы – демоны, что она – оккульттрегер.
Надя лукаво улыбнулась в ответ:
– Так и есть! Ну что? Пересядете или нет?
Егор согласился, и в результате движения стульев, пересадок Прасковья оказалась рядом с Наташей, которая, конечно, первым делом склонила к ней голову и поинтересовалась, кто это.
– Пока никто, – шепнула в ответ Прасковья, ей было на удивление легко и хорошо.
И стало еще лучше, когда Егор вызвался проводить ее.
Они шли по городу, постепенно погружавшемуся в ясный вечер, было захватывающе, как от видео, на котором камера совершает облет красивого обрыва над бушующим морем. Егор купил гомункулу мороженое, и тот в итоге уронил каплю на футболку, случайно сделал слезу неизменно облезлому человеку-пауку. Где-то на трети пути остановились, обмениваясь телефонами. Прасковья похвасталась:
– Я, кстати, могу твой смартфон на раз взломать, если он запаролен. Это такая суперспособность оккульттрегеров.
Он тут же протянул ей телефон, Прасковья повозилась с экраном, но притворилась, что ничего не вышло.
– Это всё «Зомби» и волнение, – объяснила она. – Видишь, у меня руки трясутся, как от азарта.
– Ты такая смешная! – тепло произнес Егор и слегка обнял ее в первый раз.
По сравнению и с прошлой Прасковьей он был здоровый, как лошадь. «Охохонюшки, игогошеньки», – подумала Прасковья и с готовностью пошла с Егором под руку.
– А что еще умеют оккульттрегеры, кроме как взламывать телефоны и давать тепло городам? – спросил он.
– Много чего… – хитро сказала Прасковья.
– А не слишком ли они для «много чего» молоды? – юмористически произнес Егор. – Двести лет – не такой большой срок в наше время, в этом возрасте только жить начинают…
– На самом деле мы еще с мутью боремся, – сказала Прасковья. – Работаем на ангелов, которые херувимы. Ангелов на земле два вида. Одни – херувимы. Другие – престолы. С престолами почти не приходится общаться, они только для особых случаев, а вот херувимы…
– Тебе бы фантастику писать… – сказал Егор.
– Тебе скучно, скучно, да, про это слушать? – капризно спросила Прасковья.
– Нет, почему же? – вздохнул Егор. – Что-то в этом есть такое правдоподобное и неправдоподобное одновременно, скучное, но и затягивающее.
– Это потому, что реальность противоречит сама себе, – вспомнила Прасковья январские слова Сергея. – Растворение создает концентрацию, и порой встречаешь человека, а он будто старый знакомый. Он слушает твою историю, будто много раз ее слушал, знает ее дословно, но чем больше знает, тем больше хочет слушать.
– Ладно, – помолчав, сказал Егор. – Что там про херувимов?
– Сначала не про херувимов, – спохватилась Прасковья. – Ты вот думаешь, это мой младший брат? А это гомункул. Оккульттрегеры появляются сразу с гомункулами.
Гомункул услышал мысль Прасковьи и недовольно проворчал:
– Сама ты, Крысина, гомункул.
Прасковья притворилась, что не услышала:
– И вот тут уже надо про муть! В общем. За нарушенные клятвы нужно отвечать. Муть – это такая идея, такая часть действительности, которую действительность из себя исторгла, оформленная в виде, не знаю, ну, вот стоит забор, а это некая идея, которую надо полюбить, принять, прочитать, понять, заронить в голову какому-нибудь человеку, который тоже способен с ней что-нибудь сделать. Вот гомункул примерно и знает, какому человеку ее в голову заронить. Если получится, то этот человек становится угольком. Он песню напишет, картину нарисует, пост опубликует. А если эту идею не перерабатывать, она постепенно расползается по городу и всех… э-э-э… угнетает, что ли. А херувимы от нее постепенно слепнут. Сейчас понятия о кладах несколько изменились, в прошлом херувимы, например, знали, где золото и серебро люди хранят, а сейчас больше по цветмету угорают. Из-за мути херувимы перестают видеть, где бутылки и алюминиевые банки лежат, ну и всякое другое, соответственно, не могут купить себе выпить и могут загнуться.
– Они бичи, что ли? – спросил Егор.
– Ну не совсем, но типа да.
– Странные какие ангелы, – сказал он с сомнением.
– Ну так ангелы не для того, чтобы нравиться. Это демонам нужно всячески людей охмурять. А дело ангелов – правду нести, остальное их не интересует почти. Правда, как правило, неприятна и есть. Истина – да, ничего себе, вполне радует. Но если разобраться, то ведь она за пределами абстрактного, всего одна.
– Это с христианской точки зрения, – возразил Егор.
– Да пофиг, – сказала Прасковья. – В общем, дело оккульттрегера – узнать у херувима, в чем заключена муть, переосмыслить, закинуть в голову какому-нибудь человеку, сделать уголька, обогреть город, а иначе он остынет и исчезнет. И, судя по раскопкам, такое происходило многократно, судя по тому, что цивилизации сменяют друг друга, много где оккульттрегеры исчезали под корень.
– А отчего исчезали-то? – спросил Егор. – Разве нет оккульттрегера, который тысячу лет прожил?
– Говорят, что если не сможешь переосмыслить что-то, что-то принять, то исчезаешь и даже памяти о тебе не остается. Но я не знаю, как это – не принять, не переосмыслить. Как это сделать неправильно? Так что, если ты меня внезапно забудешь, знай: я не справилась с мутью.
Он захохотал:
– Господи! А на самом деле? Ты же учишься где-то, фантазерка?
Прасковья тоже засмеялась и ответила:
– Я в этом году буду поступать, у меня не получилось. Хочу на филфак. А пока работаю в таксопарке диспетчером.
– Никуда ты не поступишь, – сказал гомункул по ее указке. – Дура ты потому что!
– Тебя-то как зовут, умнейший ты наш? – с ехидцей покосился на него Егор.
– Миша, – ответила Прасковья за гомункула.
«Между прочим, четвертый раз Миша», – мысленно сказал гомункул.
«Ты еще Яриком побыл, спасибо, мне хватило», – мысленно ответила Прасковья.
На чай Егора Прасковья звать не стала, отговорившись, что домой уже, наверно, вернулся отец.
Поднимаясь по ступенькам, возясь с домашними делами, ужиная за телевизором, она с ужасом и восторгом вспоминала каменные глаза Егора. В тот день пришли два сообщения, на которые Прасковья не стала отвечать. Одно от Наташи: «Быстро ты, однако. Но трудно было устоять, согласна». Второе от Нади: «Я, конечно, не одобряю, но то, что он на Роберта Паттинсона смахивает, отрицать глупо».