Охотник на шпионов

На этом наше с ним «полевое совещание» закончилось, и мы направили наши лыжи дальше. Вообще, как оказалось, в ночной темноте деревья и снег – вещи, весьма затрудняющие движение, особенно на относительно ровной местности, где нет ни резких спусков, ни подъемов. К тому же массивная и тяжелая «банка» барабанного автоматного магазина при каждом шаге довольно чувствительно постукивала меня по правому боку и ребрам, что ощущалось даже сквозь толстую шинель – увы, но за все в этой жизни (в данном случае – за многозарядность) приходится платить. Однако уже минут через десять-пятнадцать, изрядно вспотев, я, кажется, вошел в темп лыжной ходьбы и, несмотря на все неудобства, начал привыкать к монотонности движения: два шажка – толчок – рывок, два шажка – толчок – рывок. Тем более что двигались мы медленно и отнюдь не по прямой, время от времени останавливаясь, присматриваясь и прислушиваясь. Несколько раз я видел через свой «эрзац-тепловизор» какие-то перемещающиеся среди деревьев мелкие желто-оранжевые пятна. Похоже, здешняя лесная живность плевала на всю эту войну, поскольку жрать-то хочется всегда, даже если вокруг стреляют.

– Стоп! – вдруг услышал я впереди громкий шепот Смирнова. И тут же увидел, что он стоит, подняв свою длинную СВТ к плечу, и поводит стволом винтовки куда-то влево от нас, явно выискивая конкретную цель – ну вылитый биатлонист на огневом рубеже. В этот момент я понял, что приспособление из этого самого «СНА» действительно работает. Потому что левее, где деревья стояли гуще, метрах в ста пятидесяти по направлению нашего движения, я начал различать два красных контура в виде фрагментов человеческих фигур. Более всего это было похоже на людей, которые осторожно выглядывают из-за деревьев.

Я рванул с плеча автомат, но, прежде чем успел что-то сделать, на срезе ствола кюнстовской СВТ моргнуло бледное пламя, сопровождаемое отрывистым «ты-тых!». Вслед за этим один из красных силуэтов сначала превратился из фрагментарного в полный, а потом резко ушел вниз, обернувшись в некое бесформенное пятно. Дальнейшее выглядело более чем логично, поскольку второй, за какие-то секунды потерявший напарника вражина, у которого явно сдали нервы, немедленно выстрелил в нашу сторону из винтовки, ориентируясь на вспышку первого выстрела Смирнова, – наши фигуры он видел однозначно плохо. Соответственно, вполне ожидаемо, финн промазал – пуля просвистела далеко в стороне от нас. Далее я вскинул ППД к плечу и пустил в сторону супостата короткую очередь, одновременно услышав перекрывший треск моего автомата новый громкий одиночный выстрел смирновской самозарядки, вслед за которым второй красный силуэт тоже сместился на уровень снежной поверхности и замер, частично скрытый от нас стволом ели. Оба врага больше не двигались, и их отметки начали бледнеть, становясь из красных розовыми. Кажется, начали потихоньку остывать.

– Зря вы стреляли, – сказал Смирнов, опуская винтовку. – На таком расстоянии огонь из вашего пистолета-пулемета имеет скорее психологическое значение. Второго я бы тоже успел снять без проблем.

– Учту, – сказал я, убирая воняющий сгоревшим порохом ППД обратно за плечо.

– Посмотрим на них поближе? – предложил Кюнст.

– Давай, – согласился я. – Хуже точно не будет.

Мы поворотили свои оглобли (а точнее – лыжи) влево и скоро были у ставших столь плохим укрытиям для этих маннергеймовских вояк деревьев. Картина была не столь уж и впечатляющая – два убитых финна в белых маскхалатах (в виде штанов и курток с капюшонами), под ними толстые свитера грубой вязки и серые мундиры (у одного из них на темных петлицах просматривалось по одной угловой лычке – капрал стало быть), на ногах пьексы, на голове суконные кепи. Чуть в стороне, за деревьями, было припрятано две пары лыж. Тянущаяся к этому месту лыжня шла откуда-то с северо-запада. Похоже, все наши нынешние проблемы находились именно в той стороне. Одному Смирнов попал в лоб, второму – в левую сторону груди. Как говорится, бах – и наповал. Ну и меткость у него все-таки, да еще и в ночное время.

Ладно, будем считать, что тем самым мы с лихвой поквитались за наших сегодняшних покойников.

Первый не успевший что-либо понять финн был вооружен автоматом «Суоми» с дисковым магазином, второй – винтовкой М28—30 (фактически тот же «мосин», с минимальными «национальными» отличиями вроде крепления под ножевой штык). Оптики на винтовке не было. Снявший лыжи Смирнов начал деловито переворачивать и осматривать убитых, откладывая в сторону оружие и патроны.

– На фига? – чисто автоматически поинтересовался я.

– Пригодится, когда пойдем за нашим агентом. Неизвестно, с чем мы при этом столкнемся, А оружия и боеприпасов у нас с собой меньше, чем хотелось бы.

– Дальновидно, – согласился я.

Что можно было сказать по итогам осмотра? Во-первых, рюкзаков или вещмешков у мертвых финнов не было. Только волыны при минимуме патронов (у одного два снаряженных диска к автомату и десятка два патронов россыпью, у другого – полсотни патронов к винтовке) плюс ножи. Во-вторых, в карманах у них было только по паре перевязочных пакетов. И ни жратвы, ни чего-нибудь, культурно выражаясь, «согревающего». Так что тут и полному дилетанту понятно, что сутками на морозе они категорически не торчали. А значит, где-то они базируются, есть у них какое-то заветное «лежбище и любовь с интересом» – сторожка, хутор, блиндаж или что-то типа того. И работают они явно по рейдовому принципу. Вышли на несколько часов, постреляли из-за кустов, посмотрели, что и как, и греться – похлебать горячего супчика, тяпнуть клюквенной водочки (или тогда ее у них эту хрень с оленями на этикетке еще не производили?), поспать до следующего боевого выхода и прочее. Все-то они, суки, заранее продумали. А мы, как обычно, – с голыми пятками на шашку.

– Заканчивай! – сказал я Кюнсту. – И таки пошли дальше!

Убрав ножи и прикарманенные боеприпасы к себе в рюкзак и закинув за плечи трофейные стволы, Смирнов надел лыжи, и мы двинулись по прежнему маршруту. Какое-то время я смотрел в основном в его обтянутую маскхалатом спину, на которой крест-накрест висели стволами вниз позаимствованные у покойников автомат и винтовка. Тем более что по сторонам не было видно ничего интересного. А потом он поднял руку, вновь требуя остановиться.

– Вон там, видите подбитые танки? – спросил он, когда я поравнялся с ним.

– Да, – ответил я, действительно начав различать впереди среди деревьев какие-то большие темные пятна, которые пресловутый «пластырь» отказывался как-то выделять на общем фоне, из чего следовало, что их тепловые показатели не отличались от окружающего леса, а значит, они были холодные, и уже давно.

– Это та самая дорога, – пояснил Смирнов. – И хотя пока никаких живых существ вида homo sapiens там нет, вам следует соблюдать предельную осторожность.

За себя любимого он, судя по всему, вообще не беспокоился, Терминатор фигов.

Очень скоро мы с ним приблизились к нужному месту настолько, что темные пятна обрели размеры и форму подбитых танков.

Блин, тоже мне дорога. Фактически узкая просека, и на ней две широкие колеи в снегу, и ничего более. На ее обочине метрах в пятидесяти от нас действительно торчало два уничтоженных танка и руины сгоревшего грузовика. Кюнст остался стоять на месте с винтовкой наперевес, а я подошел ближе. Видимость в условиях зимнего ночного леса, даже когда свет луны временами пробивался через проползавшие над Карелией стада облаков, была, мягко говоря, не очень. Но благодаря наличию «СНА» все-таки можно было понять, что именно тут произошло. Передний танк, оказавшийся БТ‐5, сгорел до черно-ржавого состояния (видимо, попадание было в топливный бак) и стоял, низко опустившись на полностью сгоревших бандажах катков в подплавившийся, все еще покрытый жирной сажей снег. Стоявший позади него БТ‐7 с конической башней, на котором сохранился небрежно наквацанный малярной кистью зимний камуфляж из мела или известки, пострадал значительно меньше. Его перебитая левая гусеница лопнула и, обнажив ленивец, причудливо обвисла, обвившись вокруг катков. Подойдя еще ближе, я увидел две небольшие темные пробоины, явно от бронебойных снарядов в левом борту этого танка. Судя по распахнутым настежь люкам обеих «бэтэшек», экипажи сумели удрать из них, хотя в стороне от дороги, на снегу между деревьев, контрастно выделялось с пяток темных пятен, в которых можно было без труда опознать застывшие в неестественных позах трупы в серых шинелях. Явно наши пехотинцы (двое, по-видимому, те самые бедолаги, вместе с которыми сюда приходили Натанзон и Ебылханов), своих покойников финны явно унесли. Если, конечно, убитые с их стороны тут вообще были.

Осматривать покривившуюся от жара обгорелую раму с двигателем (все, что осталось от стоявшего за танками грузовика «ЗиС‐5») смысла вообще не было. Стоя неподалеку от горелого БТ‐5, я прикинул, что и где мог увидеть Натанзон.

– Это должно быть где-то вон там, на той стороне дороги, – сказал подошедший наконец Смирнов и добавил: – Второй танк уже явно осматривали – следы вокруг него свежие. Унесли пулемет, боеприпасы и оптику.

Н-да, внимательность у него была феноменальная, хотя, по идее, башенный ДТ могли унести и сами танкисты.

Мы пересекли дорогу (для меня пересекать на лыжах подобные колдобины оказалось непросто), и, недолго поискав вдоль обочины, я действительно нашел за деревьями небольшую поляну, а на ней следы гусениц (спасибо «СНА», если бы его не было, пришлось бы тащить с собой какой-нибудь фонарь и с головой выдавать себя его включением), уходящие куда-то в финский тыл, а заодно и нечто вроде огневой позиции, где этот танк, судя по всему, стоял и то ли разворачивался, то ли ездил взад-вперед, накатав в снегу что-то вроде неглубокого окопа. Идентифицировать эти следы гусениц, как однозначно «матильдовские», в темноте было сложно, тем более что я не имел представления о том, как именно должны выглядеть отпечатки траков именно этого танка. Я до этого «Матильду» видел разве что в статичной экспозиции Кубинского музея да на картинках. Поискав на этой позиции гильзы, я нашел только десяток пулеметных. На ощупь, форма и калибр были похожи на те, что я подобрал днем на дороге, после той стихийной дуэли с неизвестным стрелком. Решив потом по-подробнее рассмотреть их маркировку, я сунул пару гильз в карман шинели. Действительно, похоже про неизвестный и довольно крупный танк, ребятишки не наврали.

– Командир, – услышал я тихий голос Кюнста. – Вижу десять-двенадцать не имеющих ценности и не представляющих явной угрозы существ вида homo sapiens, относящихся к противоположной воюющей стороне. Медленно приближаются с северо-запада. Даже при выходе на дистанцию эффективного оружейного огня они, принимая во внимание темное время суток и общую, ограниченную видимости, будут представлять для нас минимальную угрозу. Пока расстояние до них метров восемьсот. Но в целях сохранения конспирации нам лучше немедленно отойти.

– Ладно, уговорил, уходим.

– Возвращайтесь по нашей лыжне, я за вами.

Ага, выходит, эти финские говнюки все-таки услышали нашу недавнюю стрельбу, всполошились и послали за убитой парочкой подкрепление. Явно хотят поквитаться за своих. И, судя по всему, базируются они действительно не сильно далеко отсюда. Хотя и не сильно близко, в противном случае они бы нарисовались сразу после нашей перестрелки с той парочкой, и до дороги мы бы просто не дошли.

Без лишних слов мы вернулись на другую сторону дороги и двинулись обратно. Отсутствие впереди мин и возможных засад как-то успокаивало. Теперь Кюнст держался позади меня. Какое-то время мы шли в очень хорошем темпе. Потом, когда мы уже миновали место перестрелки с теми двумя лыжниками, вслед нам бахнула пара винтовочных выстрелов. Близкого свиста пуль я не слышал, а значит, били явно не прицельно, просто кто-то из преследователей, возомнивший себя очень глазастым, шмальнул, чисто умозрительно ориентируясь на некое движение впереди себя. Я оглянулся: за деревьями, практически на грани зоны видимости были едва видны три или четыре красных силуэта, остальных, похоже, скрывали деревья.

– Быстро за дерево! – услышал я громкий шепот Смирнова. – И не высовывайтесь!

Решив, что он хорошо знает, что делает, я выполнил эту команду, привалившись боком к толстому стволу подвернувшейся на пути ели. Проделать это с лыжами на ногах и палками в руках было тем еще «концертным номером». Потом четыре раза треснула СВТ, и благополучно сховавшийся за соседним деревом Смирнов, кажется, попал. Потому что ночную темноту разорвал далекий, неразборчивый вопль боли, а спустя минуту раздался характерный, металлически стучащий треск, и между деревьев замелькал малиновый пунктир трассирующих пуль – в бессильной злобе финны засадили по лесу из ручного пулемета (судя по звуку, трассирующими был заряжен именно он) и минимум двух автоматов. Но нас они не видели, и ближе тридцати метров от нас ни одна пуля не пролетела. Похоже, их пулеметчик стрелял из положения лежа, и искры трассирующих пуль мелькали над самым снегом и гасли в стволах елок. Постреляв с минуту и, видимо, поняв, что они всего лишь зря вбивают боезапас в безмолвную древесину, которая, как и бумага, все стерпит, финны прекратили палить столь же резко и неожиданно, как и начали.

– Одного я снял, – буднично сказал Кюнст. – Пойдемте, командир, теперь они точно за нами не пойдут! У них теперь другие заботы!

Да кто бы спорил.

Дальнейший обратный путь был недолгим, настолько, что я даже вовремя не заметил родимое боевое охранение. «СНА» я к этому моменту отключил – зачем лишний раз зрение сажать?

– Стой, кто идет? – спросил из темноты знакомый простуженный голос, который обрел черты человека в шинели и буденовке, целящегося из «дегтяря» куда-то в лес. Вероятно, в ту сторону, где только что был «фейерверк».

– Москва! Свои!


– Мина! – ответил другой (теперь это был, без сомнения, Гремоздюкин, чья голова в каске появилась над бревном импровизированного бруствера) голос. – С возвращением, товарищ майор. Это там сейчас по вас стреляли?

Кажется, этот уже потерявший на войне слишком много командиров старшина не очень-то верил в благополучный исход нашей сегодняшней «рекогносцировки».

– А то вы не видели и не слышали! Но двух или трех ихних мы точно положили. Так что за сегодняшний минометный обстрел мы с белофиннами в расчете. Но в остальном ничего хорошего, – сказал я, поставив автомат и палки к ближайшему дереву и снимая лыжи. В онемевших ногах ниже колен ощутимо покалывало – сказывалась отвычка как от ходьбы на лыжах, так и от любой «физухи» в целом.

– В каком смысле «ничего хорошего»?

– В том смысле, что тот вражеский танк саперам, увы, не померещился. Не наврал товарищ Натанзон, – сказал я, наконец освободившись от лыж.

– И что нам с этой информацией делать, товарищ майор?

– Выходит, что противник на этом участке фронта сильнее, чем можно было предполагать. Но об этом мы будем думать после того, как завтра попытаемся договориться с соседями о совместном прорыве и взаимодействии. В зависимости от конечного результата. Проследите лично, чтобы в десять утра, когда более-менее рассветет, все были готовы!

Я чуть было не сказал «в семь утра», но вовремя успел вспомнить где я и что сейчас на дворе вообще-то зима (что значит – прибыл из конца лета). А зимой в семь утра еще темно.

– Так точно, товарищ майор! – отозвался Гремоздюкин.

– Я заночую у ремонтников! – закончил я разговор.

После этого мы покинули боевое охранение. Гремоздюкин явно обрадовался и по этой причине был настолько любезен, что понес мои лыжи. Ну а Смирнов молча тащил свои лыжи, СВТ и комплект трофейных стволов, не показывая каких-либо видимых признаков усталости.

«Вагенбург» лесного «котла» спал, страдая от холода и бурчания в пустых желудках, каждую минуту ожидая выстрелов или свиста мин. Но финны безмолвствовали. Похоже на то, чтобы переварить упрямый факт сегодняшних потерь, им потребуется какое-то время.

В ночных облаках над лесом в очередной раз образовались широкие разрывы, и стало слышно, как где-то в вышине гудит нечто летающее, множественно, мощно и басовито. А потом в вышине над нашими головами, на фоне скрытой дымкой голубоватой луны очень медленно проплыли два ширококрылых, похожих на жирные плюсы, темных силуэта.

Прямо-таки имперский звездный разрушитель на фоне какой-нибудь планеты или луны. Ну да какая империя, такие у нее и разрушители.

– Это что? – спросил я у навьюченного моими лыжами и палками Гремоздюкина, указуя перстом в ночное небо.

– Да это наши ТБ‐3, я же говорил, товарищ майор, – ответил товарищ замкомвзвода. – Они над нами чуть не каждую ночь летают!

– Лишь бы был толк от этого летания. Все, всем спать, – приказал я, видя, что мы подошли к знакомой ремлетучке на шасси «ЗиС‐6». – Если что – меня немедленно будить! Выход завтра в 10:00! Да, и к завтрашнему выходу, пожалуйста, найдите мне исправную ракетницу и пару ракет! Лучше всего – красных.

– Так точно! – Гремоздюкин козырнул и, свалив лыжи возле «ЗиСа», удалился куда-то в сторону штабных фургонов. Наверное, сало с сухарями доедать, если оно у них, конечно, осталось.

Прежде чем мы влезли в протопленный фургон, Смирнов сунул мне в руку какую-то овальную пилюлю, тихо сказав, что это весьма питательная вещь, которая заменяет для одного человека суточную норму продуктов, восстанавливает нервные клетки, успокаивает психику и улучшает сон. Я немедленно проглотил чудо-средство, на вкус показавшееся самой банальной глюкозой. Оба ремонтника уже спали под шинелями и даже не шелохнулись при нашем появлении, а Кюнст, которого я знал как Кузнецова, бодрствовал, поджидая нас. После того как мы вернулись, он взял свою винтовку и вышел на мороз. Видимо, нести караульную службу. У меня не было уверенности что я засну (как-то отвык я спать, не раздеваясь и не разуваясь), хотя деликатные ремонтники и освободили начальству в моем лице одну из лавок, из-за чего Шепилов улегся на полу. Сняв шапку, перчатки, ремни амуниции, шинель («ТТ» из ее внутреннего кармана я доставать не стал) и маскхалат, я положил ППД на верстак. Потом лег, сунул шапку себе под голову, накрылся шинелькой и, на удивление, заснул под равнодушным взглядом севшего в угол Смирнова. Возможно, чудо-пилюля таки подействовала.





День 2

Нам танков не давали. Об отцах-командирах, обсуждении приказов, сволочах и засадах




Мы под огнем. И кто-нибудь из нас не обойдет летящей финской пули.

Алексей Сурков. Из цикла стихов 1940 г.



16 января 1940 г. Примерно там же. Дорога Места-тие в районе Кууромется. Западный берег Ладожского озера.

– Т-рр!! Фрр-рр!! Нгу-у-у-у!!! Дыр-дыр-дыр-р-р-р-ды-дыт!! – неожиданно услышал я сквозь сон некие, новые для меня после вчерашнего, далекие посторонние звуки. Похоже, где-то в небе, над потолком фургона, гудело, выло и тарахтело что-то железное. Каким-то мгновенным рывком я проснулся, сел на лавке и, протирая глаза, вопросил у сидевшего возле печки Смирнова:

– Сержант, это что, блин, такое? Что происходит?

В следующий момент, по мере того как сон окончательно ушел, я наконец обрел способность связно соображать, окончательно вспомнил, кто я сейчас и где именно нахожусь, и сразу же увидел и оценил следующие моменты. Во-первых, второй Кюнст и оба ремонтника, включая нашего драгоценного Объекта внутри ремлетучки отсутствовали. Во-вторых, раз второй Кюнст, тот, который Смирнов, без малейших эмоций сидел на месте и даже не счел нужным меня разбудить, вокруг не происходило ничего опасного или хотя бы заслуживающего внимания. А шум над головой объяснялся очень просто – похоже, в небе вертелся воздушный бой. За окошками фургона светлело. Было тепло, печка потихоньку топилась, на ней опять стояли два котелка со снеговой водой. Я глянул на часы – 9:11 утра. В принципе, можно было и еще поспать, ну да черт с ним, раз уж проснулся – надо действовать. Как говорили в «Шведской спичке» у А. П. Чехова: «Разбудили – пейте».

– Все спокойно, командир! В данный момент над нами летают самолеты! – доложил Смирнов и тут же продолжил: – Все вылезли наружу и с интересом наблюдают за ними. С нашим Объектом все в порядке, он сейчас максимум метрах в тридцати от нас и ему ничего не угрожает. К вам никто не приходил, никаких сообщений и команд извне не поступало. Вон там – теплая вода. Можете умыться.

Закончив свой доклад, он кивнул на верстак, где стоял третий, слегка паривший котелок, выглядевший не таким сильно побитым и закопченным, как два его томящихся на буржуйке собрата (вчера я его, что характерно, не заметил). Вода была еле-еле теплая, но это все-таки лучше, чем если бы она была ледяная, прямиком из зимнего колодца или ручья водичка, или если бы воды у меня вообще не было. Стараясь не накапать на верстак, я промыл глаза над котелком и ополоснул физиономию, на которой, на ощупь, начала потихоньку прорастать щетина. Потом пополоскал рот и, не видя, куда можно сплюнуть, обреченно проглотил эту имевшую заметный железный привкус воду. Вслед за этим Смирнов молча сунул мне в руку пилюлю, аналогичную вчерашней (видимо, это были мои сегодняшние завтрак, обед и ужин).

– А это вотрите в подбородок и щеки, – сказал он мне, протягивая некий маленький тюбик без маркировки, после того как я проглотил пилюльку и запил ее водой из того же котелка.

– Зачем? – не понял я.

– Это средство избавит вас от необходимости бриться на ближайшие 48 часов, – охотно пояснил Кюнст. – Тем самым сэкономит вам много времени. Только сильно густо не мажьте.

Выдавив на ладонь немного не имеющего никакого запаха, тепловатого желе, напоминающего обычную мазь, я намазал ей физиономию и вернул тюбик сержанту. Потом потрогал подбородок – странное ощущение, ничего не прощупывалось, словно щетина разом куда-то делась. Растворилась, что ли? Вот тебе и на, а если это растворяющее средство впитается еще дальше и доберется до моих зубов, глаз и мозгов? Я представил свой череп, покрывающийся под кожей сквозными дырами, и меня аж передернуло. Тут поневоле очко начинает играть самым причудливым образом.