Охота на тень

— Я разговаривала с Марит из отдела кадров, — сообщила Будил, заглянув в свой блокнот. — Очевидно, ты решила покинуть вердегрунд-заседание, не дожидаясь его окончания?

— Я больше не состою в этой группе.

— Что, прости?

Будил уставилась на Малин, высоко подняв брови.

— Я больше не состою в этой группе, — повторила Малин.

Крошечный мускул в уголке глаза Будил дрогнул, и рот её сузился.

— Не тебе принимать подобные решения.

— Как раз мне.

Рот Будил приоткрылся, но не издал ни звука. Потом она сомкнула губы, и установилась тишина. Малин не спеша встала на ноги.

— Я не для того пришла служить в полиции, чтобы просиживать стулья в конференц-залах и рассуждать о равноправии, в то время как мой собственный шеф подвергает меня дискриминации просто за то, что я — женщина.

Взгляд Будил словно застыл, а тонкие бледные пальцы стали нервно перебирать в воздухе, как будто ощупывая некий невидимый предмет.

— Теперь вам придётся подыскать другого представителя для этой группы, — продолжала Малин. — А если я замечу ещё хоть одну попытку надавить на меня с вашей стороны, я доложу о вашем неподобающем поведении Нюмарку. И сообщу в профсоюз.

Нюмарк был непосредственным начальником Будил и, к тому же, курировал всё Национальное оперативное управление.

— И ещё привлеку СМИ, — добавила Малин. — Мы друг друга поняли?

Будил молчала.

— Отлично, — сказала Малин. — Значит, в этом вопросе мы достигли общего конструктивного видения.



— Что ты сделала? — переспросил Андреас, плотно закрывая дверь в спальню, чтобы не разбудить Отто.

Малин скинула туфли, повесила куртку на крючок и бросилась в объятия мужа.

— Это было так неописуемо прекрасно, — шепнула она, прикусив мочку его уха.

Андреас тихонько засмеялся и погладил её по спине. Потом рука его скользнула ниже и легла ей на ягодицу.

— Ты сумасшедшая, — пробормотал он.

— Не думаю. У меня такое чувство, что теперь она оставит меня в покое.

— Надеюсь, что ты права.

— Идём, — провозгласила Малин, хватая Андреаса за руку. — Хочу это отпраздновать.

Они пошли в кухню, где, как обычно, неубранными оставались батон и масло. Но Малин было наплевать. Как и на разбросанные по полу игрушки, и на пустую бутылочку, валявшуюся под обеденным столом.

— Сегодня — лучший день в моей карьере, — сказала Малин. — Сначала мы нашли Болотного Убийцу, а потом я заставила заткнуться эту тупую пизду.

Андреас ничего не ответил, только лукаво поглядел на жену.

— Как насчёт спагетти с соусом из мясного фарша? — спросил он.

— А ты что, умеешь готовить что-то другое?

— Нет.

— Вот и прекрасно!

— А немного красного?

— Ты просто читаешь мои мысли.

Волшебный вечер оправдал все ожидания Малин.

Они ели и пили вино за маленьким деревянным столом в кухне, приоткрыв окно навстречу осенним сумеркам, и Отто ни разу не проснулся. А потом они любили друг друга в постели, усыпанной крошками от сухих хлебцев — что в любой другой день привело бы Малин в ярость. Но сегодня ничто не могло прогнать тёплое ощущение счастья, поселившееся у Малин в груди.

Когда Андреас уснул, она осталась тихонько лежать под одеялом, глядя в темноту. Она злорадно вспоминала тонкогубый рот Будил, который открывался и закрывался, не произнося ни звука. Её бледные пальцы, перебиравшие воздух. А потом Малин вспомнила о Болотном Убийце. Обо всем и обо всех, кого он уничтожил. О Бритт-Мари, которая никогда не была знакома со своей настоящей матерью, совсем как Малин. О Линде и о других женщинах. Но дольше всех Малин вспоминала Ханне. Широкую улыбку, покрытые веснушками руки и острый ум.


— Завтра мы его возьмём, — шепнула она в темноту, ни к кому конкретно не обращаясь.





* * *


В то мгновение, когда Малин, прижавшись к Андреасу, провалилась в глубокий сон без сновидений, умерла Ивонн Биллинг — женщина, которая выжила после нападения Болотного Убийцы в Эстертуне сорок пять лет назад.

Она скончалась после повторной попытки самоубийства. Её сын Даниэль, которому уже исполнилось сорок семь, держал мать за руку, когда её сердце перестало биться, и констатировал, что Болотный Убийца забрал ещё одну жизнь. Даниэль ничего не помнил о той ночи, когда на его мать было совершено нападение, но временами ему снился человек без лица, одетый во всё чёрное. Несколько минут спустя Даниэль против воли выпустил руку матери и аккуратно положил её на казённое одеяло в жёлтую клетку.

Толстые белые рубцы, оставшиеся от вбитых в ладонь гвоздей, всё ещё отчётливо проступали на бледной коже.





* * *


А в доме у озера Тунашён в своей подвальной комнатке без окон сидел Эрик Удин. Во впадинке у него на шее, на по-прежнему загорелой коже покоились принадлежавшие Бритт-Мари гладкие тёплые колечки.

Все стены комнатки были теперь оклеены бумагами — документами, газетными вырезками, ужасающими фотографиями жертв Болотного Убийцы, которые Эрик разыскал в интернете, несмотря на то, что их там не должно было быть.

Эрик разглядывал старинную фотокарточку Элси. Стоя у пристани на променаде Страндвеген она выглядела такой счастливой и улыбалась солнцу. На ней была шляпка, в руках она держала дорожную сумку, а под мышкой — свёрнутую в трубочку газету.

Эрик изучил это фото с помощью лупы. Он даже ухитрился частично разобрать заголовок в газете, которую Элси держала под мышкой:

…сёстры Папин…

Эрик чувствовал, что кусочки мозаики встают на свои места. С каждым днём всё отчётливее проступал контур Тени. Но несмотря на это тьма не желала его отпускать.

Эрик пошёл в чулан, где в коробках были сложены старые бумаги Май, от которых он не нашёл в себе сил избавиться. Эрик часами методично просматривал документы, письма, рукописную статистику результатов скачек, которую, вероятно, вёл Бьёрн, и старые квитанции.

В самом низу одной из коробок Эрик обнаружил письмо, а в другой коробке — старый паспорт. Он дважды перечитал письмо и пролистал паспорт. Смахнул пыль и поднёс его к свету.

Штемпель был таким нечётким, что его невозможно было разобрать.

Эрик притащил лупу и сел за стол. Он долго смотрел на красные буковки, поворачивая паспорт так, чтобы свет падал на него под разными углами.

Потом Эрик дрожащими руками положил паспорт на стол и уставился на фото истерзанного тела Ханнелоры Бьёрнссон.





54




Малин разбудил шум дождя, барабанившего по стеклу. Утро было серым, словно застиранная половая тряпка, и струйка холодного воздуха просочилась к ним под одеяло. Неясный луч света пробивался из-под неплотно опущенных рулонных штор, освещая в беспорядке рассеянные по полу разноцветные игрушки.

На часах была половина седьмого, но Малин уже окончательно проснулась.

Жгучее нетерпение разливалось по телу — от груди к рукам и ногам, словно члены Малин наполнились содовой шипучкой.

Сегодня они возьмут его.

Малин встала, стряхнула со спины несколько прилипших крошек от раздавленного хлебца, накинула халат и отправилась в кухню, готовить завтрак. Хлеб зачерствел после многочасового пребывания на воздухе, а масло растаяло, но Малин даже этого не заметила. И даже когда в душе вдруг пошла холодная вода, Малин продолжала невозмутимо напевать, потому что мыслями уже была на рабочем месте, в Управлении.

Прежде чем уйти, Малин коснулась губами лобика спящего сына. Его редкие волосики вспотели и прилипли к вискам, а ротик приоткрылся. Дрожь счастья пробежала по телу Малин, когда она дотронулась до нежной детской кожи.

Так она и ушла, тихонько прикрыв и заперев за собой дверь.

— Нам неизвестно, где он находится, — угрюмо проговорил Манфред, расстёгивая пуговицы тёмно-серого пиджака. Сегодня он надел бабочку в крапинку, что делал лишь в исключительных случаях. Из нагрудного кармана выглядывал подходящий шёлковый платок.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Малин.

— Во всяком случае, наружка его потеряла. Но разумеется, он вполне может оказаться дома у мамы.

— Не доверяю я этим лентяям, — пробурчал Лодде. — Небось умотали на свою законную «прописку», или на профсоюзную встречу, или что-то типа того. В моё время всё было иначе. Тогда люди сидели на попе ровно, пока не закончится смена.