Охота на тень

Манфреду потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать.

— В Кларе?

— Нет, в седьмом округе. Эстермальм. Но он должен был слышать об убийстве Мерты Карлссон. Тем не менее, прошло немало времени, прежде чем Фагерберг и его подчинённые смогли провести параллели, о чём свидетельствуют отчёты.

— Я тебя услышал, — пробормотал Манфред.

— И что это означает?

— Что я по прежнему не вижу ничего, что указывало бы на причастность Фагерберга либо Роббана. Ты нашла ещё какую-нибудь связь между ними и жертвами?

Малин вспомнила истощённое тело Фагерберга и крошечные шажочки, которые он делал, вцепившись в ходунки на пороге здания церковной общины в Эстертуне.

— Нет, — сказала она. За исключением того, что Фагерберг был однозначно знаком с Бритт-Мари и, согласно собранной информации, недолюбливал её.

— Но зачем? — выдохнул Манфред, закидывая ногу на ногу. — Зачем кто-то из них стал бы насиловать и убивать женщин?

— Мы имеем дело не с обычным человеком, Ханне тоже так считала. У него явно есть мотив, но не факт, что мы этот мотив понимаем. По крайней мере, пока.

— Это означает, что мы должны положиться на старую добрую полицейскую работу, и ещё на время, — с нажимом произнёс Манфред. — На сбор технических улик и свидетельских показаний. И так далее.

Он был прав, и Малин это знала. Но она так отчаянно хотела верить, что Ханне посетило озарение и что недостающие фрагменты мозаики скрывались в её потрёпанном красном блокноте, просто этого никто ещё не понял. И что ужасающие преступления, которые оставались нераскрытыми в течение десятилетий, всё ещё можно было раскрыть — только бы отыскать те кусочки мозаики.

— Конечно, — вслух сказала она. — Но я всё равно считаю, что нам нужно ещё раз встретиться с мужем Бритт-Мари.

— С Бьёрном Удином? Для чего?

— Для того, чтобы подробнее расспросить его об отношении Бритт-Мари к Фагербергу. И узнать, была ли Бритт-Мари знакома с Робертом Хольмом.

Манфред вздохнул.

— Нет. Это ни к чему не приведёт. Я абсолютно уверен, что ни Фагерберг, ни Хольм в деле не замешаны. А если окажется так, то я обещаю съесть свою старую меховую шапку, по рукам?





52




Малин не послушалась Манфреда, потому что никак не могла избавиться от ощущения, что они упустили что-то важное.

На другой день после разговора с Будил Малин позвонила Бьёрну Удину.

Он взял трубку после трех гудков.

Голос у него был тягучий и с хрипотцой, так что Малин тут же решила, что Бьёрн пьян.

— Здорово, — сказал он, когда Малин представилась.

Что-то дребезжало в трубке, словно Бьёрн мыл посуду.

— Я хотела спросить, не согласитесь ли вы ответить ещё на пару вопросов. Мне необходимо кое-что прояснить.

— Само собой, спрашивай.

Малин бросила взгляд на свои записи.

— Если я всё верно поняла, у Бритт-Мари сложились не самые дружеские отношения с её шефом, Свеном Фагербергом.

В трубке стало тихо.

— Верно, — ответил Бьёрн. — Он вызывал у Бритт-Мари отвращение.

— Хорошо, — сказала Малин, ставя галочку на полях блокнота. — А как складывались отношения с прочими коллегами? Она была знакома, к примеру, с полицейским по имени Роберт Хольм?

— Роберт Хольм?

Бьёрн закашлялся и шумно прочистил горло.

— Ему было около тридцати на момент исчезновения Бритт-Мари.


— Он работал здесь, в Эстертуне?

— Нет, он работал в Государственной Комиссии.

Снова наступила тишина. Малин слышала в трубке тяжёлое дыхание.

— Нет, сожалею, но я никогда не слышал этого имени. Хотя, конечно, Бритт-Мари сталкивалась со многими полицейскими, имен которых не упоминала в разговоре со мной. Но слово Госкомиссия я запомнил.

— Почему же?

— Потому что её шеф, этот…

— Фагерберг, — подсказала Малин.

— Точно. Он не хотел их вмешивать в расследование. Хотел раскрыть дело сам.



Прорыв случился ясным осенним днём две недели спустя.

Малин висела в телефонной очереди, пытаясь дозвониться в районную поликлинику, чтобы проконсультироваться насчёт недавнего отита у Отто — четвёртого по счёту — когда Манфред распахнул дверь и просунул в кабинет своё раскрасневшееся лицо.

— Он у нас в руках! — с дрожью в голосе заявил Манфред, щёки которого пылали от возбуждения.

Малин бросила трубку, вскочила и поспешила вслед за Манфредом по коридору. Ей приходилось напрягаться, чтобы идти вровень с таким крупным мужчиной.

— Рассказывай!

— Генотипирование. Мы нашли совпадающий профиль. Некий Ларс Санделл, родился в 1957.

— Никогда не слышала этого имени, — сказала Малин. — Он фигурировал в расследовании?

— Насколько мне известно — нет, но материалы с семидесятых ещё не оцифрованы, так что это предстоит перепроверить.

Они добрались до кабинета Лодде, который сидел, скрючившись, перед компьютером. Очки балансировали на кончике носа Лодде. На нём был вязаный зелёный свитер, а сандалии Лодде сменил на добротные коричневые ботинки.

— Что у тебя? — пропыхтел Манфред, падая на стул.

Малин присела рядом.

— Эмм, — протянул Лодде. — Ларс Санделл. Шестьдесят два года, согласно базе — безработный. Ранее работал на почте. Зарегистрирован у своей матери, Уллы Санделл, урождённой фон Бергхоф-Линдер, по адресу: 18, Берлинсвеген, Эстертуна.

— Фон Бергхоф-Линдер! — воскликнула Малин. Биргера фон Бергхоф-Линдера ведь подозревали в сороковых.

— Да. Тётка, очевидно, его младшая единокровная сестра.

— А её сынишка, этот Ларс? — спросил Манфред. — Что у нас на него есть?

Лодде откашлялся.

— Несколько лет назад осуждён за побои. Никаких сексуальных преступлений. Единственная проблемка — когда в восьмидесятых пошла вторая волна убийств, он проживал в Даларне. Если тут всё верно, стало быть.

— Сколько, ты говоришь, ему лет? — спросил Манфред.

— Шестьдесят два.

— В шестьдесят два года он прописан у своей мамаши? — поражённо переспросил Манфред.

— Ага. Кажись, он прожил у неё всю жизнь. Но в девяностых у него точно было собственное жильё в Эстертуне.

Манфред покачал головой.

— Шестьдесят два года, — повторил он. Значит тогда ему было…

— Когда в Эстертуне произошли первые убийства в 1974-м, ему было 17, — сообщила Малин, и Манфред в который раз бросил на неё раздражённый взгляд.

— Довольно юн для такого преступления, — проговорил он. — Даже слишком юн.

Малин хорошо помнила, что сказала им эта удивительная женщина — специалист из НКЦ, сумевшая поставить Будил на место, словно та была непослушной школьницей.

— Разве эта разновидность ДНК-профиля наследуется не по отцовской линии? — спросила она.

— В точку, — ответил Лодде. Только папашка сыграл в ящик аж в 1982-м. Это никак не мог быть он, потому что кровь под ногтями Линды Буман была обнаружена в 1986-м. А братьев или детей у нашего милого Ларса нету.