Охота на тень

28




На следующее утро Ханне с Линдой отправились в гости к Бьёрну Удину.

Им было немногое о нём известно — только что после исчезновения Бритт-Мари он встретил другую женщину и у них родилась дочь, но сейчас он снова был одинок и не работал.

День был насквозь серым — дорога впереди покрыта слякотью, здания вокруг сплошь из серого бетона, а тяжёлое небо было зловеще тёмным.

Линда, однако, по своему обыкновению радостно щебетала. Её светлые волосы были заправлены под вязаную шапочку, которая выглядела на пару размеров больше, чем нужно. За рулём Линда наклонилась вперёд, вцепившись в руль побелевшими пальцами, словно это был спасательный буй, который нельзя было отпускать. Время от времени она запускала руку в пакет с сырными чипсами, лежавший на сиденье рядом.

Линда болтала о своей предстоящей свадьбе — сколько будет гостей, и куда они поедут после венчания. О свадебных платьях, музыке и праздничных залах. О родственниках, которые были на ножах и по этой причине не могли быть посажены за один стол, и о брате, который только что развёлся и, вероятно, будет всё время паршиво себя чувствовать.

Как вообще поступают в подобных случаях? Следует ли из уважения к нему отложить праздник, или лучше ничего не менять?

Это ведь её свадьба.

— Ой, прости, — наконец, воскликнула Линда. — Я же всё время о себе болтаю. Расскажи о своей семье.

— Об Уве?

— Нет, — Линда со вздохом закатила глаза к небу. — О твоей семье. Где, например, прошло твоё детство?

Ханне через стекло разглядывала проносившийся мимо серый пейзаж.

— На улице Нарвавеген, в центральном Стокгольме.

Линда присвистнула.

— Вот чёрт. Эстермальм. Так ты, получается, примерная девочка?

— Не мне об этом судить, — ответила Ханне, хотя знала, что Линда права.

— У тебя есть братья или сёстры?

— Нет.

— А чем занимаются твои родители?

— Папа был профессором. Изучал северные языки. Он умер почти сразу, как я поступила в университет.

Линда наморщила лоб и некоторое время хранила молчание.

Перед глазами Ханне немедленно возник образ ласкового, но немного рассеянного мужчины, который большую часть времени проводил в их большой библиотеке. Она вспомнила его большие руки и густые волосы с проседью. Живой взгляд из-под тяжёлых век.

Несмотря на то, что папа постоянно работал, у него всегда находилось время для Ханне.

Он всегда находил это время.

Фактически, именно на папиных плечах лежали все бытовые заботы семьи — приготовление пищи, стирка, уборка.

Но этим он занимался вынужденно.

— Профессор северных языков, — протянула Линда. — А чем он занимался?

— Преподавал, руководил научной работой студентов. Занимался исследованиями. Он опубликовал ряд научных работ о происхождении шведской письменности. А ещё о кратких гласных «i» и «y».

О том, что Хольгер Лагерлинд-Шён ещё и заседал в Шведской Академии Наук, в кресле номер пять, Ханне умолчала.

Линда окинула её внимательным взглядом.

— Прости… Только как можно изучать гласные? Как бы сказать… это звучит немного…

Она не договорила фразу.

— А что твоя мама? Чем она занимается?

— Она художница.


— Рисует?

— Да.

— Что?

— Что ты имеешь в виду?

Линда переключила скорость и утопила педаль газа до предела, обгоняя старый фургон «Фольксваген».

— Ну, она пишет портреты? Или пейзажи?

— Она пишет абстрактные картины. Ничего определённого на них не увидишь.

— Хм, — промычала Линда, запихивая в рот очередную чипсину. — Вы с мамой близки?

Ханне мысленно взвесила свой ответ. Стандартный вариант — тот, что не повлечёт за собой утомительных расспросов, — что они с матерью, конечно же, близки друг другу. К тому же, Ханне редко откровенничала с другими людьми. Бывали, конечно, исключения — Уве, например, тесный круг ближайших друзей, да научная руководительница, которая помогала Ханне в написании дипломной работы в бакалавриате. Та самая, что взяла на себя заботу о Ханне в тот памятный вечер, когда мать бросила ей в лицо, что желает ей смерти. Что никогда не хотела иметь детей, по крайней мере, таких монстров, как Ханне.

Ханне покосилась на Линду.

— Мы с папой были довольно близки, — сказала она. — Очень близки. Я всегда была папиной девочкой.

Она запнулась, но решила всё же договорить до конца.

— Мама была не в себе большую часть моего детства. У неё были проблемы с психикой. Они, кстати, и сейчас никуда не делись. У неё случаются припадки, и в таких случаях её помещают в клинику. В какие-то периоды она вообще разрывала со мной всякие отношения. Когда я была маленькой, мама выдумала, что мы с папой против неё сговорились и что-то замышляем. И она отказывалась встречаться со мной несколько лет подряд.

Ханне замолчала.

— Всё это сложно, — добавила она.

Линда протянула руку и крепко сжала ладонь Ханне.

— Эй, — воскликнула она. — Ты хоть представляешь, как тяжело даже слышать такое?

И отчаяние Ханне стало потихоньку рассеиваться, словно туманная дымка, а осколок льда в сердце плавился, уступая место тёплому чувству.

Некоторое время они ехали в молчании.

Линда время от времени материлась и от души сигналила какому-нибудь участнику движения, который чересчур замешкался, или, наоборот, мчался на всех парусах, или попросту оказывался у неё на пути.

— Чёртов членосос, — выругалась она, когда в правом ряду её подрезал грузовик.

Ханне было приятно общество Линды. Она никогда прежде не встречала похожих девушек, таких искренних и страстных. Без царя в голове, но всё же очаровательных. Линдина безыскусная манера поведения живо откликалась в сердце Ханне.

«Мы могли бы подружиться», — думала она.

«Мы могли бы подружиться, и я стала бы приглашать её в гости к нам с Уве…»

Ровно на этом месте мысль Ханне обрывалась, потому что Уве Линда бы точно не понравилась — это Ханне понимала. Уве общался исключительно с интеллектуалами — эта малосимпатичная черта выдавала в нём сноба, — а Линда была во всех отношениях замечательной, но точно не интеллектуалкой.

Бьёрн Удин предстал перед визитёрами в тренировочных штанах и застиранной футболке, которая сильно обтягивала живот.

У него были налитые кровью глаза, а седоватые волосы начинали редеть. Тем не менее, по его виду до сих пор можно было понять, что в молодости этот человек был хорош собой. Скулы и подбородок ещё не оплыли, а рот сохранил чувственные очертания.

Линда и Ханне представились.

— Из полиции? Нашли Бритт-Мари? — переспросил он, не дав Ханне с Линдой толком перешагнуть порог.

— Нет, к сожалению, — отозвалась Линда. — Но мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Бьёрн проводил их в маленькую гостиную.

Обстановка комнаты ограничивалась чёрным кожаным диваном и большим, громоздким телевизором. На полу валялись коробки от пиццы, пакетики из-под чипсов и пустые пивные жестянки. Чувствовался слабый дух какой-то тухлятины.

— Прошу прощения, — пробормотал Бьёрн, словно прочтя мысли Ханне. — Я не успел прибраться.

— Ничего страшного, — отозвалась Линда, покосившись на экран включенного телевизора. Там показывали какие-то лошадиные бега.

— Я убавлю звук, — сказал Бьёрн, протягивая руку за пультом.

Ханне в тишине внимательно за ним наблюдала, думая о том человеке, фотографию которого рядом с Бритт-Мари видела в материалах дела. Это у него были когда-то длинные светлые волосы, это он когда-то напоминал рок-звезду. Он носил джинсы-клёш и самоуверенную улыбку на губах.

Время его не пощадило.

— Что вы хотите знать? — крикнул он из кухни, куда вышел за складным стулом для себя.