Огненный перст [сборник]

Он не пошевелился. Чувствовал, что не может вздохнуть. «Нет, – сказал себе Дамианос. – Нет. Не поддамся». Покачал головой.

Гелия поняла его неправильно.

– Какая я тебе сестра? Мы прежде ни разу даже не встречались.

Дело не в этом. Женщины, с которыми он имел дело, любили за деньги. Это не было изменой Белой Деве. Но тут другое…

– Я замерзла, – поежилась Гелия. – Возьми накидку. Вытри меня.

«Нет, это не измена, – решил он. – Гекате не нужно мое тело. Наоборот: пока оно живо, мы не встретимся. Я волен распоряжаться плотью по своему усмотрению».

– Благодарю, – сказал он, поднимаясь. – Я воспользуюсь твоим предложением. Заодно проверю, какая из тебя наложница.



Ничего подобного он не испытывал ни с одной профессиональной блудницей – даже в «Саду Эпикура», где ночь с гетерой высшего разряда стоит четыре серебряных милиарисия. Будто на полчаса или на час (а действительно – на сколько?) перестал быть собой и стал кем-то другим: легким, беззаботным и счастливым.

После объятий Дамианос лежал на скамье, смежив веки, а Гелия легкими касаниями массировала его разнежившееся тело.

– Мы с тобой совсем непохожи, а родинка у тебя точно такая же, как у меня. Вот здесь, видишь?

Он открыл глаз. Женщина приподняла себе левую грудь, где действительно светлела продолговатая родинка.

– Хорошо хоть, у меня нет метки на лбу. Этой дряни от папаши я, слава Всевышнему, не унаследовала. Повезло. А то пришлось бы затирать мазью. То ли дело прелестная родинка в прелестном месте. – Она любовно погладила свою кожу и снисходительно заметила: – Твоя тоже ничего. Дай поцелую.

– У меня на груди родинка? – Он снова зажмурился. – Не замечал…

– Это потому что вы, мужчины, редко смотритесь в зеркало… Точь-в-точь такая же, как моя, только кажется темной. Потому что у тебя кожа белая. Белая, но грубая. А у меня темная, но потрогай, какая гладкая.

– Трогал уже. Перестань щекотать меня. Далась тебе эта родинка.

– Слушай, – вдруг оживилась Гелия. – А ведь это значит, что и у пирофилакса такая должна быть. Взялась ведь она у нас откуда-то? Вот мужчина, которого невозможно представить голым. Как только он детей делает? – Она фыркнула. – Наверно, стоит, завернутый в тогу. Женщину подвозят к нему на тележке, в предписанной инструкцией позе. Великий человек отложит секретный документ, исполнит свое дело и говорит: «Достаточно. Увезите».

– Прекрати! – рассердился он. – Я чту свою мать и не хочу слушать такое.

– А я свою не помню. Никогда не видела.

Наконец болтунья замолчала. Правда, ненадолго.

Задумчиво произнесла:

– Ты странный. Первый раз с таким спала. Обнимаю тебя, а ты будто не здесь. Где ты был?

Во время любви Дамианос воображал, что его ласкает Белая Дева. Никогда прежде себе такого не позволял. Теперь стыдился.

– Ты лучшая из женщин, кого я знаю, – сказал он вместо ответа. И уточнил: – На Земле.

Она польщенно рассмеялась.

– Знаю. По этой дисциплине я была лучшей в классе.

– Вас в Гимназионе обучают и этому? – заинтересовался он.

– А ты как думал? Без этого «инструментом» как следует не овладеешь.

– И что же в любовной науке главное?

– Две вещи. Внимательное наблюдение и холодная голова.

– Ты не была холодной, – усмехнулся Дамианос. – Твое истошное мяуканье, я думаю, распалило всю команду.

Гелия царапнула его ногтями и издала точно такой же звук, как во время любовных утех – страстный, кошачий, волнующий.

– Этому нас тоже учат. Но тебя обманывать я не хочу. Я не испытываю наслаждения. Во время учебы нас за это наказывали. Это вредно и опасно для женщины-аминтеса.

– Тебе не было приятно? Совсем? – поразился он.

– Мне было приятно, что тебе хорошо, – ответила Гелия, подумав. И покачала головой. – Удивительно. Такое со мной впервые. Пожалуй, я буду ждать следующего раза с удовольствием.

– Спасибо, но следующего раза не будет. – Он сел на скамье. Пора было возвращаться к прерванной работе. – В жизни и так много печального, а любовь без наслаждения, с холодной головой – это совсем грустно.

– Ты меня жалеешь, – догадалась Гелия. – Зря. Женщина, чей дух свободен от любви, свободнее всех на свете.


– Своих детей ты тоже любить не будешь?

– Ни у кого из нас не может быть детей. Они мешают службе.

– …Скоро мы приплывем в Кыев, – сказал Дамианос, чтобы закончить длинный и ненужный разговор.

«Так что больше все равно ничего не будет», – означали эти слова.

Гелия кивнула.





Дамианизация. Стадиум первый





К Кыеву, городу славянского царька, чье поведение вызывало тревогу у бдительного Оберегателя Огня, караван подошел в полдень, на двадцать пятые сутки пути.

Сначала вдали, слева, вырос большой холм, весь черно-серый от крыш и опоясанный бревенчатой стеной. Потом, за острым лесистым мысом – там в Данапр впадала какая-то речушка – показалась длинная пристань. Она была настоящая, с дощатым причалом, что изрядно удивило Дамианоса. Он никогда раньше не видел у славян так основательно устроенных корабельных стоянок.

И сам город оказался гораздо больше, чем ожидал аминтес. У Воислава в его Градце была сотня домов – даже не домов, а вырытых в глине полуземлянок, и только сам князь жил в приземистом, грубо срубленном тереме. Столицу северичей окружал вал с частоколом да ров.

Кыев же был защищен высокими дубовыми стенами. Дома, насколько можно было судить издалека, были настоящие, даже с окнами. Крыши тесаные, а самая высокая из них покрашена в алый цвет – для северных краев, куда краску привозят из Византии, неслыханная роскошь.

Передние суда уже давно причалили, а хвост каравана всё подтягивался. Это было кстати – Дамианосу хотелось получше приглядеться.

С холма и из пригородного посада (под стенами тоже теснились дома) к реке густо валили люди. Прибытие греческих купцов, конечно же, было для Кыева важным событием.

У пристани собралась толпа тысячи в полторы, если не в две народу.

Поразило Дамианоса не столько небывалое для лесного народа многолюдство, сколько поведение людей. Они стояли на берегу и на причал не входили – даже торговцы с мешками и лотками. Никто не лез к кораблям, не давился, не толкался, мальчишки не клянчили подачек. Кыевляне просто смотрели на всё прибывающие суда и переговаривались между собой.

Эта диковинная для варваров, да и для всякой толпы чинность очень Дамианосу не понравилась. «Всего необычного и неожиданного опасайся» – так учат в Гимназионе.

– Странно, что с передних кораблей никто не сходит, – сказал он одноглазому Лизиппу, бывшему кормщику, который после гибели Горгия стал временным капитаном «Святого Фомы». Они стояли на мостике бок о бок.

– Я уже бывал здесь прошлой осенью, господин, – почтительно объяснил Лизипп. – Архонт Кый установил твердые порядки. Пока он не позволит, торговля не начнется. Местные жители не смеют входить на пристань, и нам тоже спускаться нельзя.

– И слушаются? – удивился Дамианос, зная привольные нравы славян.

Здешние поляне тоже не выглядели забитыми или робкими. Это всегда заметно по поведению женщин. Кыевские держались еще бойчее и свободнее, чем северицкие. Правда, про полян говорят, что они своих баб держать не умеют, много воли дают. Так и есть. Мужики стояли смирно, толковали между собой негромко, зато женщины звонко перекрикивались, хохотали, показывали пальцем. И одеты были ярко, нарядно – ведь город торговый, богатый.

Какая-то глазастая разглядела Геру, нервно жавшуюся к хозяину.

– Гляньте, какая кошка! С телка! Желтая, в черное яблоко!

Поохали, похохотали. Потом обратили внимание и на Дамианоса.

Мощная бабища, похожая на каменного истукана, что торчат на степных курганах, крикнула:

– А грека-то при ней, грека! Мозглявенький! Я такого на руки возьму!

– Меня возьми, Красава! – предложил кто-то из мужчин. – На кой тебе грека?

Снова гогот.

Дамианос делал первые выводы.

Веселые. Сытые. Ведут себя свободно. Но при этом слушаются князя, даже когда его рядом нет. Пирофилакс, как всегда, прав. Всё это тревожно.

На монументальную Красаву, державшуюся царевной, аминтес посмотрел мрачно. Не из-за шутки, конечно, а из-за Гелии.

Вот что такое по-славянски настоящая красавица: высокая, толстая, грудастая, краснощекая. Ох, не понравится князю дар византийского купца. Пожалуй, не возьмет, отдаст обратно.

Еще неделю назад мысль, что Гелия может остаться при нем, привела бы Дамианоса в ужас. А сейчас подумалось без испуга. Не странно ли?

– Архонт пожаловал, – показал капитан.

С холма к первому судну чинно двигалась процессия. Впереди шел человек в алом плаще и такой же алой шапке. Это несомненно был Кый. У славян алый цвет считается самым главным – как у ромеев пурпурный.

– Пока все корабли не обойдет, каждого купца про товар не расспросит и что ему нужно в пошлину не заберет, на берег не сойдем… Это долго. Не угодно ли отобедать, господин?