Огненная земля

– Тогда и мы едем туда.





6




– Что с тобой?

Николас пошарил рукой по стене и включил свет в прихожей. За опухшим от ударов лицом сестры висела в рамке подписанная афиша с портретом Гунде Свана. На ней черным фломастером было написано: «Лучшей в мире Марии». Сестра с детства страстно увлекалась лыжными гонками. Николас осторожно убрал с ее лица спутанную прядь волос и прижал к себе. Она осталась неподвижной, с висящими вдоль тела руками. Он почувствовал, что она пытается что-то сказать.

– Я проголодалась и хотела купить еды. Они избили меня и отобрали все деньги.

Николас до зубовного скрежета сжал челюсти.

– Когда?

– Я не помню. Несколько дней назад.

– Ты что-нибудь ела?

Она покачала головой. Не имело смысла мучить ее вопросами или читать наставления. Когда захочет, тогда все и расскажет. Ему было больно думать, что ей пришлось пережить, пока его не было рядом. Мария была одинока и беззащитна. Николас проходил службу в войсках особого назначения, в Группе особого назначения, ГОН, самой секретной и самой подготовленной воинской части в шведских вооруженных силах. Несмотря на миллионы, потраченные государством на обучение Николаса работе под водой, прыжкам с парашютом и рукопашному бою, после увольнения он уже девять месяцев мыл посуду в ресторане «Бенисио», в Стокгольме, и скучал по армейской службе и боевым товарищам, хотя поначалу и не думал становиться солдатом.

Его отец, Эдуардо Паредес, эмигрировал из Чили после военного переворота в 1973 году. Ненависть и недоверие к армии и военным осталась в нем на всю жизнь. Когда Николас, проходя подготовку к службе в подразделениях спецназа, сообщил отцу, что собирается посвятить всю жизнь службе в армии, то отец был так удручен, что вернулся в Чили. Это было десять лет тому назад, и с тех пор они не общались.

Обнимая Марию, Николас оглядел комнату. По линолеумному полу были разбросаны одежда, газеты и бутылки.

– Почему ты не хочешь переехать жить ко мне? – прошептал он. – У меня тебе будет хорошо. Я буду каждый день покупать тебе пиццу.

Мария высвободилась из его объятий.

– Потому что тебе пора подумать о себе. Я знаю, что ты любишь меня, но тебе скоро тридцать лет. Не забывай, что это я – твоя старшая сестра. К тому же есть пиццу каждый день – вредно.

Николас достал пакет с гамбургером, который купил для Марии, и проводил ее в гостиную. Поставил пакет с едой перед ней, нашел пустой пакет в кухне под раковиной, чтобы собрать в него весь мусор. Мария ела и следила за тем, что он делает.

– Знаешь, когда я поняла, что уже не старшая сестра? Не знаешь? Помнишь, как мальчишки из моего класса заперли меня в туалете, а ты вступился, и тебя побили. Они ведь были старше и сильнее.

– Но…

– Подожди, не тогда. Когда ты пришел домой окровавленный и весь в синяках, отец был в ярости и спросил тебя, что случилось. Ты сказал, что подрался, но не сказал почему. Придумал какую-то историю, что поссорился с ребятами во дворе школы. Ты понимал, что мне было бы стыдно перед мамой и отцом признаваться в случившемся.

Николас завязал мусорный пакет.

– А ты поняла, что я соврал ради тебя?

– Конечно.

– Никогда бы не подумал.

– Я и тебя стыдилась. Тебе было семь лет, ты был моим младшим братом и вступился за меня.

Николас наклонился, поднял банку из-под кока-колы и положил ее в пакет. Мария ела картошку фри. Николас вошел в спальню и поменял постельное белье. Случалось, что в детстве он стеснялся своей старшей сестры. Нет, не тогда, не в первом классе. А когда стал старше. Бывало, он делал крюк, чтобы не видеть, как она плетется по школьному коридору, а ребята вокруг кричат, строят рожи, передразнивают, толкают и бьют ее. Николас понимал, что если бы он видел все это, то пришлось бы вмешаться. Он не смог бы молча наблюдать, как издеваются над сестрой. Кем бы ее мучители ни были. А когда он возвращался домой в окровавленной, рваной одежде, то получал взбучку. Отец называл его бандитом и угрожал отправить в исправительную колонию. «Мало того что я и мать должны все время переживать за твою сестру, так еще и ты ведешь себя как маленький бандит», – кричал он по-испански в ярости и колотил по всему, что попадалось под руку. Детские воспоминания сохранили приступы слепой, безудержной ярости отца. Николас замечал в себе такую же склонность к эмоциональным срывам, но служба в ГОН научила его контролировать себя.

– Ты думаешь об отце?

Николас не ответил.

– У тебя всегда темнеет взгляд, когда ты его вспоминаешь, – произнесла Мария и с шумом всосала в себя последние капли кока-колы из банки. – Как ты думаешь, он вспоминает о нас хоть иногда?

– Не знаю, и мне на это наплевать.

– Почему?

Назвать ту единственную причину, которую назвала ему мать перед смертью, Николасу никогда бы не хватило смелости.

– Потому что он вернулся в Чили. Мне было восемнадцать, тебе девятнадцать. Мама только что умерла, и это было… черт с ним… хорошо было бы иметь тогда рядом кого-нибудь из взрослых.

Они помолчали.

– Прости, – пробормотал Николас. – Не надо было этого говорить.


– Ты говоришь как он. Он иногда бывал добрым, не таким, как мама, конечно, но все-таки хорошим. Этого не стоит забывать.

– Я помню, – вздохнув, произнес Николас и присел рядом с сестрой на диван. Взял немного картошки фри из пакета. – Тебе пора в душ.

– Это обязательно?

– Да, обязательно, – со смехом ответил Николас.

Мария поднялась со страдальческим выражением на лице. Проходя мимо афиши в гостиной, она остановилась.

– Гунде тоже не любил мыться в душе.

Николас притворился, что слышит это впервые, хотя Мария рассказывала ему раз пятьдесят.

– Не любил мыться в душе?

Он открыл дверь в ванную комнату.

– Он так много тренировался, что принимать душ ему приходилось постоянно. Поэтому он научился делать это быстро.

– Как?

– А вот так. Он засекал время и старался помыться как можно быстрее. Тренировался быстро вытирать полотенцем все тело. Охватывать одним движением полотенца как можно большую поверхность тела. Ты знаешь, каков был его рекорд по скорости мытья, начиная с раздевания и кончая одеванием?

– Нет, не знаю.

– Одна минута и двадцать секунд. За это время он успевал помыть голову, все тело и вытереться.

– Потрясающе.

Мария, не стесняясь брата, начала раздеваться. Николас быстро отвернулся. Когда она вошла в душевую кабину и задернула занавеску, он прислонился к стене и опустился на пол. Послышался шум льющейся воды.

– А чистить зубы ты не забываешь?

– Иногда забываю.

Николас рассмеялся. Мария не умела лгать.

– Знаешь, как я делаю? – спросил он. – Я чищу зубы, стоя в душе. Это не так скучно и не забудешь.

Мария засмеялась. Николасу нравилось смешить ее.

– Гунде пришлось бы это по вкусу. А можно я попробую?

– Конечно, можно.

Николас выдавил полоску зубной пасты «Колгейт» на зубную щетку и протянул ее за занавеску. Вытер руки о брюки и снова сел на пол.

– А потом сыграем в нарды? – спросила Мария.

Николас посмотрел на часы. Половина первого. Он мог бы остаться спать у Марии на диване. После обеда у него встреча с Иваном. А через сорок восемь часов им предстоит похищение банкира Хампуса Давидсона.

– Сыграем, если дашь мне выиграть хоть один раз.





7




Бункер располагался в самой труднодоступной части поселения. Чтобы добраться до него, надо было пересечь реку по примитивному деревянному мосту и затем двигаться на запад по разбитым, с ухабами, проселочным дорогам в сторону Тихоокеанского побережья. На последнем участке дороги растительность была такая густая, что ветки деревьев хлестали по лобовому стеклу и дну машины. Добравшись до места, они увидели «Шевроле» Маркоса.

– Останови здесь, – сказал Карлос. – Я быстро.

Карлос прошел триста метров в сторону леса, покрывавшего холм. Строительство бункера, вход в который располагался у подножия холма, началось сразу после Кубинского кризиса. Мир избежал атомной войны в самый последний момент и отделался лишь испугом. Но немцы в Колонии Рейн не собирались рисковать. Если США и СССР захотят уничтожить друг друга в ядерной войне – это их право. Колония должна выжить. На глубине двадцати метров поселенцы построили то, что можно назвать подземным городом. Четыре тысячи квадратных метров с больницей, спальными залами, со складом оружия и складом для продуктов питания и питьевой воды.

Война так и не началась. Убежище простояло пустым до военного переворота 1973 года, после которого заполнилось политическими заключенными. Никто из тех, кого сюда привозили той же дорогой, по которой только что проехал Карлос, не вернулся обратно живым. После пыток их изувеченные тела закапывали в лесу. Начиная с середины восьмидесятых, когда военные перестали нуждаться в услугах поселенцев, бункер снова пустовал – до тех пор, пока сюда не начали привозить бездомных филиппинских детей.

Карлос остановился у металлической двери зеленого цвета – единственного входа в убежище, – достал пластиковый пропуск и прижал его к электронному замку. Замок щелкнул и открылся. Карлос надавил на ручку двери, и она открылась. Лифт уже поднимался. Он заглянул в шахту и увидел Маркоса. Когда лифт поднялся наверх, его приемный сын отодвинул незамысловатую решетку и вышел из кабины лифта.

– Какие-то проблемы? – спросил Карлос.