Огненная кровь

Он вновь ощутил, как много весит это короткое слово, которое ему предстояло повторять всю жизнью.

«Если… – мысленно поправился он, – если у меня будет эта жизнь».

– Я надеюсь когда-нибудь занять трон моих предков, хотя, полагаю, кто-то меня уже опередил. Пока прошу называть меня Каденом и говорить попросту. Протокол может всех нас погубить.

Морьета, подумав, кивнула и выпрямилась:

– Как скажешь, Каден. – Она помолчала. – Смею спросить, как…

– Это была ловушка! – выпалила Тристе. – Тарик Адив взял меня в Ашк-лан…

– В качестве подарка, – закончила за нее мать, ее взгляд затуманила печаль. – Не прощу себе…

– Пожалуйста, мама! – отмахнулась Тристе. – Что ты могла сделать? Попробуй вступиться, кончилось бы еще хуже для нас обеих. Дело не в том, что Адив меня взял, а в том, зачем взял. Он подстроил Кадену ловушку.

– Зачем? – встрепенулась Морьета. – Зачем ты ему понадобилась?

– В качестве наживки, – мрачно объяснила Тристе.

Каден, наблюдая за девушкой, искал намек на ложь, искал отзвуки той ярости, что видел в ней в темницах Мертвого Сердца. И не находил. Просто рассерженная и напуганная юная женщина.

Морьета протяжно присвистнула, а потом, взяв кувшин с серебряного подноса, наполнила ледяным вином четыре хрустальных кубка. Сначала поднесла мужчинам, затем Тристе. Когда она взяла свой, Каден заметил, как дрожит у нее рука и как жадно она сделала первый глоток.

– Что же это творится? – изумленно спросила она и снова подняла к губам кубок.

– Мы надеялись узнать это от тебя, – ответил Каден.

– Я убедила Кадена, – пояснила Тристе, – что до лейн доходит все, что известно богатым и влиятельным горожанам.

Морьета слегка поморщилась – так морщатся перед зеркалом, репетируя кокетливое недовольство.

– Не все, но в этом много правды. Похоть развязывает язык, и в объятиях богини мужчины и женщины с одинаковой легкостью выплескивают свои секреты. – Она с силой выдохнула и развела руками. – Тарик Адив вернулся в Рассветный дворец несколько недель назад.

Каден опешил. Такая скорость наводила на мысль, что мизран-советник тоже воспользовался кента, а если так… Он оборвал себя, услышав в памяти голос Тана: «Догадки!»

– Каким образом? – спросил он.

– На кеттрале, – ответила Морьета. – Птица прилетела ночью и опустилась на Копье, но люди видели.

Она потупила взгляд, разгладила на коленях платье и с блестящими от слез глазами обратилась к Тристе:

– Я пыталась к нему пробиться. Хотела узнать, где ты. Сама несколько раз ходила, смиренно ждала в Жасминовом дворе. Писала прошения… – Она покачала головой. – Все впустую. Другие лейны рассказывают, что он почти все время проводит взаперти с кенарангом.

– С Раном ил Торньей, – сказал Каден.

Подтверждались его подозрения. Мисийя Ут до небес вознес этого полководца, а у кого, как не у командующего всей военной мощью Аннура, была возможность подчинить себе кеттрал и эдолийцев и убить императора в его собственной столице?

Морьета кивнула:

– После смерти твоего отца он исполняет обязанности регента.

– Все сходится, – заметил Киль. – А с кресла регента со временем и на трон переберется.

– Почему бы сразу не захватить трон? – удивилась Тристе.

– Это было невозможно, пока до столицы не донеслась весть о моей смерти или исчезновении, – пояснил Каден. – Он не хотел выглядеть узурпатором.

– А вести не было, – сказала Морьета. – Во всяком случае, до исчезновения твоей сестры.

– Адер пропала?

У Кадена свело живот. После атаки ил Торньи на Санлитуна, Кадена и Валина следовало ожидать, что кенаранг не оставит в покое и принцессу.

– Когда? Кто-то знает, где она?

Морьета вздернула брови:

– Где она, всем известно: выступила с армией на север, чтобы присоединиться к кенарангу.

Киль помрачнел.

– Мы… Все мы некоторое время провели в отрыве от общества. Лучше начни со смерти Санлитуна.


Лейне не понадобилось много времени, чтобы изобразить главные события, которые, к изумлению и отчаянию Кадена, обвиняли Адер почти наравне с кенарангом. Морьета объяснила, каким образом его сестра на пару с ил Торньей свергла верховного жреца Уиниана, и как они вдвоем составили покалечившее церковь Соглашение, и как все началось с того, что принцесса разделила с кенарангом ложе…

Здесь Каден прервал ее вопросом, точно ли это известно.

Морьета только улыбнулась:

– Во всем, что касается политических сплетен, наши жрецы и жрицы осведомлены лучше некуда. Точность наших сведений о романтических глупостях приближается к идеалу. Да твоя сестра и не пыталась скрыть этот союз.

– Ил Торнья мог обмануть ее, использовать, – усомнился Каден.

– Мог, – согласилась Морьета. – Мы не знали точно, что произошло в действительности, потому как вскоре принцесса… пропала. Несколько недель никто ничего не знал, даже ил Торнья, который, хоть и пытался все скрыть, одновременно рассылал солдат на поиски. Потом твоя сестра объявилась в Олоне. Слухи были смутными, но, кажется, она там пережила религиозное обращение, приняла веру Интарры и, что самое удивительное, объявила регента изменником и стала собирать свою армию.

– Это понятно. – В душе Кадена пробился нежный зеленый росток надежды. – Она узнала правду, собрала армию и дала бой…

Морьета покачала головой. Каден уловил в ее взгляде что-то незнакомое. Не жалость ли?

– Она не дала бой. Она прошла маршем к Аннуру, но город встретил ее распахнутыми воротами, и сам Адив проводил ее в Рассветный дворец. Их встреча длилась недолго, но, как видно, они успели уладить все разногласия. – Женщина покачала головой. – Во время марша на север ее люди провозглашали ее святой, а его люди…

Помолчав, она развела руками:

– Она практически предъявила права на Нетесаный трон, Каден. На императорский титул.

Слова обрушились на него, как удар. Не то чтобы Каден питал какие-то чувства к грубой глыбе, виденной в раннем детстве. Если хин его чему и научили, так это полной тщете подобных вещей. Но Адер… Она одна связывала его с семьей, с отцом.

Пока Каден с Валином проходили суровое обучение на разных концах света, Адер жила внутри красных стен, и только потому Аннур еще представлялся им родным домом. Она была связующим звеном между ним и городом, отцом, покойной матерью, а теперь эта связь разорвалась.

– Практически предъявила права? – повторил Каден.

– Времени было мало, – объяснила Морьета. – Они, принцесса и кенаранг, сейчас вместе движутся на север навстречу некой ургульской угрозе.

Ут и Адив в Ашк-лане упоминали ургулов. Каден извлек воспоминание из глубины памяти: некий шаман впервые объединил племена и испытывает на прочность аннурские границы.

– Ил Торнья побеждал ургулов в сражениях, – припомнил Каден, – еще до смерти отца.

– И эти победы, – добавила Морьета, – в какой-то мере обеспечили ему место кенаранга.

– Знакомая стратегия военных переворотов, – кивнул Киль.

– Что за стратегия? – спросил Каден, не поспевая за поворотами беседы.

– Спровоцировать врага на нападение, использовать угрозу, чтобы убедить собственный народ, будто военный правитель предпочтительней гражданского.

– Непохоже, чтобы он пытался кого-то убедить, – возразила Тристе. – Отца Кадена он убил тайно и свалил на другого!

– И все же угроза со стороны ургулов ему на руку.

– Только теперь уже не ему, – заметил Каден. – На трон претендует Адер, а не ил Торнья.

– А он, по всем сведениям, поддерживает ее претензии, – добавила Морьета.

Каден поймал ее взгляд и поспешно отвернулся. Спальню лейны нельзя было назвать тесной – в Ашк-лане в такой свободно разместилось бы с десяток монахов, – но там, в Ашк-лане, за дверью открывался простор: небо, снега и камень, ограниченные лишь утесами да горизонтом. Здесь за комнатой открывалась комната. За каждой дверью новые стены. Ему вдруг подумалось, что он возвратился не в город, а в лабиринт и мало у него надежды из него выбраться.

– Значит, союз, – подытожил наконец Киль.

Каден усилием воли вернулся к действительности.

– Адер легитимизирует действия ил Торньи, – пояснил историк, – а кенаранг обеспечивает ей военную поддержку и подтвержденную победой правомочность. А если они снова делят ложе…

– Наследники, – понял Каден.

Он предвидел, что не узнает Аннура, что город покажется ему чужим, непонятным, равнодушным к его возвращению. А вот чего он не ожидал, так это того, что город попросту обратится против него; никак не думал, что погубивший отца заговор пустит такие глубокие корни и даст такие пышные побеги.

В нем осами гудели чувства: гнев, грусть, смятение. Но Каден восемь лет учился отстранять от себя эмоции, отстранил их и сейчас. Он попытался вспомнить Адер, какой знал ее в детстве. Сестра запомнилась ему порывистой, ее вечно злили приличествующие ее положению наряды и церемонии, да, как ему теперь подумалось, и собственное ребячество. Каден не помнил, чтобы сестра по-настоящему замечала его, кроме одного раза – в день, когда он уезжал в Ашк-лан. Она стояла на причале императорской гавани: губы крепко сжаты, глаза горят.

– Попрощайся с братом, Адер, – сказала ей мать. – Сейчас он дитя, но вернется мужчиной, готовым принять бразды правления.

– Знаю, – только ответила Адер и равнодушно поцеловала его в обе щеки.

«До свидания» она так и не сказала.

Глаза Киля все это время внимательно вглядывались в пустоту, словно он видел там нечто, недоступное другим. Он долго просидел так, прежде чем обратить взор на Морьету:

– Ты умеешь рисовать?

– Хуже многих лейн, но живопись – одно из искусств Сьены.