Огненная кровь

– Святое место, – пояснил он и без предупреждения спихнул Гвенну с обрыва.

Падать пришлось не выше человеческого роста, и приземлилась она на ноги. С готовым сорваться с губ проклятьем развернулась – и наткнулась на улыбку лича.

– Не волнуйся, – сказал он. – Я найду твоим подружкам лучшие зрительские места.

Обе женщины смотрели на нее. Пирр – с любопытством. Анник – как Анник. Балендин, немного помедлив, увел их к носилкам Длинного Кулака.

Известковый обрыв едва доставал Гвенне до макушки. Выбраться – плевое дело, если бы не нацеленные ей в грудь копья ургулов. Примерившись, не выхватить ли одно, Гвенна отказалась от этой мысли. Она еще не разобралась, что здесь происходит, и не собиралась героически гибнуть без крайней необходимости. Вместо этого она принялась оглядываться по сторонам.

Низкие каменные стены перекрывали путь к бегству на восток и на запад, а по концам короткой расщелины, протянувшейся всего на полсотни шагов, ревели жаркие костры, хотя солнце еще не зашло. Кто-то вырыл на расстоянии двух шагов друг от друга узкие канавки, вроде отхожих ям для осадного войска, но для чего предназначались эти, Гвенна не знала. Рядом с канавами опрятными кучками лежала выкопанная земля.

«Святое место», – сказал Балендин, прежде чем столкнуть ее на импровизированную арену под невысоким обрывом.

«Гиблое место», – мрачно подумала Гвенна.

Странное дело, у нее как будто полегчало на душе. Она не могла знать, что за игру затеял Длинный Кулак, зачем весь день баловал ее угощением и напитками, чтобы под вечер спихнуть в яму на глазах у всего Кентом клятого воинства, но одно было ясно: что-то произойдет, а это лучше, чем сложа руки сидеть в шатре, препираясь с Пирр под равнодушное молчание Анник.

Жаль только, это «что-то», судя по всему, будет ее смертью.

Толпящиеся по концам расщелины мужчины и женщины щедро кормили ревущие пасти костров. Гвенна и за несколько шагов от огня, несмотря на удушливый ветерок, ощущала на лице его жар. Она перебирала в голове обрывки знаний – любая мелочь могла оказаться спасительной. О тактике конных атак и вооружении ургулов она помнила достаточно, а вот когда наставники зудели о скучных религиозных подробностях, глаза у нее стекленели. Балендин назвал церемонию «Квина Саапи». Второго слова Гвенна не знала, но Квина – это Мешкент, а Мешкент – это боль.

Она чувствовала себя будто на арене: замкнутое пространство, любопытные лица со всех сторон и повсюду, Кент их побери, кости. Все здесь пропахло боем, а пока она осматривалась, ургулы столкнули в узкую расщелину второго человека.

Гвенна покачалась на пятках, испытывая ноги. Недели поперек лошадиной спины не пошли ей на пользу, но что толку теперь жалеть. Как говорили кеттрал, «сено уже в стогах», и Гвенна про себя поблагодарила всех ублюдков с Островов: Адамана Фейна и Давин Шалиль, Пленчена Зее и даже Блоху за долгие годы беспощадной муштры, за требования совершенства во всех навыках. Ни хрена не понимая ни в каких «Квина Саапи», Гвенна чуяла драку, а уж в драке она знала толк.

Потом сброшенный с обрыва мужчина выпрямился, и готовность к бою вытекла из Гвенны, как из дырявого кувшина. Она ожидала увидеть молодого ургула, таабе или ксаабе. Но перед ней стоял аннурец, паренек годом или двумя старше ее, в лохмотьях легионерского мундира. Тоже пленник. Гвенна о таких не слыхала, но в огромном становище и степи вокруг Длинный Кулак мог держать целый легион привязанных к столбам пленников – никто бы и не заметил. Молодой солдат обвел растерянным взглядом ревущие костры, толпу ургулов и обернулся к Гвенне только тогда, когда от увиденного у него подкосились ноги.

– Что здесь творится? – выдохнул он.

Гвенна поджала губы, но ее ответ опередил Длинный Кулак. Закутанный в огромный бизоний плащ, он поднялся со своего седалища и шагнул к краю обрыва. В руках он держал по крепкой палке не толще большого пальца. Этими палками шаман указал на канавы:

– Спускайся.

– Да пошел ты! – отозвалась Гвенна.

Она понятия не имела, зачем вырыты эти ямы, но в ямах не дерутся.

– Спускайся, – невозмутимо повторил Длинный Кулак, – или я прикажу отсечь тебе руку. Выбор за тобой.

С этими словами он кивнул на молодых воинов с копьями.

– Почетные гости, говоришь? – рыкнула Гвенна.

– Квина Саапи – это честь.

– Ах, я польщена! – буркнула она, шагая в канаву.

Края доходили ей до середины бедра. Гвенна подняла глаза на ургульского вождя в ожидании разъяснений, когда два молодых ургула с лопатами в руках, спрыгнув с каменного обрыва, принялись засыпать ее землей.

Гвенна приказала себе не отбиваться, а шевелить мозгами. Аннурец уже поддался панике. Он рвался из узкой соседней ямы, умоляюще вопил, отмахивался руками от лопат и работающих ими ургулов, безнадежно отбрасывал землю. Он даже сумел высвободить одну ногу, но тут с обрыва спрыгнули еще трое молодых воинов и под восторженное улюлюканье толпы засадили извивающегося и кусающегося пленника обратно. Когда ургулы закончили работу, Гвенна оказалась столбом врыта в землю лицом к лицу с перепуганным аннурцем.

Она видела только его лоб, уши и круглые бессмысленные глаза на жалобно сморщившемся лице.

– Не дергайся, – велела она.

Он мешал ей соображать, к тому же ургулы откровенно наслаждались зрелищем.

– Что им надо? – проныл парень. – Что здесь творится? Что они с нами сделают?

– Я что, похожа на знатока всей этой ургульской хрени? – огрызнулась она.

Паника пронимала и ее – заползала холодной ящерицей под кожу, в горло, пробиралась в живот.

– Ты как сюда попал? – без особой цели, лишь бы забыть о страхе, спросила Гвенна. – Где эти ублюдки тебя взяли?

Он таращил глаза, будто сам не знал ответа.

– В разведке был? – настаивала Гвенна. – Послали за Белую?

– Я не разведчик, – возмутился он. – Я, Кент меня поцелуй, пехотинец, да и то никакой. Четырех месяцев в легионе не отслужил. Третьего дня ургулы напали на Эль-форт.

Он вскинул глаза к лицам зрителей и снова принялся выскребать землю вокруг себя.


– Что они с нами сделают?

– Эль-форт? – изумилась Гвенна, пропустив мимо ушей вопрос. – Они выдвинулись на юг?

– Да, – проскулил солдат. – Целый миллион. Форту конец.

Гвенна перевела дыхание, вздохнула еще раз, давя в себе подступающую панику. Длинный Кулак разгромил один из фортов к югу от реки – форт, державший границу между ургулами и Аннуром. Он не только против кеттрал обратился – он, поцелуй его Кент, обратился против империи. Вот тебе и «оборонительная армия»! Ей бы сейчас встревожиться за Валина и его спутников – те покидали становище, более или менее поверив в обещанный Длинным Кулаком союз, – но, в какую бы навозную кучу ни влип Валин, ее положение выглядело сейчас много хуже.

У солдатика задрожал подбородок.

– Они будут нас мучить?

Он всмотрелся в лицо Гвенны, потом вдруг заметил ее черную форму.

– Ты не из легиона! – выдохнул он, словно ушибленный этим открытием. – Ты кеттрал! Ты нас спасешь!

Гвенна с ужасом услышала в его голосе надежду. Она мотнула головой. Будь проклята эта надежда! Как объяснить ему, что легенды хватили через край?

– Но ты же что-нибудь сделаешь! Правда? Что-нибудь… кеттральское!

– Вот что я сделаю, – твердо сказала Гвенна. – Закрою рот и буду смотреть в оба.

Прозвучало это слишком резко, но отчаянное доверие в мальчишеских глазах, безрассудная вера в нее были невыносимы. Ей хотелось проорать, что кеттрал не боги, они не творят чудес, а если бы и творили, она, Гвенна, довольно дерьмовая кеттрал. У нее нет ни хладнокровия Анник, ни самообладания Талала, ее только и научили, что взрывать все подряд.

Ей хотелось прокричать: «Если бы могла, я бы спасла тебя!»

– Заткнись ты! – рявкнула она вместо того, и эти слова дались ей большой кровью. – Молчи и будь готов.

Что бы это ни значило, врытые в землю, они не могли ни бежать, ни драться. Так ждут прилива те, кого привязали к причальным сваям. Ургулы утрамбовали вокруг них землю, расступились и снова взобрались на каменную стенку, оставив на дне расщелины только Гвенну с солдатом. Солнце скрылось за холмами на западе, и, хотя в небе еще горел закат, больше света давали огромные костры – их перебегающие блики то высвечивали осколки костей, то укрывали их тенью. Ургулы поднимались на ноги, потрясали оружием и что-то выкрикивали на своем невразумительном мелодичном наречии. Весь их проклятый род собрался полюбоваться на ее мучения; склоны были усеяны людьми, как поле – зерном. Гвенна пожалела, что не понимает их языка, – и тут же решила, что жалеть не о чем: небось все про кровь, смерть, рок… Пустой шум.

Какофония делалась все громче, пока Длинный Кулак не оборвал нестройное бесовское пение коротким взмахом палок. Гвалт разом смолк, словно срезанный острым ножом. В тысячах жадных глаз плясали отблески костров.

Вождь обратился к ургулам с краткой речью. Гвенна уловила несколько раз имя Квины и, кажется, узнала слова «бой» и «смерть». Она изогнулась в пояснице, испытывая оставшуюся свободу движений и гадая, с какой стороны ждать атаки. Воинов? Или натравят собак? Откуда ей было знать.

– А теперь, – обратился к ним Длинный Кулак, – вы будете сражаться. Один победит. Другой умрет.

Он медленно, непринужденно улыбнулся.

Гвенна вылупила глаза – сперва на ургула, потом на второго пленника, обливавшегося потом и смятого паникой. Значит, собак не будет.

Две палки стукнулись о землю перед ними.

– Мечи, – величественно указал на них ургул.

Но это были не мечи, вообще не оружие: слишком тупые и слишком легкие для смертельного удара. Конечно, если не жалеть времени, и такой палкой можно забить человека: лупить раз за разом, целя в горло, в глаза, но это долго и грязно. Именно то, чего добивались ургулы, сообразила Гвенна. Они не на бой смотреть собрались. Это не испытание храбрости или военного искусства, это жертвоприношение. Все здесь – скованные землей ноги, хлипкие прутики – продумано, чтобы затянуть борьбу, продлить мучение.

Жертвоприношение Мешкенту.

– Нет. – Гвенна, скрестив руки на груди, взглянула прямо в глаза ургульскому вождю. – Я в вашем кровавом дерьме пачкаться не стану.

Длинный Кулак улыбнулся:

– Станешь. Другим аннурцам… – он махнул себе за плечо, обозначив сотни невидимых пленников, – я вырежу их трепещущие сердца, но ты боец. Ты будешь драться.

Легионер дрожал, хватал ртом воздух, словно невидимая рука бешено раздувала мехи его легких. Он, может статься, и не видел ни боя, ни крови, пока всадники не налетели на его крепостицу.

– Ты, помнится, не хотел войны? – с вызовом спросила Гвенна.

Длинный Кулак только улыбнулся.

Толпа теряла терпение. Несколько парней, едва ли старше Гвенны, свесились с обрыва и с воплями грозили пленникам копьями. Другие, кажется, осмелились поторопить самого вождя – хотя Гвенна могла и ошибиться. Шум накатывал волнами, как разбивающийся о скалы осенний прибой. Гвенна поймала на миг взгляд Анник в надеже найти в нем поддержку и ободрение, но лицо снайперши словно высекли из камня.

Первый удар пришелся Гвенне повыше уха и отозвался красной вспышкой боли. Она развернулась, решив, что вниз спрыгнул кто-то из ургулов, но на нее уставился молодой легионер, до белизны в костяшках зажавший в руках обе палки.

– Прости! – выкрикнул он.

Он заблевал себе рубаху на груди, на земле перед ним темнело пятно рвоты. Слезы раскаяния или ужаса блестели на щеках.

– Извини, – снова всхлипнул он, с безумной яростью осыпая ее ударами.

Гвенна опомнилась не сразу – еще два удара: один – над глазом, другой – вскользь по плечу. Боль была острой, но не глубокой – она тысячу раз терпела такую, защемив палец между якорем и планширом, срывая отбитый ноготь на ноге или парируя удар плечом. Ей и самой пришлось бы потрудиться, чтобы быстро убить таким оружием, а перепуганный солдатик лупил наугад, ослепнув от ужаса. Она вскинула руки, отбила два удара подряд, примерилась к третьему и, перехватив палку в воздухе, вывернула из его пальцев и завладела оружием.

Парнишка замер, тупо уставившись на свою ладонь. Потом поднял глаза на Гвенну и жалобно, беспомощно застонал, а потом еще сильнее замахал оставшейся палкой. Гвенне теперь ничего не стоило отбивать его атаку. Она отвела нацеленный в грудь удар, пригнулась и пропустила широкий замах над головой, откинулась назад, сколько позволяла земля, вынудив мальчишку потянуться следом, – и вторая палка тоже оказалась у нее. Так просто, хоть плачь.

Ургулы визжали чайками – пронзительные тонкие вопли сверлили ей уши и мозг. Костры взметнулись выше прежнего; тот, что впереди, опалял ей лицо, тот, что сзади, обжигал спину. Безоружный солдат умоляюще вскинул руки.