Огненная кровь

2




– План – слишком громко сказано, – рассуждала Пирр, откинувшись на большой валун и не открывая глаз, – но хотелось бы думать, что у нас есть хотя бы смутные наметки.

Они без особого труда вернулись от монастыря и встретились с остальными в небольшой лощине, где был разбит лагерь. Кеттрал проверяли оружие, а двое монахов сидели, поджав ноги, на шершавом камне. Тристе же водила пальцами по длинному рубцу на щеке; глаза ее метались от одного человека к другому, словно она не знала, куда смотреть и кому довериться.

С минуту Валин разглядывал красавицу, заново дивясь ходу событий, который привел в такое место эту хрупкую прелестную девушку, накрепко связав ее с солдатами и монахами. Наложница, сказал Каден. Адив подсунул ее Кадену в подарок, чтобы отвлекла молодого императора, пока эдолийцы готовят его убийство. В заговоре Тристе, конечно, не участвовала, а вот отвлечь очень даже могла. Валин, кажется, мог бы смотреть на нее вечность, между тем наблюдать следовало не за ней. Он нехотя перевел взгляд на Пирр Лакатур.

Всматриваясь в эту женщину, он пытался угадать ее интерес. Присягнувшие Черепу всегда представлялись ему зловещим отражением кеттрал: клинки, черные одеяния и беспощадная эффективность. Жрица бога смерти должна быть, по меньшей мере, грозной. Между тем Пирр больше всего походила на жену изнеженного атрепа. Изящная, можно сказать, броская: на пальцах сверкают кольца, волосы перевязаны яркой лентой, скрывающей седину на висках. Узкие штаны и накидка, хоть и изорванные в переделках прошедшей недели, выкроены из тонкого сукна и лестно подчеркивают фигуру. Не похожа на убийцу. На первый взгляд не похожа, но, если присмотреться, признаки налицо: легкость в обращении с ножами – как ловко она перекидывает их из прямого хвата в обратный; привычка устраиваться спиной, вот как сейчас, к камню или скале; явное безразличие к кровопролитию.

И еще запах. Валин не всегда находил слова для того, что стал чувствовать после Халовой Дыры. Яйцо сларна его изменило – яйца изменили их всех. В том, как видно, и состоял смысл последнего испытания кеттрал, когда отравленных кадетов посылали в непроглядную темь огромных пещер Ирска на поиски яиц чудовищных ящеров. Яйца служили противоядием – и не только, далеко не только. Каждый в крыле Валина, как и остальные кеттрал, теперь видел в потемках и слышал почти неуловимые звуки, и все они стали сильнее и крепче прежнего, будто жилистая сила сларнов влилась в их плоть вместе с содержимым яиц. Но одному лишь Валину досталось черное яйцо, охраняемое ящером-королем. Один Валин, содрогаясь под действием яда, испил его смолистую горечь.

Он до сих пор силился разобраться, что сотворило с ним это яйцо. Он за сто шагов слышал стук мелкого камешка по обрыву, он различал когти кружившего в вышине коршуна… и больше того. Бывало, его сердцем овладевала звериная ярость, дикое желание не просто сразиться и убить, не просто выполнить задание, но рвать, рубить, причинять боль. Он в сотый раз вспомнил, как кружил вокруг него сларн, как жадно точил когти о камень. Если сларны проникли в его глаза и уши, не досталась ли им и частица души?

Он отбросил этот вопрос, вернувшись мыслями к наемной убийце. Запах – не совсем точное слово. Бесспорно, чутье у него тоже обострилось: он и за два шага чуял ее пот, аромат волос, но это не дававшееся пониманию чувство было другим. Или тем самым, но больше того. Порой ему казалось, что он сходит с ума, что новые ощущения ему мерещатся, и тем не менее – он теперь чуял эмоции: гнев, и голод, и бесчисленные оттенки страха. Вот душный мускусный запах ужаса и острый запашок звенящих нервов. В их потрепанном отряде все в той или иной степени испытывали страх. Все, кроме Рампури Тана и Присягнувшей Черепу.

Каден рассказал, что Пирр явилась в Ашк-лан с заданием защищать его жизнь и в самом деле несколько раз спасла его. При всей ее склонности дразнить Тана и кеттрал, она была сильным союзником. И все же насколько заслуживает доверия женщина, которая предана лишь Повелителю Могил? Насколько можно доверять женщине, которая, если судить по запаху и по всей повадке, совершенно безразлична к смерти?

– У меня есть план, – ответил Каден, поворачиваясь от Пирр к Тану и Валину.

Валин едва не застонал.





* * *


Прошлой ночью, привязав птицу, трижды обойдя периметр и перепроверив, к великой досаде Гвенны, установленные ею на подходах «звездочки» и «кроты», Валин взобрался на большой обломок скалы чуть поодаль от остальных. Отчасти ради открывавшегося с камня обзора, а отчасти потому, что хотел побыть один, обдумать события последних дней и свою роль в этой жесткой схватке. Там, когда ночь пролила бледные чернила на восточные пики, его отыскал Каден.

– Не вставай, – приказал он, взбираясь к Валину. – Вздумаешь кланяться, сброшу с горы.

Он говорил тихим надтреснутым голосом.

Валин обернулся и, помедлив, кивнул, потом снова уставился на лежащий поперек коленей обнаженный меч. Схватка с Сами Юрлом оставила крошечную щербинку посреди клинка дымчатой стали. Он битый час пытался загладить ее, бережно водя по лезвию точильным камнем.

– Садись. – Он указал на валун рядом с собой. – Ваше си…

– И этого не надо! – простонал Каден и устроился, скрестив ноги, на самом краю. – Оставим до времени, когда нас кто-то слышит.

– Ты император, – напомнил Валин.

Каден промолчал. Раз-другой погладив клинок точилом, Валин поднял глаза и обнаружил, что брат устремил свой огненный взгляд на равнину внизу. В глубине ее уже собирались тени, но заходящее солнце освещало дальний край кровавым лучом.

– Да, – после показавшейся очень долгой паузы заговорил Каден. – Помоги нам всем, Интарра, я император.

Валин замялся, не зная, что сказать. Два дня назад в схватке Каден был холоден, как зимний лед, спокоен и уверен в себе, как кеттрал. Но сейчас эта уверенность куда-то подевалась. Валин видал такое на Островах: мужчины и женщины, ветераны с двадцатилетним опытом, успешно выполнив задание, разваливались, стоило им ступить на землю Карша. Безопасность, осознание, что остался жив, побывав на грани смерти, заставляли солдат – хороших солдат, державшихся днями и неделями в самых жестоких обстоятельствах, – безумно отплясывать, ударяться в слезы или напиваться до беспамятства на Крючке.

Кеттрал говорили: «Не стыдно плакать у себя в койке». Продолжение фразы никто не произносил вслух, оно повисало в воздухе: плачь в койке сколько влезет, лишь бы через день-другой поднялся и снова стал самым опасным, быстрым и беспощадным ублюдком на четырех континентах. Оставалось понять, обладает ли Каден таким умением восстанавливаться, такой решимостью.

– Ты как? – спросил Валин.

Глупый вопрос, но надо же как-то завести разговор, а Каден, судя по всему, мог так и просидеть ночь напролет, поджав ноги и ни слова не сказав.

– После того, что было внизу, – уточнил он.

За годы обучения Валин повидал многие десятки трупов, научился смотреть на изувеченные тела и запекшуюся кровь, как другой, не воспитанник кеттрал, смотрит на говяжий бок или ощипанного петуха. Он даже испытывал своеобразное удовлетворение, читая в следах бойни ответы на вопросы. Как писал Гендран в своей «Тактике»: «Чем мертвее человек, тем он честнее. Ложь – порок живых». В этих словах было много правды, но Кадена не приучали ворошить трупы – тем более трупы друзей и братьев-монахов. Ему наверняка тяжело было видеть их, хоть бы и издали, обгорелыми и разрубленными на куски.

Каден протяжно вздохнул, передернулся и замер.

– О старших монахах я не думаю, – наконец заговорил он. – Все они достигли ваниате, научились гасить в себе страх.

Валин покачал головой:

– От страха не избавиться. Так не бывает.

– Монахи удивили бы тебя, – сказал Каден, обратив к брату ясный, собранный взгляд. – Но вот дети, особенно послушники…


С закатом поднялся ветер. Он хлестал их, трепал волосы и одежду, теребил балахон Кадена, угрожая стянуть того с камня. Каден как будто ничего не замечал. Валин поискал утешительные слова и не нашел. Ученики хин погибли, и, если они не слишком отличались от других людей, умирали они в муках и ужасе – ошеломленными, растерянными, совершенно одинокими.

– Я все думаю, – тихо сказал Каден, – может, надо было сдаться?

От такого поворота Валин не сразу опомнился, но потом коротко мотнул головой.

– Нетесаный трон принадлежит тебе, – твердо сказал он, – как принадлежал отцу. Ты не вправе сдаваться из-за нескольких трупов.

– Сотен, – неожиданно резко поправил Каден. – Эдолийцы убили сотни человек, а не несколько. А трон?.. Если мне так уж охота восседать на обломке скалы, их и здесь хватает. – Он махнул рукой в темноту. – Да я уже сижу. И вид отсюда лучше, и никого не надо убивать.

Валин осмотрел клинок, провел пальцем по лезвию, нащупал щербину.

– Ты уверен? – спросил он.

– Ни в чем я не уверен, Валин! – беспомощно рассмеялся Каден. – Давай перечислю, что я точно знаю: след пятнистого медведя, цвет ягоды синики, сколько весит ведро воды…

– Ясно, – перебил Валин. – Я тебя понял. Никто ни в чем не уверен.

Каден не сводил с него глаз; радужки пылали так, что больно было смотреть.

– Я вот что знаю точно: эдолийцы пришли за мной. Монахи погибли из-за меня.

– Это правда, – ответил Валин, – но не вся правда.

– Ты говоришь как монах.

– Да, убийцы целятся в тебя, но на тебе они не остановятся. А теперь послушай, что знаю я. Люди – звери. Куда ни глянь: в Антере, в Кровавых Городах, в племенах из джунглей Поясницы. Да ради бога, посмотри хоть на гребаных ургулов! Люди убивают, чтобы захватить власть, убивают, чтобы сохранить ее, и убивают, чтобы ее не потерять, – то есть почти непрерывно. Даже если мы с тобой останемся в стороне, даже если мы оба умрем, те, кто приходил за нами, никуда не денутся. Они отыщут другую угрозу, другой пугающий голос, другого человека не с тем именем или цветом кожи. Они придут за богатым ради его монет, за крестьянином – ради его риса, за баскийцами, потому что у тех слишком темная кожа, или за бреатанцами, потому что те слишком бледны, – все равно. Люди, убившие монахов, будут убивать снова. Я проходил обучение бок о бок с такими мерзавцами. Они не остановятся только потому, что ты сдался. Они пойдут дальше. Это тебе понятно?

Валин умолк, слова иссякли так же внезапно, как явились. В его висках билась кровь, пальцы до боли сжались в кулаки. Каден смотрел на него – таким взглядом следят за диким зверем, настороженно гадая, что у него на уме.

– Мы его найдем, – наконец произнес он.

– Кого найдем?

– Того кеттральского лича, Балендина. Того, кто убил твою подругу. Мы его разыщем и убьем.

Валин опешил.

– Не обо мне речь! – возмутился он. – Разве я об этом?

– Знаю.

Каден больше не колебался. Взгляд горящих глаз вновь стал отстраненным, словно Валин отдалился на много миль.

– Знаю, что не о тебе.

Братья еще посидели, прислушиваясь к рокочущим на дальнем хребте камнепадам. Они гремели, как взрывы кеттральских боеприпасов, только громче; огромные, как дом, глыбы срывались с подтаявших зимних льдов и разбивались о скалистые склоны.

– Итак… – осторожно заговорил Валин. – Больше не будешь нести чушь, что хочешь восседать на камне среди гор?

Каден покачал головой.

– Вот и хорошо. Так что у тебя за план?

В общих чертах Валин о нем уже слышал и надеялся, что милостью Хала Каден за сутки отступился от этой мысли. Надежда разбилась вдребезги, едва он взглянул на брата.

– Я уже говорил, – ответил Каден. – Мы разделимся. Мы с Таном отправляемся к ишшин…

– К ишшин… – Валин покачал головой. – Монашеский орден, еще таинственнее и необычнее твоих хин. Кучка фанатиков, о которых ты ничего не знаешь.

– Они изучают кшештрим, – возразил Каден. – Они выслеживают кшештрим. Ради этого был основан их орден. Старинные легенды о вековой войне, когда люди сражались за жизнь против бессмертных бесчувственных воинов, – для большинства это просто миф, но не для ишшин. Для них война не окончена. Они продолжают сражаться. Чтобы выжить, чтобы победить, я должен знать все, что известно им.

Валин налег на точило и скребнул по стали грубее, чем хотелось. Они с крылом рискнули всем ради Кадена, пустили прахом свое место на Островах и годы обучения. Они уже испытали предательство, плен, чуть не погибли, а сейчас представлялось вполне вероятным, что к тому времени, когда игра будет сыграна, кто-то из них умрет – и не один. Это ничего. Все они понимали, чем рискуют; все они много лет назад согласились ценой собственной жизни защищать императора и империю. А вот отпустить Кадена невесть куда, покорно стоять в стороне, пока брат очертя голову рискует собой, было и глупо, и унизительно. У Валина от такого зубы сводило.

– Твой монах, кажется, не слишком высокого мнения об этом плане, а он ведь знался с теми ублюдками.

Каден шумно выдохнул:

– Прежде чем стать хин, Рампури Тан был одним из ишшин. Много лет.

– Был да сплыл, – заметил Валин и дал последнему слову повисеть в воздухе. – Что говорит не в пользу этой их частной войны.

– Это не частная война, – ответил Каден. – Уже нет. Если кшештрим убили нашего отца – нет.

– Ладно, – сказал Валин. – Понял твою мысль. Так давай полетим туда вместе. Крыло прикроет тебя, пока ты будешь разведывать, что там тебе нужно, а потом все вместе отправимся в Аннур.