Один из нас – следующий
Часть 6 из 48 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 4. Мейв
Четверг, 20 февраля
Кому, как не мне, знать правила общения с теми, чья самая сокровенная и мрачная тайна только что стала известна всей школе! Впрочем, я давно не практиковалась.
Вчера я сидела в «Контиго» и корпела над домашним заданием, когда новая сплетня стала всеобщим достоянием. Как только у Фиби во время работы нашлась свободная минутка и она посмотрела в телефон, я сразу поняла, что это правда. На ее лице отразились те же эмоции, что и у Бронвин полтора года назад, когда Джейк Риордан выложил на сайте-двойнике информацию о ее «успехах» в химии. Не только ужас, но и вина.
Почти тотчас же в кафе ворвалась Эмма, вся багровая, с дрожащими руками. Я едва ее узнала.
– Это правда? Вот почему ты так странно себя вела? – выдохнула она, потрясая телефоном. Фиби стояла у кассы рядом с отцом Луиса и развязывала фартук. Наверное, собиралась сказать, что плохо себя чувствует, и улизнуть с работы. Она замерла и молча округлила глаза. Эмма подступала к сестре все ближе, и когда между ними осталось не больше дюйма, я на секунду перепугалась, что сейчас она ударит Фиби по лицу. – Это было, когда мы встречались с ним?
– Нет, после, – ответила Фиби, чересчур поспешно и категорично. И вот тут вмешался мистер Сантос – буквально сгреб обеих в охапку и увел в кухню. Больше я их в тот вечер не видела.
Когда я вернулась домой и связалась с Ноксом, он тоже все знал.
– А что ты хочешь? Эту сплетню сейчас в Бэйвью каждый дурак обсуждает!
Вечером я все думала – может, стоит поддержать Фиби, отправить ей сообщение, даже просто спросить: «Как ты?» Но дело в том, что хотя она мне всегда нравилась, мы не подруги. Мы приятельницы, в основном потому что я много времени провожу в кафе, где она работает; к тому же Фиби экстраверт и легко находит общий язык с каждым. Однажды она дала мне свой номер – «на всякий случай», но я до сих пор ни разу им не воспользовалась, и, наверное, сейчас неподходящее время начинать. Будто мной движет не беспокойство, а всего лишь любопытство. Спускаясь к завтраку, я так и не могу определиться, было ли мое побуждение разумным.
Мама сидит за ноутбуком, сосредоточенно глядя на экран. Когда Бронвин жила дома, мы обычно завтракали все вместе за кухонным островом, а теперь мне почему-то не по себе ощущать рядом с собой пустое место. У меня даже пропадает аппетит. И пусть мама никогда об этом не скажет вслух – ведь учеба в Йеле для них обеих мечта всей жизни, – но, по-моему, она чувствует то же самое.
– Угадай, что у меня есть? – Мама поднимает взгляд и дарит мне ослепительную улыбку. Я тем временем достаю из шкафчика у раковины коробку «Фрут лупс», и она недовольно морщится. – Не помню, чтобы я покупала сухие завтраки.
– Значит, кое-кто другой купил, – отвечаю я и до краев наполняю миску разноцветными колечками, а затем выуживаю из холодильника пакет молока и сажусь рядом. Входит папа, повязывая галстук, и мама с притворным ужасом восклицает:
– Хавьер, как ты мог? Мы же договорились – только здоровая еда!
Папа на секунду делает виноватое лицо.
– Зато они обогащены витаминами и минералами. На коробке написано.
Он выхватывает несколько штук из моей миски и запихивает в рот, прежде чем я успеваю добавить молока.
Мама закатывает глаза.
– Такой же несносный, как твоя дочь. Не жалуйся потом, что зубы болят.
Папа проглатывает свои хлопья и целует маму в щечку, а меня в макушку.
– Обещаю вытерпеть лечение кариеса с должным уровнем стоицизма. – Отец переехал в Штаты из Колумбии десятилетним ребенком и говорит без малейшего акцента, однако в его речи присутствует некий ритм, отчего она кажется чуть более правильной, чем нужно, и слегка мелодичной. Я от этого просто тащусь. Кроме того, мы с ним оба сладкоежки, а вот мама с Бронвин нашу общую страсть не разделяют. – Не ждите меня к ужину, хорошо? У нас сегодня собрание членов правления, вернусь поздно.
– Что с тебя взять, потакатель, – с нежностью говорит мама, и отец, взяв ключи, направляется к двери.
Я зачерпываю большую ложку уже разбухших «Фрут лупс» и с набитым ртом киваю на ноутбук.
– Ты хотела мне что-то показать?
Мама застывает в недоумении – я слишком резко сменила тему разговора, – а затем, просияв от радости, восклицает:
– О, тебе понравится! Я купила билеты на мюзикл. «В леса»[1]. На следующей неделе, как раз Бронвин приедет. Театр «Цивик» в Сан-Диего. Посмотришь, как выглядит «Бэйвью-Хай» на фоне профессионалов. Школьная театральная студия весной ставит именно эту вещь, я не ошибаюсь?
Прежде чем ответить, я заглатываю еще одну ложку хлопьев. Мне нужна пара секунд, чтобы выйти на требуемый уровень энтузиазма.
– Именно. Фантастика! Чудесно!
Ну вот, перестаралась. Мама хмурится.
– Тебе не хочется идти?
– Нет, что ты, очень хочется. – Я продолжаю лгать, но маму не убедишь.
– А что не так? Ведь ты любишь музыкальные постановки.
Эх, мама, мама… Как неустанно она пестует любое из моих преходящих увлечений! Однажды Мейв играла в спектакле. Следовательно, Мейв любит театр! Я участвовала в школьной постановке в прошлом году, и это было здорово. С тех пор театр отправился на полку, как и многие другие вещи, которые я попробовала один раз, и поняла, что больше не хочу повторять.
– Люблю. Но ведь Бронвин уже смотрела «В леса».
Мама морщит лоб.
– Смотрела? Когда?
Я вылавливаю ложкой остатки «Фрут лупс» и тяну время, прожевывая их.
– Кажется, на Рождество. Вместе с… с Нейтом.
Уф. Абсолютная ложь. Нейта не затащить на мюзикл даже под страхом смертной казни.
Мама хмурится все сильнее. Не то чтобы она не любит Нейта; она просто считает его и Бронвин «выходцами из разных миров». К тому же мама продолжает настаивать, что Бронвин слишком молода для серьезных отношений. А когда я напоминаю, что они с папой познакомились в колледже, уточняет: «Мы учились на предпоследнем курсе». Можно подумать, к предпоследнему курсу она уже лет десять как была взрослой!
– Ладно, попробую дозвониться до Бронвин и уточнить. – Мама берется за телефон. – В течение получаса билеты можно вернуть.
Я хлопаю себя по лбу.
– Ой, я ошиблась! Не надо ничего возвращать. Они не смотрели «В леса». Они смотрели «Форсаж», фильм двенадцатый. Вроде бы… Знаешь, я их вечно путаю.
Мама озадаченно смотрит, как я наклоняю миску и громко допиваю розовое от хлопьев молоко.
– Мейв, прекрати, тебе давно не шесть лет. – Затем она поворачивается к ноутбуку, насупив брови. – Ладно, я только проверю почту. Очень много новых писем.
Внезапно у меня начинает течь из носа. Я ставлю чашку на стол, беру салфетку и с мыслью «рановато для весенней аллергии» высмаркиваюсь, затем опускаю руку, и…
О нет!
Молча встаю, комкая в руке салфетку, и иду в ванную на первом этаже, а тем временем под носом скапливается жидкость. И даже не посмотрев в зеркало, я знаю, что увижу. Бледное лицо, сжатые губы, безумный взгляд – и тонкие струйки ярко-красной крови, вытекающие из обеих ноздрей.
Ужас поражает меня сильно и практически мгновенно. Словно в кино, когда кто-то выстрелил из тазера: молниеносный удар, холодовой шок, и вот я уже превратилась в дрожащую студенистую массу, с трясущимися руками, которые даже не в состоянии удержать салфетку. Кровь впитывается в нее, и веселенький рисунок окрашивается в красный. Сердце стучит так, словно вот-вот вырвется из груди, и его безумный ритм эхом отдается в ушах. Глаза в зеркале непрерывно моргают, а в мозгу с тем же интервалом грохочут два слова:
Она вернулась. Она вернулась. Она вернулась.
Всякий раз, когда моя лейкемия возвращалась, все начиналось с носового кровотечения.
Я представляю, как показываю маме окровавленную салфетку, и воздух выходит у меня из легких. Нет, не смогу. Ведь с ее лицом вновь произойдет это – как в кино при замедленной съемке, когда человек может состариться на двадцать лет за двадцать секунд. Мама позвонит папе, он примчится домой, и его утренняя веселость разом улетучится. Он словно наденет маску, которую я ненавижу всеми фибрами души, потому что знаю, какая внутренняя молитва ее сопровождает. Я слышала эту молитву однажды, в восьмилетнем возрасте, когда едва не умерла; он сидел у моей больничной койки с поникшей головой и одними губами шептал по-испански: «Por favor, Dios, llévame a mi en su lugar. Yo por ella. Por favor»[2]. Я была почти без сознания, но все же думала: «Нет, Бог, не слушай его». Потому что отвергала любую молитву, в которой папа просил Бога позволить ему занять мое место.
Если я покажу маме салфетку, эта карусель опять закрутится. Мне придется пройти обследования – сперва наименее инвазивные и наименее болезненные, а затем и остальные. Потом мы будем сидеть в кабинете доктора Гутьерреса, смотреть на его худощавое озабоченное лицо, а он взвесит все «за» и «против» одинаково жестоких вариантов лечения и напомнит, что с каждым последующим рецидивом побороть лейкемию все труднее, и нам следует реагировать соответственно. И наконец мы выберем свой яд. В последующие месяцы меня ждут потеря веса, волос, сил и времени. И потеря надежды.
В прошлый раз, когда мне было тринадцать, я сказала себе, что больше такого не хочу.
Кровотечение прекращается. Я изучаю салфетку, изо всех сил стараясь быть максимально беспристрастной – как осматривал бы ее посторонний врач. Вообще-то крови не очень много. Может, причина тому сухой воздух; все-таки на дворе февраль. Порой кровь из носа – это всего лишь кровь из носа, и не стоит впадать в панику. Закусив губы, я делаю глубокий вдох, ощущаю, как воздух наполняет легкие, и мой пульс замедляется. Бросаю салфетку в унитаз и торопливо нажимаю на слив, стараясь не смотреть, как тонкие красные нити растворяются в воде. Затем достаю «Клинекс», вытираю оставшиеся следы крови и говорю своему отражению, вцепившись в края раковины:
– Все хорошо. Все прекрасно.
Этим утром анонимный организатор нового развлечения разослал «Бэйвью-Хай» два сообщения: объявление, что скоро в игру вступит следующий участник, и ссылку на пост с правилами игры. И теперь за ланчем все массово читают новую версию сайта «Про Это», не отрываясь от телефонов и рассеянно запихивая в рот еду. Не могу отделаться от мысли, что Саймону это понравилось бы.
Хотя, если уж быть совсем честной, сейчас меня вообще не волнует всеобщее помешательство.
– Меня до сих больше всего удивляет, что у Эммы был бойфренд, – говорит Нокс, украдкой покосившись на столик, где сидят Фиби, ее подруга Джулс Крэндалл и группа их одноклассниц. Эммы нигде не видно, хотя она и так не ходит на ланч вместе со всеми. Наверняка обедает где-то вне школы со своей единственной подругой, тихой девочкой по имени Джиллиан. – Как считаешь, он из нашей школы?
Я хватаю кусочек картофеля фри, который мы взяли на двоих, окунаю в кетчуп и запихиваю в рот.
– Никогда не видела Эмму с парнем.
Люси Чен, увлеченная разговором с соседями, разворачивается на стуле и с осуждением спрашивает:
– Вы тоже про Фиби с Эммой? – Люси та еще штучка: что бы ни делали другие, вечно критикует, а сама тем временем старается влезть туда же. В этом году Люси удалось в буквальном смысле выбиться в звезды, то есть стать звездой нашей театральной студии: ее и Нокса утвердили на главные роли в постановке мюзикла «В леса». – По-моему, мы должны саботировать эту игру!
Чейз Руссо, бойфренд Люси, подмигивает своей подружке.
– Люси, последние десять минут ты ни о чем другом не говоришь, кроме как об этой игре!
Однако Люси у нас сама добродетель.
– Я рассуждала о том, как она опасна. «Бэйвью-Хай» определенно находится в группе риска.
Я подавляю вздох. Вот что бывает с теми, кто не умеет находить друзей: в итоге оказываешься среди тех, кто тебе не особо нравится. И хотя я признательна участникам нашей театральной студии – они принимают меня в компанию даже в отсутствие Нокса, – я порой задумываюсь, какой могла бы стать моя жизнь в школе и жизнь вообще, приложи я больше усилий. Если бы я сама активно выбирала друзей, а не позволяла другим выбирать меня.
Нахожу взглядом Фиби. Она сосредоточенно пережевывает пищу, глядя прямо перед собой. Сегодня ей приходится несладко, но Фиби держит удар, чем напоминает мне Бронвин в сходных обстоятельствах. Как всегда, в ярком платье, бронзовые кудри рассыпаны по плечам, макияж безупречен. Такая девушка не затеряется в толпе.
Все же надо было вчера отправить ей сообщение.
– Думаю, мы все знаем, кто за этим стоит, – добавляет Люси и кивком показывает на столик в углу, где обедает в одиночестве Маттиас Шредер, пряча лицо за толстенной книгой. – Маттиаса должны были выгнать из школы после блога «Саймон говорит». Директор Гупта опоздала со своей политикой нулевой толерантности.
– Серьезно? Ты считаешь, это проделки Маттиаса? «Саймон говорит» – просто отстойный блог. – Не могу заставить себя испытывать неприязнь к Маттиасу, хотя прошлой осенью мое имя не сходило со страниц его недолго прожившего сайта-двойника. Маттиас переехал сюда в первый год обучения в «Бэйвью-Хай», как раз в то время, когда я начала реже пропускать уроки, но так и не пришелся здесь ко двору. Часто можно было видеть, как он робко проходит мимо групп, которые или насмехаются над ним, или просто игнорируют.
– Этот тип однажды уже поведал нам ужасную сплетню, – ухмыляется Чейз и одними губами шепчет: – Мейв Рохас и Нокс Майерс расстались! Вот новость! Все давно знают, и никто не парится. Самое недраматичное расставание от сотворения мира. Попытайтесь еще раз, что ли.
Четверг, 20 февраля
Кому, как не мне, знать правила общения с теми, чья самая сокровенная и мрачная тайна только что стала известна всей школе! Впрочем, я давно не практиковалась.
Вчера я сидела в «Контиго» и корпела над домашним заданием, когда новая сплетня стала всеобщим достоянием. Как только у Фиби во время работы нашлась свободная минутка и она посмотрела в телефон, я сразу поняла, что это правда. На ее лице отразились те же эмоции, что и у Бронвин полтора года назад, когда Джейк Риордан выложил на сайте-двойнике информацию о ее «успехах» в химии. Не только ужас, но и вина.
Почти тотчас же в кафе ворвалась Эмма, вся багровая, с дрожащими руками. Я едва ее узнала.
– Это правда? Вот почему ты так странно себя вела? – выдохнула она, потрясая телефоном. Фиби стояла у кассы рядом с отцом Луиса и развязывала фартук. Наверное, собиралась сказать, что плохо себя чувствует, и улизнуть с работы. Она замерла и молча округлила глаза. Эмма подступала к сестре все ближе, и когда между ними осталось не больше дюйма, я на секунду перепугалась, что сейчас она ударит Фиби по лицу. – Это было, когда мы встречались с ним?
– Нет, после, – ответила Фиби, чересчур поспешно и категорично. И вот тут вмешался мистер Сантос – буквально сгреб обеих в охапку и увел в кухню. Больше я их в тот вечер не видела.
Когда я вернулась домой и связалась с Ноксом, он тоже все знал.
– А что ты хочешь? Эту сплетню сейчас в Бэйвью каждый дурак обсуждает!
Вечером я все думала – может, стоит поддержать Фиби, отправить ей сообщение, даже просто спросить: «Как ты?» Но дело в том, что хотя она мне всегда нравилась, мы не подруги. Мы приятельницы, в основном потому что я много времени провожу в кафе, где она работает; к тому же Фиби экстраверт и легко находит общий язык с каждым. Однажды она дала мне свой номер – «на всякий случай», но я до сих пор ни разу им не воспользовалась, и, наверное, сейчас неподходящее время начинать. Будто мной движет не беспокойство, а всего лишь любопытство. Спускаясь к завтраку, я так и не могу определиться, было ли мое побуждение разумным.
Мама сидит за ноутбуком, сосредоточенно глядя на экран. Когда Бронвин жила дома, мы обычно завтракали все вместе за кухонным островом, а теперь мне почему-то не по себе ощущать рядом с собой пустое место. У меня даже пропадает аппетит. И пусть мама никогда об этом не скажет вслух – ведь учеба в Йеле для них обеих мечта всей жизни, – но, по-моему, она чувствует то же самое.
– Угадай, что у меня есть? – Мама поднимает взгляд и дарит мне ослепительную улыбку. Я тем временем достаю из шкафчика у раковины коробку «Фрут лупс», и она недовольно морщится. – Не помню, чтобы я покупала сухие завтраки.
– Значит, кое-кто другой купил, – отвечаю я и до краев наполняю миску разноцветными колечками, а затем выуживаю из холодильника пакет молока и сажусь рядом. Входит папа, повязывая галстук, и мама с притворным ужасом восклицает:
– Хавьер, как ты мог? Мы же договорились – только здоровая еда!
Папа на секунду делает виноватое лицо.
– Зато они обогащены витаминами и минералами. На коробке написано.
Он выхватывает несколько штук из моей миски и запихивает в рот, прежде чем я успеваю добавить молока.
Мама закатывает глаза.
– Такой же несносный, как твоя дочь. Не жалуйся потом, что зубы болят.
Папа проглатывает свои хлопья и целует маму в щечку, а меня в макушку.
– Обещаю вытерпеть лечение кариеса с должным уровнем стоицизма. – Отец переехал в Штаты из Колумбии десятилетним ребенком и говорит без малейшего акцента, однако в его речи присутствует некий ритм, отчего она кажется чуть более правильной, чем нужно, и слегка мелодичной. Я от этого просто тащусь. Кроме того, мы с ним оба сладкоежки, а вот мама с Бронвин нашу общую страсть не разделяют. – Не ждите меня к ужину, хорошо? У нас сегодня собрание членов правления, вернусь поздно.
– Что с тебя взять, потакатель, – с нежностью говорит мама, и отец, взяв ключи, направляется к двери.
Я зачерпываю большую ложку уже разбухших «Фрут лупс» и с набитым ртом киваю на ноутбук.
– Ты хотела мне что-то показать?
Мама застывает в недоумении – я слишком резко сменила тему разговора, – а затем, просияв от радости, восклицает:
– О, тебе понравится! Я купила билеты на мюзикл. «В леса»[1]. На следующей неделе, как раз Бронвин приедет. Театр «Цивик» в Сан-Диего. Посмотришь, как выглядит «Бэйвью-Хай» на фоне профессионалов. Школьная театральная студия весной ставит именно эту вещь, я не ошибаюсь?
Прежде чем ответить, я заглатываю еще одну ложку хлопьев. Мне нужна пара секунд, чтобы выйти на требуемый уровень энтузиазма.
– Именно. Фантастика! Чудесно!
Ну вот, перестаралась. Мама хмурится.
– Тебе не хочется идти?
– Нет, что ты, очень хочется. – Я продолжаю лгать, но маму не убедишь.
– А что не так? Ведь ты любишь музыкальные постановки.
Эх, мама, мама… Как неустанно она пестует любое из моих преходящих увлечений! Однажды Мейв играла в спектакле. Следовательно, Мейв любит театр! Я участвовала в школьной постановке в прошлом году, и это было здорово. С тех пор театр отправился на полку, как и многие другие вещи, которые я попробовала один раз, и поняла, что больше не хочу повторять.
– Люблю. Но ведь Бронвин уже смотрела «В леса».
Мама морщит лоб.
– Смотрела? Когда?
Я вылавливаю ложкой остатки «Фрут лупс» и тяну время, прожевывая их.
– Кажется, на Рождество. Вместе с… с Нейтом.
Уф. Абсолютная ложь. Нейта не затащить на мюзикл даже под страхом смертной казни.
Мама хмурится все сильнее. Не то чтобы она не любит Нейта; она просто считает его и Бронвин «выходцами из разных миров». К тому же мама продолжает настаивать, что Бронвин слишком молода для серьезных отношений. А когда я напоминаю, что они с папой познакомились в колледже, уточняет: «Мы учились на предпоследнем курсе». Можно подумать, к предпоследнему курсу она уже лет десять как была взрослой!
– Ладно, попробую дозвониться до Бронвин и уточнить. – Мама берется за телефон. – В течение получаса билеты можно вернуть.
Я хлопаю себя по лбу.
– Ой, я ошиблась! Не надо ничего возвращать. Они не смотрели «В леса». Они смотрели «Форсаж», фильм двенадцатый. Вроде бы… Знаешь, я их вечно путаю.
Мама озадаченно смотрит, как я наклоняю миску и громко допиваю розовое от хлопьев молоко.
– Мейв, прекрати, тебе давно не шесть лет. – Затем она поворачивается к ноутбуку, насупив брови. – Ладно, я только проверю почту. Очень много новых писем.
Внезапно у меня начинает течь из носа. Я ставлю чашку на стол, беру салфетку и с мыслью «рановато для весенней аллергии» высмаркиваюсь, затем опускаю руку, и…
О нет!
Молча встаю, комкая в руке салфетку, и иду в ванную на первом этаже, а тем временем под носом скапливается жидкость. И даже не посмотрев в зеркало, я знаю, что увижу. Бледное лицо, сжатые губы, безумный взгляд – и тонкие струйки ярко-красной крови, вытекающие из обеих ноздрей.
Ужас поражает меня сильно и практически мгновенно. Словно в кино, когда кто-то выстрелил из тазера: молниеносный удар, холодовой шок, и вот я уже превратилась в дрожащую студенистую массу, с трясущимися руками, которые даже не в состоянии удержать салфетку. Кровь впитывается в нее, и веселенький рисунок окрашивается в красный. Сердце стучит так, словно вот-вот вырвется из груди, и его безумный ритм эхом отдается в ушах. Глаза в зеркале непрерывно моргают, а в мозгу с тем же интервалом грохочут два слова:
Она вернулась. Она вернулась. Она вернулась.
Всякий раз, когда моя лейкемия возвращалась, все начиналось с носового кровотечения.
Я представляю, как показываю маме окровавленную салфетку, и воздух выходит у меня из легких. Нет, не смогу. Ведь с ее лицом вновь произойдет это – как в кино при замедленной съемке, когда человек может состариться на двадцать лет за двадцать секунд. Мама позвонит папе, он примчится домой, и его утренняя веселость разом улетучится. Он словно наденет маску, которую я ненавижу всеми фибрами души, потому что знаю, какая внутренняя молитва ее сопровождает. Я слышала эту молитву однажды, в восьмилетнем возрасте, когда едва не умерла; он сидел у моей больничной койки с поникшей головой и одними губами шептал по-испански: «Por favor, Dios, llévame a mi en su lugar. Yo por ella. Por favor»[2]. Я была почти без сознания, но все же думала: «Нет, Бог, не слушай его». Потому что отвергала любую молитву, в которой папа просил Бога позволить ему занять мое место.
Если я покажу маме салфетку, эта карусель опять закрутится. Мне придется пройти обследования – сперва наименее инвазивные и наименее болезненные, а затем и остальные. Потом мы будем сидеть в кабинете доктора Гутьерреса, смотреть на его худощавое озабоченное лицо, а он взвесит все «за» и «против» одинаково жестоких вариантов лечения и напомнит, что с каждым последующим рецидивом побороть лейкемию все труднее, и нам следует реагировать соответственно. И наконец мы выберем свой яд. В последующие месяцы меня ждут потеря веса, волос, сил и времени. И потеря надежды.
В прошлый раз, когда мне было тринадцать, я сказала себе, что больше такого не хочу.
Кровотечение прекращается. Я изучаю салфетку, изо всех сил стараясь быть максимально беспристрастной – как осматривал бы ее посторонний врач. Вообще-то крови не очень много. Может, причина тому сухой воздух; все-таки на дворе февраль. Порой кровь из носа – это всего лишь кровь из носа, и не стоит впадать в панику. Закусив губы, я делаю глубокий вдох, ощущаю, как воздух наполняет легкие, и мой пульс замедляется. Бросаю салфетку в унитаз и торопливо нажимаю на слив, стараясь не смотреть, как тонкие красные нити растворяются в воде. Затем достаю «Клинекс», вытираю оставшиеся следы крови и говорю своему отражению, вцепившись в края раковины:
– Все хорошо. Все прекрасно.
Этим утром анонимный организатор нового развлечения разослал «Бэйвью-Хай» два сообщения: объявление, что скоро в игру вступит следующий участник, и ссылку на пост с правилами игры. И теперь за ланчем все массово читают новую версию сайта «Про Это», не отрываясь от телефонов и рассеянно запихивая в рот еду. Не могу отделаться от мысли, что Саймону это понравилось бы.
Хотя, если уж быть совсем честной, сейчас меня вообще не волнует всеобщее помешательство.
– Меня до сих больше всего удивляет, что у Эммы был бойфренд, – говорит Нокс, украдкой покосившись на столик, где сидят Фиби, ее подруга Джулс Крэндалл и группа их одноклассниц. Эммы нигде не видно, хотя она и так не ходит на ланч вместе со всеми. Наверняка обедает где-то вне школы со своей единственной подругой, тихой девочкой по имени Джиллиан. – Как считаешь, он из нашей школы?
Я хватаю кусочек картофеля фри, который мы взяли на двоих, окунаю в кетчуп и запихиваю в рот.
– Никогда не видела Эмму с парнем.
Люси Чен, увлеченная разговором с соседями, разворачивается на стуле и с осуждением спрашивает:
– Вы тоже про Фиби с Эммой? – Люси та еще штучка: что бы ни делали другие, вечно критикует, а сама тем временем старается влезть туда же. В этом году Люси удалось в буквальном смысле выбиться в звезды, то есть стать звездой нашей театральной студии: ее и Нокса утвердили на главные роли в постановке мюзикла «В леса». – По-моему, мы должны саботировать эту игру!
Чейз Руссо, бойфренд Люси, подмигивает своей подружке.
– Люси, последние десять минут ты ни о чем другом не говоришь, кроме как об этой игре!
Однако Люси у нас сама добродетель.
– Я рассуждала о том, как она опасна. «Бэйвью-Хай» определенно находится в группе риска.
Я подавляю вздох. Вот что бывает с теми, кто не умеет находить друзей: в итоге оказываешься среди тех, кто тебе не особо нравится. И хотя я признательна участникам нашей театральной студии – они принимают меня в компанию даже в отсутствие Нокса, – я порой задумываюсь, какой могла бы стать моя жизнь в школе и жизнь вообще, приложи я больше усилий. Если бы я сама активно выбирала друзей, а не позволяла другим выбирать меня.
Нахожу взглядом Фиби. Она сосредоточенно пережевывает пищу, глядя прямо перед собой. Сегодня ей приходится несладко, но Фиби держит удар, чем напоминает мне Бронвин в сходных обстоятельствах. Как всегда, в ярком платье, бронзовые кудри рассыпаны по плечам, макияж безупречен. Такая девушка не затеряется в толпе.
Все же надо было вчера отправить ей сообщение.
– Думаю, мы все знаем, кто за этим стоит, – добавляет Люси и кивком показывает на столик в углу, где обедает в одиночестве Маттиас Шредер, пряча лицо за толстенной книгой. – Маттиаса должны были выгнать из школы после блога «Саймон говорит». Директор Гупта опоздала со своей политикой нулевой толерантности.
– Серьезно? Ты считаешь, это проделки Маттиаса? «Саймон говорит» – просто отстойный блог. – Не могу заставить себя испытывать неприязнь к Маттиасу, хотя прошлой осенью мое имя не сходило со страниц его недолго прожившего сайта-двойника. Маттиас переехал сюда в первый год обучения в «Бэйвью-Хай», как раз в то время, когда я начала реже пропускать уроки, но так и не пришелся здесь ко двору. Часто можно было видеть, как он робко проходит мимо групп, которые или насмехаются над ним, или просто игнорируют.
– Этот тип однажды уже поведал нам ужасную сплетню, – ухмыляется Чейз и одними губами шепчет: – Мейв Рохас и Нокс Майерс расстались! Вот новость! Все давно знают, и никто не парится. Самое недраматичное расставание от сотворения мира. Попытайтесь еще раз, что ли.