Очарованная мраком
Часть 8 из 29 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ничего я не думаю! Но у тебя же галлюцинации! Это не может быть просто так!
– Может, потому, что устала? Сплю плохо.
Я и сама не верила в этот детский лепет, но нужно же было что-то сказать.
– Ладно, Ириш, схожу, наверное.
Автомобиль влился в общий поток, и торговый центр скрылся за поворотом.
– Вот и умница, – успокоилась Косогорова.
Понятно, что ей хотелось сменить скользкую тему. Мы не были настолько близки, чтобы воспринимать боль подруги как свою. Сочувствие сочувствием, но зачем вешать на себя чужие проблемы?
Доставив Иру домой, я зашла в аптеку и купила успокоительное посильнее и подороже. Если дело в нервах и бессоннице, то с ними следовало бороться жестче.
Глава 8
Сороковой день пришелся на воскресенье. Поминки решили устроить в кафе. Народу собралось не так уж много – человек двадцать, включая меня и Азалию. Единственным, кого мне хотелось увидеть, был дядя Алик. Они с Зоей Васильевной пришли одни из первых, и он прямиком направился ко мне. Стоявшей возле обильно накрытых столов Азалии, которая вполголоса беседовала с худенькой светловолосой женщиной, лишь сухо кивнул.
Выглядел дядя Алик уже немного лучше. Операция прошла успешно, и врачи уверенно давали благоприятные прогнозы. Конечно, лишился части желудка, пил горы лекарств, вынужден был сидеть на жесточайшей диете, подвергался не слишком приятным процедурам, но старуху с косой удалось отогнать.
– Вот и сорок дней прошло. А вроде недавно… – Он прикрыл рукой глаза и отвернулся. – Извини, детка. Совсем стал старый, слезливый дед. Лучше скажи…
– Диночка, – позвала Азалия из глубины кафе, – можно отвлечь тебя на секундочку?
Я скривилась, но не пойти было невозможно.
– После поговорим, дядя Алик, ладно?
Но пообщаться так и не удалось. Начали собираться приглашенные, их требовалось встречать и рассаживать. Потом наступило время молитвы, а после мулла решился на пространную проповедь.
Утомленные донельзя, гости жадно набросились на еду, благо кухня была отменная. Насытившись, оживились и повеселели. Разговоры за столом стали громче и раскованнее: подзабыв, по какому поводу собрались, люди обсуждали политику, погоду и цены.
Мне стало противно, захотелось уйти. Асадов, судя по выражению лица, думал приблизительно о том же, сидел задумчивый, мрачный и вскоре засобирался домой.
Зоя Васильевна встревоженно поглядывала на мужа.
– Мы пойдем, устал он, Динуля. Не может долго… – начала было она, но тут же умолкла под выразительным взглядом Альберта.
Провожая их, я подумала, что могла бы поделиться с дядей Аликом тревогами и странностями последнего времени, рассказать о своих видениях. Он да Татьяна – ближе них у меня никого нет. Но старшая подруга в последнее время не вылезала из командировок, дома бывала наездами, а волновать дядю Альберта, который только-только пошел на поправку, – непростительный эгоизм.
В ночь после поминок мне приснился отец. Я и раньше видела его во сне, но поутру никогда не могла вспомнить, как именно. Однако этот сон запомнился отчетливо: он был яркий, цветной, очень реальный.
Я увидела себя сидящей на кухне в нашей старой квартире. Кругом пусто, пыльно, безжизненно, цветы в горшках высохли. Я встала с табуретки, собираясь уходить, но вдруг все стало на глазах преображаться. Высохшие палки и ветки ожили и диковинным образом превратились в пышные цветы и сочно-зеленые растения. Кухня приобрела жилой и ухоженный вид. Даже занавески на окнах появились.
«А ведь раньше у нас в кухне висели именно эти голубые шторы!» – вдруг вспомнила я, обрадовалась и даже рассмеялась.
Но на этом сюрпризы не кончились. Вошел папа! Я бросилась к нему, стала обнимать. Целовала, гладила по волосам, никак не хотела отпускать от себя.
– Пап, как ты? Все хорошо? – то смеясь, то всхлипывая, спрашивала я.
– Отлично, дочь! – отвечал отец.
Он казался умиротворенным и спокойным.
– Смотри, как здесь хорошо! Ты что, теперь тут живешь? – осенило меня.
Папа засмеялся и ничего не ответил.
– А есть жизнь после смерти? – вдруг сорвалось с языка.
– Ты же теперь и сама видишь, что есть.
– Мне надо так много тебе рассказать! Ты же не уйдешь? – И я принялась взахлеб объяснять ему что-то, жаловаться, просить прощения… Папа задумчиво смотрел, внимательно слушал.
– Ты сейчас с мамой? – умолкнув на полуслове, спросила я.
– С мамой, – ответил он, – не волнуйся и не плачь, слышишь?
Внезапно все пропало, и я проснулась. Было серое, унылое утро. Будильник и не думал звонить, на часах – шесть пятнадцать. Я повернулась на другой бок, закрыла глаза и принялась вспоминать свой удивительный сон.
Однако что-то мешало. Что-то было не так. Окончательно стряхнув с себя ошметки сна, я поняла: ладони были липкими и немного болели. Я выпростала их из-под одеяла и поднесла к глазам. Присмотревшись, не сдержалась и вскрикнула. Рывком откинула одеяло и села в кровати.
Руки были в крови. Белье – наволочка, пододеяльник, простыня – тоже.
– Мамочка, – прошептала я, – что это?
Я ничего не могла понять. Откуда столько крови?
Спокойно, спокойно, видимо, просто порезалась. Но обо что?! Постаравшись не впадать в панику, я сделала глубокий вдох и снова внимательно взглянула на свои израненные ладони.
Они были сплошь покрыты ровными, довольно глубокими порезами. Горизонтальные полоски тонкой частой сеткой перечеркивали поверхность ладоней и спускались к запястьям. Меня замутило: похоже, была перерезана вена.
«Успокойся, – приказала я себе, – порез совсем не глубокий!».
Но если бы рана была глубже, я могла истечь кровью и умереть во сне! Как такое могло случиться? Разве можно перерезать себе вены и не знать об этом? Что со мной творится? Что?
Я вскочила и помчалась в ванную. Захлопнула за собой дверь, принялась рыться в аптечке. Включила воду и стала смывать кровь. Трясущимися непослушными руками кое-как наложила повязку. Выпила две таблетки обезболивающего: ладони дергало все сильнее.
Минут через пятнадцать выползла из ванны, побрела к себе в комнату. Голова кружилась, ноги были слабыми и непослушными. Только бы Азалия не вышла!
Ничего, бог миловал…
У себя я первым делом свернула комом и бросила в угол комнаты покрытое жесткими бурыми пятнами белье. Надо бы застирать холодной водой, когда Азалия уйдет.
Я села на кровать, посмотрела на свои наспех забинтованные руки и подумала:
«А если она пронюхает о том, что случилось?!»
Хорошо, допустим, от Азалии и удастся скрыть. А на работе? Только-только забылась история в деканате, Ирка понемногу отошла от случая в кинотеатре. Хотя и сейчас нет-нет да и глянет вопросительно, с опаской. А уж если заподозрит, что я пыталась покончить с собой!..
Я вскочила и закружила по комнате. Итак, что мы имеем? Комната была заперта изнутри на задвижку. Никто (речь, разумеется, шла об Азалии!) проникнуть сюда и перерезать мне руки не мог. Да и потом, я почувствовала бы боль! Несмотря на успокоительное, без которого уже просто не могла, спала я чутко.
Успокоительное… Может, это побочный эффект? Что-то вроде лунатизма? Я полезла в сумку, схватила инструкцию и стала вчитываться в мудреные медицинские термины.
Не вызывает привыкания – ну с этим можно и поспорить. Продается без рецепта, ни в каких «Списках Б», или как там это называется, не значится. Нет, таблетки ни при чем. Хотя с ними пора заканчивать. Не хватало превратиться в наркоманку.
Идем дальше. Допустим, я порезала себе руки сама, во сне. Но тогда рядом с кроватью или по крайней мере в комнате должен быть нож. Или бритва.
Я опустилась на четвереньки и стала внимательно осматривать пол возле кровати. Оглядела всю комнату, даже на полках и в шкафах посмотрела. Я всегда аккуратная, вещи не разбрасываю, все у меня на своих местах. И сегодня ничего не изменилось. Ножа или чего другого колюще-режущего не было.
Чертовщина какая-то.
Я посмотрела на часы. Скоро половина восьмого. Идти на работу в таком виде нельзя. Придется что-нибудь придумать, соврать. Пусть порезы хоть немного заживут, чтобы можно было обходиться без повязки. А позже я просто буду надевать кофточки с рукавами до кончиков пальцев. Авось, никто и не заметит.
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнате Азалии. Та проснулась и прошествовала в ванную. Загудела душевая кабина, послышался звук льющейся воды. Скоро она уйдет на работу, можно будет спокойно позвонить на кафедру и договориться о паре дней за свой счет. Семен Сергеевич не откажет, он же и отпуск предлагал. Нужно только повод правдоподобный придумать.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Звонили на городской. Аппараты были почти в каждой комнате, и я почти машинально сняла трубку.
– Да.
В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.
– Да? – нетерпеливо повторила я. – Алло! Кто это?
– Это Зоя Васильевна! – Голос звучал незнакомо, неузнаваемо.
– Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Аликом? Ему хуже?
– Динуша, – женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, – Алик… Альберта больше нет.
– Как так – нет? – глупо переспросила я.
– Он умер. – Она перестала сдерживать слезы и тихо, безутешно заплакала.
– Этого не может быть! Как? Он не… Ему же стало лучше! – отчаянно закричала я, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся – просто нелепая ошибка.
Жена (вдова?!) дяди Алика ничего не отвечала, только плакала. Так мы и проливали бесполезные слезы, каждая на своем конце трубки, и ничего было уже не исправить.
– Алло! – вдруг громко и внятно произнес женский голос. – Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Дина, ты меня слышишь?
– Да, – придушенно отозвалась я. Нос был наглухо заложен.
– Может, потому, что устала? Сплю плохо.
Я и сама не верила в этот детский лепет, но нужно же было что-то сказать.
– Ладно, Ириш, схожу, наверное.
Автомобиль влился в общий поток, и торговый центр скрылся за поворотом.
– Вот и умница, – успокоилась Косогорова.
Понятно, что ей хотелось сменить скользкую тему. Мы не были настолько близки, чтобы воспринимать боль подруги как свою. Сочувствие сочувствием, но зачем вешать на себя чужие проблемы?
Доставив Иру домой, я зашла в аптеку и купила успокоительное посильнее и подороже. Если дело в нервах и бессоннице, то с ними следовало бороться жестче.
Глава 8
Сороковой день пришелся на воскресенье. Поминки решили устроить в кафе. Народу собралось не так уж много – человек двадцать, включая меня и Азалию. Единственным, кого мне хотелось увидеть, был дядя Алик. Они с Зоей Васильевной пришли одни из первых, и он прямиком направился ко мне. Стоявшей возле обильно накрытых столов Азалии, которая вполголоса беседовала с худенькой светловолосой женщиной, лишь сухо кивнул.
Выглядел дядя Алик уже немного лучше. Операция прошла успешно, и врачи уверенно давали благоприятные прогнозы. Конечно, лишился части желудка, пил горы лекарств, вынужден был сидеть на жесточайшей диете, подвергался не слишком приятным процедурам, но старуху с косой удалось отогнать.
– Вот и сорок дней прошло. А вроде недавно… – Он прикрыл рукой глаза и отвернулся. – Извини, детка. Совсем стал старый, слезливый дед. Лучше скажи…
– Диночка, – позвала Азалия из глубины кафе, – можно отвлечь тебя на секундочку?
Я скривилась, но не пойти было невозможно.
– После поговорим, дядя Алик, ладно?
Но пообщаться так и не удалось. Начали собираться приглашенные, их требовалось встречать и рассаживать. Потом наступило время молитвы, а после мулла решился на пространную проповедь.
Утомленные донельзя, гости жадно набросились на еду, благо кухня была отменная. Насытившись, оживились и повеселели. Разговоры за столом стали громче и раскованнее: подзабыв, по какому поводу собрались, люди обсуждали политику, погоду и цены.
Мне стало противно, захотелось уйти. Асадов, судя по выражению лица, думал приблизительно о том же, сидел задумчивый, мрачный и вскоре засобирался домой.
Зоя Васильевна встревоженно поглядывала на мужа.
– Мы пойдем, устал он, Динуля. Не может долго… – начала было она, но тут же умолкла под выразительным взглядом Альберта.
Провожая их, я подумала, что могла бы поделиться с дядей Аликом тревогами и странностями последнего времени, рассказать о своих видениях. Он да Татьяна – ближе них у меня никого нет. Но старшая подруга в последнее время не вылезала из командировок, дома бывала наездами, а волновать дядю Альберта, который только-только пошел на поправку, – непростительный эгоизм.
В ночь после поминок мне приснился отец. Я и раньше видела его во сне, но поутру никогда не могла вспомнить, как именно. Однако этот сон запомнился отчетливо: он был яркий, цветной, очень реальный.
Я увидела себя сидящей на кухне в нашей старой квартире. Кругом пусто, пыльно, безжизненно, цветы в горшках высохли. Я встала с табуретки, собираясь уходить, но вдруг все стало на глазах преображаться. Высохшие палки и ветки ожили и диковинным образом превратились в пышные цветы и сочно-зеленые растения. Кухня приобрела жилой и ухоженный вид. Даже занавески на окнах появились.
«А ведь раньше у нас в кухне висели именно эти голубые шторы!» – вдруг вспомнила я, обрадовалась и даже рассмеялась.
Но на этом сюрпризы не кончились. Вошел папа! Я бросилась к нему, стала обнимать. Целовала, гладила по волосам, никак не хотела отпускать от себя.
– Пап, как ты? Все хорошо? – то смеясь, то всхлипывая, спрашивала я.
– Отлично, дочь! – отвечал отец.
Он казался умиротворенным и спокойным.
– Смотри, как здесь хорошо! Ты что, теперь тут живешь? – осенило меня.
Папа засмеялся и ничего не ответил.
– А есть жизнь после смерти? – вдруг сорвалось с языка.
– Ты же теперь и сама видишь, что есть.
– Мне надо так много тебе рассказать! Ты же не уйдешь? – И я принялась взахлеб объяснять ему что-то, жаловаться, просить прощения… Папа задумчиво смотрел, внимательно слушал.
– Ты сейчас с мамой? – умолкнув на полуслове, спросила я.
– С мамой, – ответил он, – не волнуйся и не плачь, слышишь?
Внезапно все пропало, и я проснулась. Было серое, унылое утро. Будильник и не думал звонить, на часах – шесть пятнадцать. Я повернулась на другой бок, закрыла глаза и принялась вспоминать свой удивительный сон.
Однако что-то мешало. Что-то было не так. Окончательно стряхнув с себя ошметки сна, я поняла: ладони были липкими и немного болели. Я выпростала их из-под одеяла и поднесла к глазам. Присмотревшись, не сдержалась и вскрикнула. Рывком откинула одеяло и села в кровати.
Руки были в крови. Белье – наволочка, пододеяльник, простыня – тоже.
– Мамочка, – прошептала я, – что это?
Я ничего не могла понять. Откуда столько крови?
Спокойно, спокойно, видимо, просто порезалась. Но обо что?! Постаравшись не впадать в панику, я сделала глубокий вдох и снова внимательно взглянула на свои израненные ладони.
Они были сплошь покрыты ровными, довольно глубокими порезами. Горизонтальные полоски тонкой частой сеткой перечеркивали поверхность ладоней и спускались к запястьям. Меня замутило: похоже, была перерезана вена.
«Успокойся, – приказала я себе, – порез совсем не глубокий!».
Но если бы рана была глубже, я могла истечь кровью и умереть во сне! Как такое могло случиться? Разве можно перерезать себе вены и не знать об этом? Что со мной творится? Что?
Я вскочила и помчалась в ванную. Захлопнула за собой дверь, принялась рыться в аптечке. Включила воду и стала смывать кровь. Трясущимися непослушными руками кое-как наложила повязку. Выпила две таблетки обезболивающего: ладони дергало все сильнее.
Минут через пятнадцать выползла из ванны, побрела к себе в комнату. Голова кружилась, ноги были слабыми и непослушными. Только бы Азалия не вышла!
Ничего, бог миловал…
У себя я первым делом свернула комом и бросила в угол комнаты покрытое жесткими бурыми пятнами белье. Надо бы застирать холодной водой, когда Азалия уйдет.
Я села на кровать, посмотрела на свои наспех забинтованные руки и подумала:
«А если она пронюхает о том, что случилось?!»
Хорошо, допустим, от Азалии и удастся скрыть. А на работе? Только-только забылась история в деканате, Ирка понемногу отошла от случая в кинотеатре. Хотя и сейчас нет-нет да и глянет вопросительно, с опаской. А уж если заподозрит, что я пыталась покончить с собой!..
Я вскочила и закружила по комнате. Итак, что мы имеем? Комната была заперта изнутри на задвижку. Никто (речь, разумеется, шла об Азалии!) проникнуть сюда и перерезать мне руки не мог. Да и потом, я почувствовала бы боль! Несмотря на успокоительное, без которого уже просто не могла, спала я чутко.
Успокоительное… Может, это побочный эффект? Что-то вроде лунатизма? Я полезла в сумку, схватила инструкцию и стала вчитываться в мудреные медицинские термины.
Не вызывает привыкания – ну с этим можно и поспорить. Продается без рецепта, ни в каких «Списках Б», или как там это называется, не значится. Нет, таблетки ни при чем. Хотя с ними пора заканчивать. Не хватало превратиться в наркоманку.
Идем дальше. Допустим, я порезала себе руки сама, во сне. Но тогда рядом с кроватью или по крайней мере в комнате должен быть нож. Или бритва.
Я опустилась на четвереньки и стала внимательно осматривать пол возле кровати. Оглядела всю комнату, даже на полках и в шкафах посмотрела. Я всегда аккуратная, вещи не разбрасываю, все у меня на своих местах. И сегодня ничего не изменилось. Ножа или чего другого колюще-режущего не было.
Чертовщина какая-то.
Я посмотрела на часы. Скоро половина восьмого. Идти на работу в таком виде нельзя. Придется что-нибудь придумать, соврать. Пусть порезы хоть немного заживут, чтобы можно было обходиться без повязки. А позже я просто буду надевать кофточки с рукавами до кончиков пальцев. Авось, никто и не заметит.
Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнате Азалии. Та проснулась и прошествовала в ванную. Загудела душевая кабина, послышался звук льющейся воды. Скоро она уйдет на работу, можно будет спокойно позвонить на кафедру и договориться о паре дней за свой счет. Семен Сергеевич не откажет, он же и отпуск предлагал. Нужно только повод правдоподобный придумать.
Мои размышления прервал телефонный звонок. Звонили на городской. Аппараты были почти в каждой комнате, и я почти машинально сняла трубку.
– Да.
В первую минуту подумала: какой-то хулиган решил подшутить. В трубке слышались не то шорохи, не то всхлипы, не то сдавленный смех.
– Да? – нетерпеливо повторила я. – Алло! Кто это?
– Это Зоя Васильевна! – Голос звучал незнакомо, неузнаваемо.
– Зоя Ва… Что случилось? Что-то с дядей Аликом? Ему хуже?
– Динуша, – женщина, похоже, пыталась подавить подступавшие рыдания, – Алик… Альберта больше нет.
– Как так – нет? – глупо переспросила я.
– Он умер. – Она перестала сдерживать слезы и тихо, безутешно заплакала.
– Этого не может быть! Как? Он не… Ему же стало лучше! – отчаянно закричала я, убеждая и себя, и Зою Васильевну, что случившееся – просто нелепая ошибка.
Жена (вдова?!) дяди Алика ничего не отвечала, только плакала. Так мы и проливали бесполезные слезы, каждая на своем конце трубки, и ничего было уже не исправить.
– Алло! – вдруг громко и внятно произнес женский голос. – Добрый день! Это Елена Васильевна. Сестра Зои. Дина, ты меня слышишь?
– Да, – придушенно отозвалась я. Нос был наглухо заложен.