Оцепенение
Часть 19 из 82 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Из псалтырей он построил башню, потом превратил ее в дом, а в доме, разумеется, нужно было освещение, которое он решил устроить при помощи свечки.
Так что это был просто несчастный случай. Он не специально поджег книги. Но, разумеется, никто этого не понял. Все сочли поступок Самуэля кощунством.
В школе было то же самое. Учитель отправил его к школьной медсестре, а та – к психологу.
Психолог же сказала, что у Самуэля явные проблемы с концентрацией и плохо управляемая импульсивность, но, возможно, это пройдет с возрастом.
После разговора с ней я отправилась прямиком в церковь.
Вместе с пастором мы молились за Самуэля. Молились, молились, молились, но Бог явно решил продолжить испытывать нашу веру, потому что улучшений не наблюдалось.
Скорее наоборот.
Я закрываю глаза и борюсь со слезами.
– Главное, не принимай его обратно, – просит пастор. – Он взрослый человек, Пернилла. Он должен учиться на своих ошибках. Если будешь защищать его каждый раз, когда сын делает какую-нибудь глупость, он никогда не научится. Выжди. Прояви терпение. Он вернется, когда будет готов. И мы тоже будем готовы. И Господь тоже, – с чувством добавляет он.
Я киваю не в силах произнести ни слова: в горле стоит чудовищный ком. Но я знаю, что пастор прав. Он сталкивался с такими вещами сотни раз. И столько раз помогал нам с Самуэлем. Когда тот украл деньги из коробки для сбора подаяний, он согласился не заявлять в полицию, а когда у нас были проблемы со средствами, одолжил мне из собственных сбережений. И это задание – отвечать за работу с детьми и подростками – я бы не получила без его хороших рекомендаций.
– Пообещай, что на этот раз не станешь связываться с Самуэлем, – просит он. – Обещаешь, Пернилла?
– Да, – шепчу я и улыбаюсь, потому что он говорит совсем как мой отец.
Карл-Юхан довольно кивает, потом оглядывает меня с головы до ног, словно я подержанный автомобиль на продажу.
– Ты с кем-нибудь встречаешься? – спрашивает он, склоняя голову набок.
Я ничего не понимаю.
– Что значит «встречаюсь»?
Карл-Юхан усмехается.
– Я имею в виду мужчин. Ты долго уже одна, несмотря на юный возраст.
Его взгляд останавливается у меня на уровни груди.
– И красива, – добавляет он. – Ты не должна быть одна. Это против воли Бога.
Я и удивлена, и обеспокоена, не знай я его хорошо, я решила бы, что он ко мне пристает.
Но это невозможно.
Карл-Юхан женат на Марии столько, сколько я себя помню. Они идеальная пара во всех смыслах, пользующаяся уважением всех членов нашей общины.
Нет, у меня богатое воображение, говорю я себе.
– Ты правда так считаешь? – шепчу я.
Карл-Юхан с улыбкой кивает. Протягивает руку и гладит меня по щеке.
Я вздрагиваю, хочу что-то сказать, но язык словно прилип к гортани. Совсем нетипично для такой болтушки, как я.
– У нас будет много времени поговорить во время похода, – говорит он, кладет в рот таблетку для горла – они у него всегда с собой – и наклоняется вперед.
– Ага, – выдавливаю я и уклоняюсь от физического контакта, борясь с неприятным чувством в груди.
– Давай помолимся за Самуэля, – говорит он, поднимаясь. Разглаживает старческие чиносы и жестом просит меня следовать за ним.
Я встаю и иду за ним к большому деревянному кресту на стене. Смотрю на худое тело Иисуса, вырезанное из темного дерева.
Карл-Юхан делает шаг назад, встает сзади меня и кладет руки мне на плечи.
– Ты мне веришь, когда я говорю, что все будет хорошо? – спрашивает он и легко массирует мне плечи.
– Да, – шепчу я.
Его руки скользят вниз вдоль моих, он подходит еще ближе, обнимает меня сзади и накрывает своими ручищами мои сложенные руки, сцепляет пальцы.
От этой внезапной близости мне не по себе, я хочу вырваться, выбежать наружу, оставив пастора тут вместе с Распятием.
Но это невозможно, он наш пастор, из всех нас он ближе всего к Богу.
Нужно его уважать.
– Господи, – начинает он, – спасибо Тебе за то, что даровал нам Самуэля. Сегодня молодым людям приходится нелегко. Их окружает столько искушений и ложных богов.
Он делает паузу и плотнее прижимается ко мне. Руки вдавились мне в грудь.
Меня тошнит, мне трудно дышать.
– Убереги Самуэля от зла, – продолжает он. – Зажги свет в его сердце и укажи ему верный путь. Помоги ему обрести душевный покой, помоги ему найти Христа.
Его живот упирается мне в спину. Я ощущаю его запах – запах пота и таблеток для горла.
– Во имя Иисуса…
Он пододвигает одну ногу, прижимается пахом к моим ягодицам, и я явственно ощущаю это – его эрекцию.
Вырываюсь из объятий, на подкашивающихся ногах делаю шаг к стене, опираюсь о крест, чтобы не упасть.
– Прекрати! – кричу я. – Прекрати, а то я…
Дальше мне не хватает слов. В тот момент, когда мне действительно нужны слова, они меня не слушаются. Вместо того чтобы прийти мне на помощь, они прячутся где-то в уголках сознания, парализованные чувством уважения к пастору, Церкви, Богу и святости.
Пастор же изображает полное недоумение, что делает его похожим на хулиганистого мальчишку. Но взгляд у него сальный, когда он смотрит, как я пробираюсь ближе к двери.
– Прекратить что? – изображает он невинность.
– Ты… Ты… – заикаюсь я, – ты меня трогал!
Но слова не оказывают никакого эффекта.
Вместо того, чтобы попросить прощения, он только качает головой. Улыбка сошла с лица, и он холодно смотрит на меня.
– Но, Пернилла, – обвиняющим тоном произносит он. – Я бы никогда…
– Но я же чувствовала. Чувствовала. Тебя. Его. Когда ты…
– Прости? – поднимает он брови. – Что ты чувствовала?
Мое лицо вспыхивает, я не могу произнести эти слова, не здесь, не в доме Божьем.
– Пернилла, я знаю, что ты расстроена, – продолжает пастор доверительным тоном. – В таком состоянии легко неверно истолковать ситуацию. Особенно когда ты столько лет одна. Я бы тоже на твоем месте мечтал о близости. В этом нет ничего странного. Наоборот. Это человечно, этого не нужно стыдиться.
Я вся горю от стыда.
– Я заявлю на тебя, – говорю я.
– За что? – взмахивает он руками. – Пернилла, все, чего я хотел, это только помочь тебе и Самуэлю. Сделать для вас все, что в моих силах.
Он прав.
Что я скажу? Что мне кажется, что я почувствовала спиной его эрекцию? Меня просто поднимут на смех, примут за одуревшую без мужика тетку, которая бредит пастором. Озабоченную и неблагодарную, потому что все знают, как много он для нас сделал.
– Прошу тебя, – продолжает он, – не позволяй этому недоразумению встать между нами. Наша работа с детьми очень важна. Она ведь тебе нравится?
Я делаю пару шагов назад. Только теперь осознаю всю степень его предательства. Потому что сейчас он говорит, что если я хочу и дальше отвечать за работу с детьми и подростками, мне лучше держать язык за зубами.
Поворачиваюсь и иду прочь из дома для собраний. Стараюсь изо всех сил идти спокойно, чтобы сохранить контроль над своим телом, но против воли ускоряюсь и перехожу на бег.
В груди растет чувство потери.
Будто бы он отнял у меня все самое важное – веру в него, веру в общину, может, даже веру в Бога. Не говоря уже о чувстве собственного достоинства. Впрочем, это последнее в этом списке.
Выйдя на солнце, я замечаю, что юбка на мне висит косо, и поправляю ее.
Может, это моя вина? Я оделась развратно и дала ему повод.
Лицо ангела и сердце змеи.
Может, я действительно вся в мать.
Манфред
Так что это был просто несчастный случай. Он не специально поджег книги. Но, разумеется, никто этого не понял. Все сочли поступок Самуэля кощунством.
В школе было то же самое. Учитель отправил его к школьной медсестре, а та – к психологу.
Психолог же сказала, что у Самуэля явные проблемы с концентрацией и плохо управляемая импульсивность, но, возможно, это пройдет с возрастом.
После разговора с ней я отправилась прямиком в церковь.
Вместе с пастором мы молились за Самуэля. Молились, молились, молились, но Бог явно решил продолжить испытывать нашу веру, потому что улучшений не наблюдалось.
Скорее наоборот.
Я закрываю глаза и борюсь со слезами.
– Главное, не принимай его обратно, – просит пастор. – Он взрослый человек, Пернилла. Он должен учиться на своих ошибках. Если будешь защищать его каждый раз, когда сын делает какую-нибудь глупость, он никогда не научится. Выжди. Прояви терпение. Он вернется, когда будет готов. И мы тоже будем готовы. И Господь тоже, – с чувством добавляет он.
Я киваю не в силах произнести ни слова: в горле стоит чудовищный ком. Но я знаю, что пастор прав. Он сталкивался с такими вещами сотни раз. И столько раз помогал нам с Самуэлем. Когда тот украл деньги из коробки для сбора подаяний, он согласился не заявлять в полицию, а когда у нас были проблемы со средствами, одолжил мне из собственных сбережений. И это задание – отвечать за работу с детьми и подростками – я бы не получила без его хороших рекомендаций.
– Пообещай, что на этот раз не станешь связываться с Самуэлем, – просит он. – Обещаешь, Пернилла?
– Да, – шепчу я и улыбаюсь, потому что он говорит совсем как мой отец.
Карл-Юхан довольно кивает, потом оглядывает меня с головы до ног, словно я подержанный автомобиль на продажу.
– Ты с кем-нибудь встречаешься? – спрашивает он, склоняя голову набок.
Я ничего не понимаю.
– Что значит «встречаюсь»?
Карл-Юхан усмехается.
– Я имею в виду мужчин. Ты долго уже одна, несмотря на юный возраст.
Его взгляд останавливается у меня на уровни груди.
– И красива, – добавляет он. – Ты не должна быть одна. Это против воли Бога.
Я и удивлена, и обеспокоена, не знай я его хорошо, я решила бы, что он ко мне пристает.
Но это невозможно.
Карл-Юхан женат на Марии столько, сколько я себя помню. Они идеальная пара во всех смыслах, пользующаяся уважением всех членов нашей общины.
Нет, у меня богатое воображение, говорю я себе.
– Ты правда так считаешь? – шепчу я.
Карл-Юхан с улыбкой кивает. Протягивает руку и гладит меня по щеке.
Я вздрагиваю, хочу что-то сказать, но язык словно прилип к гортани. Совсем нетипично для такой болтушки, как я.
– У нас будет много времени поговорить во время похода, – говорит он, кладет в рот таблетку для горла – они у него всегда с собой – и наклоняется вперед.
– Ага, – выдавливаю я и уклоняюсь от физического контакта, борясь с неприятным чувством в груди.
– Давай помолимся за Самуэля, – говорит он, поднимаясь. Разглаживает старческие чиносы и жестом просит меня следовать за ним.
Я встаю и иду за ним к большому деревянному кресту на стене. Смотрю на худое тело Иисуса, вырезанное из темного дерева.
Карл-Юхан делает шаг назад, встает сзади меня и кладет руки мне на плечи.
– Ты мне веришь, когда я говорю, что все будет хорошо? – спрашивает он и легко массирует мне плечи.
– Да, – шепчу я.
Его руки скользят вниз вдоль моих, он подходит еще ближе, обнимает меня сзади и накрывает своими ручищами мои сложенные руки, сцепляет пальцы.
От этой внезапной близости мне не по себе, я хочу вырваться, выбежать наружу, оставив пастора тут вместе с Распятием.
Но это невозможно, он наш пастор, из всех нас он ближе всего к Богу.
Нужно его уважать.
– Господи, – начинает он, – спасибо Тебе за то, что даровал нам Самуэля. Сегодня молодым людям приходится нелегко. Их окружает столько искушений и ложных богов.
Он делает паузу и плотнее прижимается ко мне. Руки вдавились мне в грудь.
Меня тошнит, мне трудно дышать.
– Убереги Самуэля от зла, – продолжает он. – Зажги свет в его сердце и укажи ему верный путь. Помоги ему обрести душевный покой, помоги ему найти Христа.
Его живот упирается мне в спину. Я ощущаю его запах – запах пота и таблеток для горла.
– Во имя Иисуса…
Он пододвигает одну ногу, прижимается пахом к моим ягодицам, и я явственно ощущаю это – его эрекцию.
Вырываюсь из объятий, на подкашивающихся ногах делаю шаг к стене, опираюсь о крест, чтобы не упасть.
– Прекрати! – кричу я. – Прекрати, а то я…
Дальше мне не хватает слов. В тот момент, когда мне действительно нужны слова, они меня не слушаются. Вместо того чтобы прийти мне на помощь, они прячутся где-то в уголках сознания, парализованные чувством уважения к пастору, Церкви, Богу и святости.
Пастор же изображает полное недоумение, что делает его похожим на хулиганистого мальчишку. Но взгляд у него сальный, когда он смотрит, как я пробираюсь ближе к двери.
– Прекратить что? – изображает он невинность.
– Ты… Ты… – заикаюсь я, – ты меня трогал!
Но слова не оказывают никакого эффекта.
Вместо того, чтобы попросить прощения, он только качает головой. Улыбка сошла с лица, и он холодно смотрит на меня.
– Но, Пернилла, – обвиняющим тоном произносит он. – Я бы никогда…
– Но я же чувствовала. Чувствовала. Тебя. Его. Когда ты…
– Прости? – поднимает он брови. – Что ты чувствовала?
Мое лицо вспыхивает, я не могу произнести эти слова, не здесь, не в доме Божьем.
– Пернилла, я знаю, что ты расстроена, – продолжает пастор доверительным тоном. – В таком состоянии легко неверно истолковать ситуацию. Особенно когда ты столько лет одна. Я бы тоже на твоем месте мечтал о близости. В этом нет ничего странного. Наоборот. Это человечно, этого не нужно стыдиться.
Я вся горю от стыда.
– Я заявлю на тебя, – говорю я.
– За что? – взмахивает он руками. – Пернилла, все, чего я хотел, это только помочь тебе и Самуэлю. Сделать для вас все, что в моих силах.
Он прав.
Что я скажу? Что мне кажется, что я почувствовала спиной его эрекцию? Меня просто поднимут на смех, примут за одуревшую без мужика тетку, которая бредит пастором. Озабоченную и неблагодарную, потому что все знают, как много он для нас сделал.
– Прошу тебя, – продолжает он, – не позволяй этому недоразумению встать между нами. Наша работа с детьми очень важна. Она ведь тебе нравится?
Я делаю пару шагов назад. Только теперь осознаю всю степень его предательства. Потому что сейчас он говорит, что если я хочу и дальше отвечать за работу с детьми и подростками, мне лучше держать язык за зубами.
Поворачиваюсь и иду прочь из дома для собраний. Стараюсь изо всех сил идти спокойно, чтобы сохранить контроль над своим телом, но против воли ускоряюсь и перехожу на бег.
В груди растет чувство потери.
Будто бы он отнял у меня все самое важное – веру в него, веру в общину, может, даже веру в Бога. Не говоря уже о чувстве собственного достоинства. Впрочем, это последнее в этом списке.
Выйдя на солнце, я замечаю, что юбка на мне висит косо, и поправляю ее.
Может, это моя вина? Я оделась развратно и дала ему повод.
Лицо ангела и сердце змеи.
Может, я действительно вся в мать.
Манфред