Обманутый и оскорбленный

От этих слов у Николая волнительно заблестели глаза, и он тихо спросил:

– Ты думаешь, у нас получится? А вдруг Горчаков не справится со своей миссией? Что тогда? Война с Австрией?

– Должен справиться, государь. Ну а будут проблемы, так можно попробовать осуществить проект покойного адмирала Корнилова.

– Ты о десанте на Босфор? Уместно ли это при нашем бедственном положении?

– Вполне уместно, царь-батюшка, – жестко произнес Ардатов. – У господина Корнилова светлая голова была, и план, предложенный им, вполне реалистичен, в отличие от прочих вздорных прожектов. Посуди сам, если у нас ничего не получится с пруссаками, десант на Босфор – это самое лучшее действие в нашем положении. Конечно, при весьма благоприятных для нас условиях – переброске союзников части своих кораблей на Балтику и появлении нашего пароходного отряда на Азовском море.

– Ну, а если Вена выступит с новыми угрозами против занятия нами Босфора? – спросил царь. – Война с ними сейчас для нас недопустима.

– То, что произошло с Дунайскими княжествами, вряд ли повторится с Босфором. Турки никогда не пустят австрийские войска так глубоко на свою территорию. Они очень злы на австрийцев за свои иллирийские провинции. Да и Англия с Францией не захотят усиления австрийских позиций в вопросе о наследстве «больного человека», – сказал Ардатов, имея в виду давнее прозвище Османской империи, данное ей самим императором. – Сам знаешь, как ревностно следят господа европейцы за малейшим успехом своего соседа в этом деле. А об австрийцах и говорить нечего. Люди без совести и чести.

– Значит, все-таки Босфор?

– Босфор, государь. Без него нам общей победы никак не одержать, – отвечал Ардатов.

Царь посмотрел на своего старого друга пытливым взором, а затем крепко обнял его.

– Спасибо тебе, Мишель, за все то, что сделал, помогая мне нести тяжкий крест ответственности перед Россией! Спасибо за то, что ты веришь в меня и в нашу победу над врагом, – проникновенно произнес Николай и трижды облобызал графа.


– Да полно тебе, государь – с укоризной ответил Ардатов. – Разве один я все это сделал? Только вместе с солдатиками да матросами, с господами офицерами и генералами. Как говорится, всем миром.

В этот день Ардатов еще долго гостил в Петергофе, разговаривая с императором о планах на будущее, уточняя и подправляя тот или иной вопрос в огромном ворохе общих дел, которые непременно возникают в те моменты, когда идеи сходят с бумаги и обретают плоть. За окнами уже смеркалось, когда встреча наконец завершилась. Старый друг поблагодарил государя за чай и, получив от него приглашение на завтрашний обед во дворце, отбыл, оставив Николая наедине со своими мыслями.

Возвращение графа Ардатова в Петербург для российского самодержца было подобно каплям живительного бальзама, упавшим на его измученную душу. Завершающийся год был самым худшим и скверным из всех прожитых им лет, включая год мятежа на Сенатской площади. Если вступая на царствование Николай был полон надежд и веры в свои силы, в его груди клокотал вулкан стремлений и желание действовать, то теперь настроение императора было полностью противоположным. Достигнув периода возрастной политической зрелости, он как бы подводил итоги своего пребывания на вершине власти, оценивая себя куда жестче и беспощаднее, чем это делали его недоброжелатели. Постоянно находясь в действии, а не в праздном времяпровождении, император сумел многое свершить на благо своей страны, при этом также допуская много ошибок и просчетов, которых, по правде говоря, было гораздо меньше, чем благих дел. Царствование Николая с полным основанием можно было бы считать удачным, если бы не последняя война.

Желая превзойти всех своих предшественников на троне, стремясь прибавить к владениям России Босфор с Константинополем, он сам организовал конфликт с турецким султаном, и жестоко просчитался. Полностью доверяя суждениям своего канцлера, император сделал все, чтобы настроить против себя самую сильную и агрессивно настроенную европейскую коалицию. Теперь же, к своему изумлению и ужасу, он воочию увидел все свои просчеты и недостатки по созданию огромной бюрократической машины, звенья которой зачастую крутились вхолостую.

Все эти просчеты, долгое время умело скрываемые армией чиновников в мирный период, в один момент вылезли наружу во время войны. Николай стоически пытался держать удары судьбы, виня во всем случившемся только одного себя, а не дурных советников, подтолкнувших его к ошибочным действиям. В глубине души он сознавал, что многое еще можно исправить, но для этого нужна была стальная воля, подобная той, что была у него в начале царствования. Хорошо понимая это умом, Николай продолжал терзаться сомнениями в правильности своих суждений. Обжегшись на молоке, он старательно дул на воду.

Разговор с Ардатовым, который прибыл с самого переднего края войны и смотрел на события совершенно с иного угла зрения, во многом помог императору сделать решительный шаг – отбросить прочь сомнения и с головой погрузиться в работу, как это было раньше. Словно пройдя какой-то важный поворотный момент, Николай вступил на новый для себя путь. Каждый шаг, сделанный вперед, давался ему легко и уверенно, и это необычайно будоражило императора. Совершенно не зная, что ждет его за первым поворотом, но твердо помня старую притчу о том, что дорогу осилит идущий, он намеревался идти вперед не оглядываясь. Отныне все прежние сомнения остались позади, и впервые за весь этот долгий и ужасный год у императора стало спокойнее на душе.

Стоя возле окна, он совершенно по-иному смотрел на море, заснеженные фонтаны Петергофа и величавые ели, застывшие в почетном карауле вблизи дворца, словно гвардейцы в зеленых мундирах. Словно заново открывая для себя мир, Николай вспомнил, что не за горами Рождество, а с ним и новый год, на который они с Мишелем столько запланировали. Император улыбнулся и тихо произнес:

– Все будет хорошо. С Божьей помощью.