Обманутый и оскорбленный

Спасение для русских солдат пришло со стороны английской гвардии, которая, выполняя приказ генерала Кинглека, раньше времени двинулась в атаку на мост. Видимо, решив, что противник уже основательно обескровлен, или желая первыми получить бремя славы, гвардейцы ринулись в бой и тем самым заставили своих стрелков прекратить убийственный огонь.

Бой разгорелся не на жизнь, а на смерть. Рыжеусые Томми и Бобби яростно дрались с русскими дикарями во славу всеми любимой королевы Виктории и дорогого лорда Пальмерстона. При помощи штуцеров и стальных штыков они собирались обратить в бегство этих сиволапых медведей, посмевших считать себя главными победителями Наполеона. Однако русские пехотинцы почему-то упорно не желали показать спины при виде алых мундиров гвардии, ее медвежьих шапок и британского флага. У них было свое мнение. Трижды Владимирский полк ходил в штыковую атаку против английских гвардейцев и, потеряв больше половины своего состава, отбросил неприятеля на исходные позиции.

Не менее славно действовал и Бородинский полк. Подобно своим боевым товарищам, он трижды ходил в штыковую атаку и сумел не только отразить наступление англичан, но даже отбросить их за реку, вплотную подойдя к холмам, на которых располагался штаб лорда Раглана. Знай бородинцы об этом заранее, они бы непременно атаковали их, невзирая ни на какие потери, и могли бы изменить весь ход битвы. Однако, попав под густой штуцерный огонь, русские солдаты прекратили преследование бегущего врага и вернулись на исходные позиции.

Казалось бы, успех был на стороне солдат Меншикова, но зуавы генерала Боске смогли внести перелом в битве тогда, когда этого никто не ожидал. Небольшими отрядами они двинулись на штурм горных круч генерала Кирьякова и, к своему удивлению, обнаружили, что горный склон никто не защищает. Генерал Кирьяков посчитал, что сама природа делает этот фланг его позиции неприступным, и поэтому ограничился выставлением наблюдательного поста из двадцати казаков.

Когда зуавы без потерь поднялись по крутой горной тропинке наверх, они легко смогли справиться с растерявшимися казаками. После этого в атаку устремилась линейная пехота, а за ней потянули свои орудия французские артиллеристы. За короткое время они смогли поднять на горные высоты свои пушки и развернули их на тылы русских полков, только-только отразивших фронтальный натиск неприятеля.

Не теряя ни одной минуты, французы обрушили шквальный огонь шрапнели на стоявшие поблизости батальоны Белостокского полка, с каждым залпом опустошая их и так редкие ряды. Не имея приказа от генерала Кирьякова о каких-либо действиях, белостокцы мужественно стояли на месте, глупо погибая из-за нерасторопности своего командира. Едва только Кирьякову донесли о появлении французов на его левом фланге, как генерал сначала впал в ярость, не поверив гонцу, а когда заговорили французские пушки, впал в прострацию, повторяя только одно: «Не может быть!» Так прошло несколько минут, пока полковник Циммерман не обратился к генералу с предложением отдать приказ об атаке врага, чем поверг Кирьякова в ужас.

– Атаковать?! Да вы с ума сошли! Оставаться здесь смерти подобно! – вскричал тот и, вскочив на коня и не сказав больше ни слова, бросился в тыл, предоставив офицерам своего штаба самостоятельно принимать решение, что делать дальше.

Едва только командир постыдно бежал, как вслед за ним ринулся штаб, бросив солдат и офицеров Белостокского полка на произвол судьбы. Один только полковник Циммерман решился послать своего ординарца корнета Симочкина в обреченные на смерть войска левого фланга с приказом об отступлении.

Было уже ближе к вечеру, когда, презирая пули и разрывы вражеских ядер, гонец достиг расположения белостокцев.

– Генерал приказал отходить на Качу, – успел проговорить храбрец, прежде чем штуцерная пуля французов угодила ему в грудь, и, хватая ртом воздух, он рухнул на землю.

– Отходим, отходим! – горестно разнеслось в рядах белостокцев, готовых идти в штыковую атаку на врага, невзирая на пули и шрапнель.

Еще можно было все исправить и если не одержать победу, то оставить за собой поле боя, однако бегство Кирьякова ставило жирный крест на всех этих возможностях. Заметив движение в стане русских, французы немедленно предприняли новую атаку, желая полностью сломить левый фланг русской армии и обратив ее в повальное бегство.

– Вив ле император! – вновь громко раздались призывные крики сержантов и офицеров, остриями своих шпаг указывавших солдатам направление новой атаки.

– Вива, вива! – отвечали им солдаты, перестраивая на ходу свои поредевшие ряды перед решительным броском в штыковую атаку.

Видя, что противник намеревается фронтальной атакой уничтожить отступающие батальоны, офицеры передней линии обороны приняли героическое решение, которое как нельзя лучше продемонстрировало врагу силу русского характера. Все они остались на своих позициях, чтобы ценой собственной жизни спасти отступающих товарищей.

С полным спокойствием и деловитостью русские пушкари неторопливо забивали заряды в жерла своих орудий, собираясь дать свой последний бой. Громкие угрозы в адрес врага вперемешку с матом неслись из рядов поредевшей пехоты, угрюмо сжимавшей ружья в окровавленных руках. И бой, который случился на берегах Альмы этим вечером, был маленьким чудом.

Наступающие французы буквально устлали своими телами подступы к русским пушкам, палившим не переставая до того момента, когда разъяренная пехота все-таки ворвалась на батареи. Но и тогда, бросив бесполезные орудия, артиллеристы капитана Храпова с банниками наперевес бросились на врага, поддержанные своей пехотой. Столь яростное сопротивление русской пехоты не только позволило батальонам отбросить врага на исходную позицию, но даже в порядке отойти в направлении Качи, оставив на поле боя врагу всего три подбитых орудия. Вслед за ними были вынуждены оставить свои позиции и полки генерала Гончарова.

Стойкость и мужественность русских войск так поразила британского фельдмаршала Раглана, что он не только не попытался организовать преследование отступающего врага, но, даже опасаясь возможной ночной атаки, до самого утра продержал своих солдат в полной боевой готовности. Аналогично ему действовал и французский маршал Сент-Арно. Несмотря на захват высот и разгром полков генерала Кирьякова, он не предпринял никаких попыток преследования отступившего противника.

Если бы наши генералы во главе с Меншиковым знали, как сильно опасаются их союзники, они бы, возможно, не были бы столь поспешны в своем отступлении, которое с получением известия от Кирьякова превратилось в паническое бегство. Светлейший князь был ничуть не лучше своего любимца. Страх от поражения на Альме так сильно ударил ему в голову, что, боясь быть отрезанным противником от своих главных сил, он направился прямиком в Бахчисарай. Однако присутствие в Севастополе личного посланника царя заставило Меншикова остановиться в двух верстах от города и вызвать к себе Корнилова с Нахимовым и графа Ардатова. Князь собирался известить их о своем поражении и передать Корнилову верховное командование над крепостью.

– Господа, мы потерпели ужасное поражение, – отрывисто говорил князь, нервно теребя в руках свою треуголку. – Их проклятые штуцера выбили половину моего войска! Видели бы вы только эту адскую картину! Просто уму непостижимо, что они делали с нами! А потом эта шрапнель с высот… Она выкашивала мои батальоны за рядом ряд, за рядом ряд, и мы ничего не могли поделать. Нам пришлось отступить, чтобы сохранить хоть что-нибудь! Иначе мы все бы там полегли!

Было хорошо видно, как трудно Меншикову было говорить. Светлейшего князя постоянно била внутренняя дрожь, и ему стоило больших усилий держать себя в руках перед собеседниками. Постепенно Меншиков справился с собой и принялся раздавать указания.

– В столь сложной и чрезвычайно опасной ситуации интересы дела требуют моего незамедлительного присутствия в Бахчисарае. Там, собрав все наши силы в один кулак, я попытаюсь остановить продвижение врага вглубь полуострова. Хотя, если говорить честно, я не исключаю возможности того, что из-за численного превосходства врага нам придется оставить Крым.

Стоявшие перед Меншиковым адмиралы и Ардатов с удивлением взглянули на светлейшего князя, который, испугавшись, что его перебьют и начнут спорить, торопливо продолжил свою речь.

– Итак, господа, вместе с армией я покидаю Севастополь и возлагаю обязанности командира гарнизона на вице-адмирала Корнилова, – объявил свое решение Меншиков, стараясь при этом не смотреть в удивленное лицо моряка.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – Корнилов вытянулся в струнку перед князем.

– Надеюсь, Михаил Павлович не против моего назначения? – с опаской в голосе поинтересовался князь у Ардатова.

– Нет, ваша светлость. Вполне одобряю ваш выбор, – коротко молвил тот в ответ.

– Вот и славно! – обрадовался Меншиков, боявшийся, что Ардатов будет всячески противиться его выбору, настаивая на кандидатуре Нахимова.

– Приказываю вам, Владимир Алексеевич, защищать город до последнего солдата и матроса, как это завещал генералиссимус Суворов. Приказ и все необходимые инструкции я пришлю с нарочным, немедленно, как только прибуду в ставку, – поспешно произнес светлейший, радуясь тому, что так удачно решил вопрос с Севастополем с молчаливого согласия Ардатова, которого в настоящий момент он больше всего опасался.

– Ты поедешь со мной прямо сейчас, Михаил Павлович, или, собрав вещи, догонишь по дороге? Если будешь собираться, то я оставлю тебе эскадрон для охраны, но только прошу тебя, поспешай. Не ровен час, противник нагрянет.

– Я, ваша светлость, остаюсь в Севастополе, так как не получил приказ государя императора об оставлении крепости.

Запыленное и усталое лицо Меншикова моментально превратилось в маску хищной птицы, готовой броситься на своего обидчика. Несколько секунд светлейший князь буравил Ардатова тяжелым взглядом, а затем с трудом выдавил из себя прощальные слова:

– Как тебе будет угодно, Михаил Павлович. – И, вскочив в походную карету, князь помчался по направлению к Бахчисараю.

Ардатов поднял свою правую руку и трижды перекрестил карету князя, чем вызвал слабое подобие улыбки на губах Нахимова. Тот расценил этот прощальный жест посланника по-своему и был недалек от истины.

– Какова численность гарнизона, Владимир Алексеевич? И каково положение с обороной крепости? – спросил Ардатов адмирала, едва только карета князя скрылась из глаз.

– Восемь резервных батальонов, господин Ардатов. Однако это не самое худшее. На сегодняшний момент оборонительных укреплений в районе Северной стороны практически нет. Если враг в ближайшие два дня ударит по Севастополю с севера, город падет, – ответил бледный от отчаяния Корнилов.

– Но ведь весь город вместе с солдатами уже целых два дня работает на них не покладая рук? Я сам видел орудийные башни с готовыми орудиями! – искренне удивился Ардатов.

– Увы, Михаил Павлович, – вступил в разговор Нахимов, – то, что вы видели, это лишь некоторые участки обороны. Самой же полноценной обороны пока не существует. Согласно оценке майора Тотлебена, а я полностью доверяю его мнению, для создания укреплений, способных выдержать хотя бы один полноценный штурм, нам потребуется две недели минимум.


– Так что, ваше превосходительство, возможно, вы зря не вняли совету князя и не покинули Севастополь, пока для этого есть возможность? – осторожно спросил Корнилов, но тут же осекся от гневного взгляда Ардатова.

– Я уже сказал князю Меншикову, повторю и вам, господин адмирал. Я не получал приказ об оставлении Севастополя, куда прибыл по именному распоряжению императора. И оставлять его на милость врагу не собираюсь, подобно некоторым партикулярным лицам, приславшим мне сегодня письмо с просьбой обратиться к маршалу Сент-Арно о мирной сдаче города. Не желаете ли ознакомиться, Владимир Алексеевич? – спросил Ардатов. – Вижу, что не желаете. И правильно делаете, хотя, сказать по чести, занимательное письмишко.

– Полноте, Михаил Павлович, – вступился за покрасневшего Корнилова Нахимов. – Владимир Алексеевич просто выразил опасение за вашу жизнь, и более ничего.

– Благодарствую, Павел Степанович, за заботу о моей персоне, но я уже стар, чтобы прыгать зайцем от приближающейся опасности, – с достоинством произнес Ардатов.

Повисло напряженное молчание, которое первым прервал царский посланник.

– У вас, господа, сейчас очень много забот по обороне города. Надо много взвесить и решить, и потому я не смею вам мешать. Для меня, Владимир Алексеевич, сейчас очень важно знать, где находится враг и что он замышляет. С вашего разрешения, я займусь разведкой. Слава богу, светлейший князь оставил в моем распоряжении сотню казаков. Разрешите идти? – деловым тоном спросил граф Корнилова.

– Да, конечно, – торопливо ответил новоиспеченный командующий гарнизоном, продолжая краснеть.

– Честь имею! – сказал Ардатов и махнул рукой адъютанту, чтобы тот подавал лошадь.

– Будьте осторожны, Михаил Павлович. Вы нам нужны, – сказал ему на прощание Нахимов, и граф, кивнув головой, покинул адмиралов.

Чувствуя обиду адмирала Корнилова за брандерную атаку, проведенную вопреки его воле, Ардатов решил, дабы не порождать ненужные внутренние склоки, предоставить ему полную свободу действий.

Первые сообщения о местопребывании противника стали известны только к середине следующего дня. Их привезли разведчики казаки, которых Ардатов послал в дозор, едва стало известно о поражении на Альме. Переждав день, союзники стали осторожно выдвигаться к реке Бельбек, постоянно ожидая появление перед собой Меншикова со свежими войсками. Однако, к их огромной радости, этого не произошло. Светлейший князь прочно обосновался на реке Кача, южнее Бахчисарая, и не собирался атаковать врага.

Осмелев и узнав от татар, что Меншикова с Крымской армией в Севастополе нет, союзники моментально воспряли духом и решили ударом с суши захватить оставленную на произвол судьбы твердыню русского флота на Черном море.

В том, что русские без боя не уступят Севастополь, среди союзников не сомневался никто. Весь вопрос состоял в том, с какой стороны им следовало атаковать город, с северной или южной? По этому поводу в палатке командующего объединенными силами маршала Сент-Арно вспыхнуло яростное обсуждение. Генерал Канробер стоял за северный вариант наступления, предлагая одним ударом покончить с осиным гнездом противника, еще не пришедшего в себя от поражения на Альме. В противовес ему лорд Раглан стоял за южный вариант штурма крепости.

– Как трезвомыслящий человек, я не исключаю возможности, что мы не сможем одним ударом захватить Севастополь, и тогда наше положение будет довольно сложным, если не назвать его незавидным. Сейчас у нас нет должного количества боеприпасов, палаток, повозок и так необходимого всем провианта. Не пройдет и пяти дней, как желудки наших солдат возропщут, а это немаловажный фактор на любой войне. Поэтому нам в первую очередь необходимо занять Балаклавскую бухту. Там мы сможем получить все нужное для нашего войска и тогда без всякой опаски смело штурмовать русскую крепость, – аргументировал свою точку зрения англичанин.

При упоминании о провианте, которого у союзников было крайне мало, многие из офицеров тут же согласились с доводами Раглана, но только не генерал Канробер.

– Согласно сведениям, полученным от татарских перебежчиков, Севастополь крайне плохо укреплен с северной стороны. В ваших словах, господин фельдмаршал, есть свой резон, но зачем нам садиться в длительную осаду, когда все можно решить сразу одним ударом?

– Я полностью согласился бы с вами, генерал, если бы наши войска в бою на Альме не понесли от русских серьезные потери. В нашем нынешнем состоянии это очень большой риск, – парировал выпад француза Раглан.

– Кто не рискует, тот не бывает победителем, – не соглашался Канробер. – Подумайте господин фельдмаршал, один удар, и мы уже в этом году захватим Севастополь, чтобы затем очистить от русских Крым и Кавказ! Разве не ради этого мы сюда прибыли?

Оптимизм француза и его страстная вера в удачу сильно поколебали доводы Раглана, и тот поспешил ответить:

– Вы совершенно правы. Крым, Кавказ и юг Малороссии – так звучат главные пункты нашего большого стратегического плана войны, и я только за его выполнение. Но вот что случится, если вдруг окажется, что укрепления у русских все же есть и вместо незащищенных пригородов нас встретят траншеи, полные солдат и готовые к бою батареи с пушками? Лишенные огневой поддержки своих кораблей, мы вряд ли сможем взять Севастополь, а если и возьмем, то уже ни о каком дальнейшем ведении боевых действий не может быть и речи.

Оба спорщика выжидательно посмотрели на маршала, лежавшего на походной кровати. Еще до высадки в Крым Сент-Арно, как и многие другие военные экспедиционного корпуса, заболел дизентерией, основательно подкосившей его силы. Сильно страдая от расстройства стула, маршал был вынужден проводить совещание, лежа на кровати, возле которой стоял ночной горшок. Измученный непрерывным урчанием в кишках и сильными спазмами, больше всего на свете он хотел заснуть, но железная воля старого солдата не позволяла ему расслабиться в ответственную минуту.

– Ваши споры совершенно напрасны, господа, – угрюмо произнес больной, с трудом оторвавшись от горы подушек, заботливо подложенных за его спину адъютантом. – Но решить, кто из вас прав, можно только узнав, готовы оборонительные укрепления русских или нет. Поэтому приказываю отправить конную разведку к Севастополю или добыть эти сведения иным путем. Как хотите.

– Но так мы потеряем массу времени и упустим свой шанс! – попытался возразить Канробер, но маршал был непреклонен.

– В словах лорда Раглана есть много здравого смысла и логики. Привезите мне сведения, что моих солдат не встретят фугасы и шрапнель, и я тут же отдам приказ о штурме Севастополя. Тут же, но ни минутой раньше! – выкрикнул маршал и в изнеможении откинулся на подушки.

Выслушав волю своего командующего, присутствующие на совещании офицеры уже собрались расходиться, но полог палатки откинулся и внутрь торопливо проник адъютант Раглана, майор Даунинг.

– Прощу прощения, господа, но только что в наш лагерь прибыли татарские беженцы из-под Севастополя. Они говорят интересные вещи, – произнес запыхавшийся майор.

Он взял небольшую паузу, чтобы вдохнуть воздуха, и это вызвало сильный гнев у Канробера.

– Ну, и что дальше?! Докладывайте, черт вас подери!

– Перебежчики говорят, что русские ждут нас на своих северных позициях, господин генерал!

– Ерунда! Два дня назад те же перебежчики говорили мне, что северных укреплений Севастополя не существует. Не могли же они возвести батареи, оснастить их орудиями и отрыть траншеи за столь короткий срок!

– Успокойтесь, генерал! – осадил своего оппонента лорд. – Что еще говорят перебежчики?

– Для усиления своих северных батарей русские полностью разоружили три корабля. Туда же направлены все флотские экипажи, а сами корабли с целью недопущения прорыва нашего флота в Севастополь затоплены на входе в гавань.

Гул удивления и недоверия вихрем пронесся по палатке маршала, но немедленно был пресечен лордом Рагланом.

– Это действительно так, господа, – подтвердил слова майора британский фельдмаршал. – Я получил сведения о затоплении русскими кораблей час назад и не решился довести их до вашего сведения, посчитав их малоубедительными и нуждающимися в проверке.

– Но, может быть, перебежчик специально подослан русскими? – не сдавался Канробер. – Его слова надо хорошо проверить и допросить с пристрастием.

– Это уже сделано, господин генерал, – с достоинством произнес Даунинг. – Мы обратились за помощью к нашим турецким друзьям, и они удостоверили личность перебежчика. Это Абу-Хасан, один из лидеров непримиримых крымских татар. Он давно сотрудничает с турецкой стороной, и говорить о его сговоре с русскими просто смешно.

Француз еще пытался найти весомые контраргументы против сведений, принесенных перебежчиком, но измученный поносом маршал вновь приподнялся на кровати и тоном, не терпящим возражений, произнес: