Облака из кетчупа
Часть 2 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Папа потер виски, взъерошив седые прядки:
– Что я скажу ему? Столько времени прошло…
Мама поджала губы:
– Понятия не имею.
– О ком вы говорите? – настаивала я.
– Он меня, чего доброго, и к себе в комнату не пустит, – продолжал папа.
– Судя по всему, он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты, – заявила мама.
– Кто не поймет? – Я шагнула на дорожку.
– Тапочки! – прикрикнула мама.
Я вернулась на крыльцо и вытерла ноги о коврик:
– Кто-нибудь скажет мне наконец, что случилось?
Последовала пауза. Долгая пауза.
– Это дедушка, – сказал папа.
– У него был удар, – сказала мама.
– Ох, – сказала я.
Не слишком участливо с моей стороны. Могу в свое оправдание сказать, что долгие годы не видела дедушку. Помню, как завидовала папе: ему на Причастии в дедушкиной церкви дали просфору, а нас мама к алтарю не пустила. А еще помню, как играла с псалтырем – старалась захлопнуть в нем пальцы Софи, распевая мотивчик из «Челюстей», а дедушка хмурился. У него был большой сад с высоченными подсолнухами. Однажды я устроила домик у него в гараже, а он дал мне бутылку выдохшегося лимонада для кукол. Потом была какая-то ссора, и больше мы к дедушке не ездили. Не знаю, что там стряслось, только уехали мы от дедушки даже без обеда. У меня в животе урчало от голода, и нам в кои-то веки разрешили поесть в «Макдоналдсе». Мама была очень расстроена – я заказала биг-мак и самую большую порцию картошки, а она и слова не вымолвила.
– Ты и впрямь остаешься? – спросил папа.
Мама подтянула резиновые перчатки:
– А кто, интересно, присмотрит за девочками?
– Я! – выпалила я, потому что в голове у меня внезапно созрел план. – Я присмотрю!
Мама нахмурилась:
– Не думаю.
– Она уже взрослая, – сказал папа.
– А если что-нибудь случится?
Папа протянул свой телефон:
– А вот это на что?
– Ну не знаю… – Мама, закусив губу, пристально смотрела на меня. – А как же твоя библиотека?
Я пожала плечами:
– Позвоню и объясню, что у меня семейные обстоятельства.
– Вот и славно, – сказал папа. – Договорились.
Птица села на капот машины. Певчий дрозд. С минуту мы смотрели на него – из клюва у него свисал червяк. Потом папа взглянул на маму, мама взглянула на папу, дрозд упорхнул. Я скрестила пальцы за спиной.
– Послушай, думаю, мне все-таки лучше остаться с девочками, – неуверенно начала мама. – Софи надо разучивать гаммы, и я бы позанималась с Дот…
– Не пользуйся ими как предлогом, Джейн! – Папа стукнул кулаком по бедру. – Ясно же, ты просто не хочешь ехать. Имей, по крайней мере, мужество признать это.
– Прекрасно! Ну тогда и ты имей мужество признать, Саймон. Мы же оба знаем, что твой отец не желает меня видеть.
– Он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты! – парировал папа, в упор глядя на маму. Это был ловкий ход – повторить ее же собственные слова. Мама это поняла и, сдаваясь, со вздохом пошла к дому, снимая на ходу перчатки.
– Будь по-твоему, но знай – я к его комнате и близко не подойду!
И мама скрылась в доме.
Папа, скрипнув зубами, глянул на часы. Я подошла к машине, по-прежнему держа скрещенные пальцы за спиной:
– Вы надолго в больницу, да?
Папа почесал в затылке, вздохнул:
– Скорей всего.
Я расплылась в самой ободряющей ухмылке:
– Не беспокойся за нас. Все будет нормально.
– Спасибо, детка.
– А если задержитесь, так я на вечеринку просто не пойду. Подумаешь, ерунда. То есть Лорен, конечно, расстроится, ну ничего, переживет. – Я выдала это не моргнув глазом, так что папа легко мог решить, что мама уже согласилась. Он нажал на клаксон, чтобы поторопить ее.
– Когда начинается твоя вечеринка?
– В восемь, – ответила я слегка изменившимся голосом.
– К этому времени мы уже вернемся… во всяком случае, я надеюсь. Если хочешь, я тебя подвезу.
– Отлично! – Еле сдерживая улыбку, я бегом вернулась в дом.
В середине дня мама позвонила нам и сообщила, что дедушкино состояние стабилизировалось. Приглушенным больничным голосом она говорила, что папа справляется и чтоб я вытащила из морозилки вырезку на обед. Я ухмыльнулась – обожаю стейки! Все складывалось идеально. Я пошла и налила себе лимонаду со льдом, ледяные кубики тихонько позвякивали в стакане. И еще апельсин взяла. Остаток дня я чудесно провела на солнышке в саду – написала очередную главу про Биззла Бэззлбога, наполнила птичью кормушку на ветке дерева у задней двери. Птицы тотчас, треща крыльями, устремились к кормушке – сорока (старая знакомая), зяблик (осторожный, сначала опустился на землю) и ласточка (ас! такие фигуры высшего пилотажа над клумбой выделывала). Я, до смешного счастливая, смотрела и смотрела на них. Птицы – это мое. Я знаю практически все виды птиц, которые водятся в Англии. Ей-богу. Без хвастовства.
В саду желтели сотни одуванчиков. Я вам один нарисовала – вдруг в вашей местности другие сорняки или вообще сорняков нет. Мне думается, Техас, он сухой, может, даже – пустыня с миражами. Держу пари, вам из окошка видны бескрайние золотые пески. И, мистер Харрис, это же мука мученическая. Впрочем, может, вы неравнодушны к пляжам?
Я сорвала жирный одуванчик, плюхнулась на траву и, задрав ноги на вазон, принялась крутить цветок в руке. Солнце на небе было в точности такого же цвета, как мой одуванчик, горячий желтый луч протянулся между ними. Блистающая связующая нить… а может, просто первый загар на руке, но на мгновение мне показалось, что я и вселенная – звенья одной гигантской цепи. Все имело значение, и все имело смысл. Словно кто-то расписал мою жизнь по дням и часам.
Кто-то другой, а не моя младшая сестренка.
– Нравится?
Надо мной стояла Дот в розовом платье. Свою книжку с головоломками она зажала под мышкой, чтобы освободить руки для разговора, потому что она у нас глухая. Я скосила глаза на картинку. Дот не в том порядке соединила точки, и бабочка, которой следовало порхать в небесах, вот-вот должна была потерпеть крушение в кроне дерева. Я засунула одуванчик за ухо.
– Очень!
– Больше чем шоколад?
– Больше, – жестами ответила я.
– Больше чем… мороженое?
Я сделала вид, что задумалась.
– Смотря какое мороженое.
Дот шлепнулась на свои пухлые коленки.
– Если клубничное?
– Больше, чем клубничное.
– А если банановое?
Я покачала головой:
– Больше!
Дот радостно захихикала и наклонилась ко мне. – Правда, больше, чем банановое? Я чмокнула ее в нос.
– Больше, чем любое мороженое в целом свете!
Дот отбросила книжку на траву и растянулась рядом со мной, ветерок раздувал ее длинные волосы.
– А у тебя за ухом одуванчик.
– Точно.
– Почему?
– Они мои любимые цветы, – соврала я.
– Больше, чем нарциссы?
– Что я скажу ему? Столько времени прошло…
Мама поджала губы:
– Понятия не имею.
– О ком вы говорите? – настаивала я.
– Он меня, чего доброго, и к себе в комнату не пустит, – продолжал папа.
– Судя по всему, он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты, – заявила мама.
– Кто не поймет? – Я шагнула на дорожку.
– Тапочки! – прикрикнула мама.
Я вернулась на крыльцо и вытерла ноги о коврик:
– Кто-нибудь скажет мне наконец, что случилось?
Последовала пауза. Долгая пауза.
– Это дедушка, – сказал папа.
– У него был удар, – сказала мама.
– Ох, – сказала я.
Не слишком участливо с моей стороны. Могу в свое оправдание сказать, что долгие годы не видела дедушку. Помню, как завидовала папе: ему на Причастии в дедушкиной церкви дали просфору, а нас мама к алтарю не пустила. А еще помню, как играла с псалтырем – старалась захлопнуть в нем пальцы Софи, распевая мотивчик из «Челюстей», а дедушка хмурился. У него был большой сад с высоченными подсолнухами. Однажды я устроила домик у него в гараже, а он дал мне бутылку выдохшегося лимонада для кукол. Потом была какая-то ссора, и больше мы к дедушке не ездили. Не знаю, что там стряслось, только уехали мы от дедушки даже без обеда. У меня в животе урчало от голода, и нам в кои-то веки разрешили поесть в «Макдоналдсе». Мама была очень расстроена – я заказала биг-мак и самую большую порцию картошки, а она и слова не вымолвила.
– Ты и впрямь остаешься? – спросил папа.
Мама подтянула резиновые перчатки:
– А кто, интересно, присмотрит за девочками?
– Я! – выпалила я, потому что в голове у меня внезапно созрел план. – Я присмотрю!
Мама нахмурилась:
– Не думаю.
– Она уже взрослая, – сказал папа.
– А если что-нибудь случится?
Папа протянул свой телефон:
– А вот это на что?
– Ну не знаю… – Мама, закусив губу, пристально смотрела на меня. – А как же твоя библиотека?
Я пожала плечами:
– Позвоню и объясню, что у меня семейные обстоятельства.
– Вот и славно, – сказал папа. – Договорились.
Птица села на капот машины. Певчий дрозд. С минуту мы смотрели на него – из клюва у него свисал червяк. Потом папа взглянул на маму, мама взглянула на папу, дрозд упорхнул. Я скрестила пальцы за спиной.
– Послушай, думаю, мне все-таки лучше остаться с девочками, – неуверенно начала мама. – Софи надо разучивать гаммы, и я бы позанималась с Дот…
– Не пользуйся ими как предлогом, Джейн! – Папа стукнул кулаком по бедру. – Ясно же, ты просто не хочешь ехать. Имей, по крайней мере, мужество признать это.
– Прекрасно! Ну тогда и ты имей мужество признать, Саймон. Мы же оба знаем, что твой отец не желает меня видеть.
– Он в своем теперешнем состоянии даже не поймет, что это ты! – парировал папа, в упор глядя на маму. Это был ловкий ход – повторить ее же собственные слова. Мама это поняла и, сдаваясь, со вздохом пошла к дому, снимая на ходу перчатки.
– Будь по-твоему, но знай – я к его комнате и близко не подойду!
И мама скрылась в доме.
Папа, скрипнув зубами, глянул на часы. Я подошла к машине, по-прежнему держа скрещенные пальцы за спиной:
– Вы надолго в больницу, да?
Папа почесал в затылке, вздохнул:
– Скорей всего.
Я расплылась в самой ободряющей ухмылке:
– Не беспокойся за нас. Все будет нормально.
– Спасибо, детка.
– А если задержитесь, так я на вечеринку просто не пойду. Подумаешь, ерунда. То есть Лорен, конечно, расстроится, ну ничего, переживет. – Я выдала это не моргнув глазом, так что папа легко мог решить, что мама уже согласилась. Он нажал на клаксон, чтобы поторопить ее.
– Когда начинается твоя вечеринка?
– В восемь, – ответила я слегка изменившимся голосом.
– К этому времени мы уже вернемся… во всяком случае, я надеюсь. Если хочешь, я тебя подвезу.
– Отлично! – Еле сдерживая улыбку, я бегом вернулась в дом.
В середине дня мама позвонила нам и сообщила, что дедушкино состояние стабилизировалось. Приглушенным больничным голосом она говорила, что папа справляется и чтоб я вытащила из морозилки вырезку на обед. Я ухмыльнулась – обожаю стейки! Все складывалось идеально. Я пошла и налила себе лимонаду со льдом, ледяные кубики тихонько позвякивали в стакане. И еще апельсин взяла. Остаток дня я чудесно провела на солнышке в саду – написала очередную главу про Биззла Бэззлбога, наполнила птичью кормушку на ветке дерева у задней двери. Птицы тотчас, треща крыльями, устремились к кормушке – сорока (старая знакомая), зяблик (осторожный, сначала опустился на землю) и ласточка (ас! такие фигуры высшего пилотажа над клумбой выделывала). Я, до смешного счастливая, смотрела и смотрела на них. Птицы – это мое. Я знаю практически все виды птиц, которые водятся в Англии. Ей-богу. Без хвастовства.
В саду желтели сотни одуванчиков. Я вам один нарисовала – вдруг в вашей местности другие сорняки или вообще сорняков нет. Мне думается, Техас, он сухой, может, даже – пустыня с миражами. Держу пари, вам из окошка видны бескрайние золотые пески. И, мистер Харрис, это же мука мученическая. Впрочем, может, вы неравнодушны к пляжам?
Я сорвала жирный одуванчик, плюхнулась на траву и, задрав ноги на вазон, принялась крутить цветок в руке. Солнце на небе было в точности такого же цвета, как мой одуванчик, горячий желтый луч протянулся между ними. Блистающая связующая нить… а может, просто первый загар на руке, но на мгновение мне показалось, что я и вселенная – звенья одной гигантской цепи. Все имело значение, и все имело смысл. Словно кто-то расписал мою жизнь по дням и часам.
Кто-то другой, а не моя младшая сестренка.
– Нравится?
Надо мной стояла Дот в розовом платье. Свою книжку с головоломками она зажала под мышкой, чтобы освободить руки для разговора, потому что она у нас глухая. Я скосила глаза на картинку. Дот не в том порядке соединила точки, и бабочка, которой следовало порхать в небесах, вот-вот должна была потерпеть крушение в кроне дерева. Я засунула одуванчик за ухо.
– Очень!
– Больше чем шоколад?
– Больше, – жестами ответила я.
– Больше чем… мороженое?
Я сделала вид, что задумалась.
– Смотря какое мороженое.
Дот шлепнулась на свои пухлые коленки.
– Если клубничное?
– Больше, чем клубничное.
– А если банановое?
Я покачала головой:
– Больше!
Дот радостно захихикала и наклонилась ко мне. – Правда, больше, чем банановое? Я чмокнула ее в нос.
– Больше, чем любое мороженое в целом свете!
Дот отбросила книжку на траву и растянулась рядом со мной, ветерок раздувал ее длинные волосы.
– А у тебя за ухом одуванчик.
– Точно.
– Почему?
– Они мои любимые цветы, – соврала я.
– Больше, чем нарциссы?