Обитель Апельсинового Дерева

– Я всю жизнь скрывал гнев на отца, – тихо сказал он. – Я научился улыбаться его насмешкам над моими стихами. И когда он звал меня неженкой и молокососом. И когда проклинал судьбу, не давшую ему других наследников, и мою бедную мать, не родившую их. – Кит вздохнул. – Ты мне в этом помогал, Лот. Пока существовал человек, с которым я мог быть самим собой, я находил в себе силы быть с ним другим.

– Знаю, – пробормотал Лот. – И обещаю отныне и впредь только тебе показывать свое настоящее лицо.

– Вот и хорошо. – Кит с улыбкой повернулся к нему. – Верь в лучшее, как всегда верил, и мы до него доживем. Королева Сабран скоро обвенчается. Наше изгнание не будет долгим. – Он хлопнул Лота по плечу. – А сейчас позволь мне раздобыть для нас ужин.

Они разошлись. Лот, только надежно заперев за собой дверь комнаты, взглянул на кусочек пергамента, вложенный ему в ладонь Приессой Йеларигас.

Личное святилище, в три часа. Дверь рядом с библиотечной. Приходи один.



Личное святилище. Теперь, когда дом Веталда отвернулся от Шести Добродетелей, его, верно, оставили пылиться в запустении.

Это могло быть ловушкой. Может, и принц Вилстан получил такую записку, после чего и пропал. Лот потер лоб ладонью. Да пребудет с ним рыцарь Доблести. Он услышит, что хочет ему сказать дама Приесса.



Кит вернулся в одиннадцать с ягненком в винном соусе, куском пряного сыра и оливковым хлебом с чесноком. Друзья устроились поесть на балконе, глядя на мерцающие внизу факелы Карскаро.

– Чего бы я не заплатил отведывателю пищи, – сказал Лот, принимаясь за еду.

– По мне, вкус превосходный, – ответил Кит, набив рот хлебом, с которого капало масло, и утирая губы. – Так вот, надо полагать, что принц Вилстан не загорает на солнышке в Корвугаре. Только полоумный отправится в Корвугар. Там одни могилы да вороны.

– Думаешь, его милость умер?

– Боюсь, что так.

– Надо узнать наверняка. – Оглянувшись на дверь, Лот понизил голос. – Приесса за танцем передала мне записку, назначила встречу этой ночью. Может быть, у нее найдется, что мне сказать.

– Или найдется ножик, который она решила познакомить с твоей спиной, – поднял бровь Кит. – Постой. Ты что, пойдешь?

– Если у тебя нет других идей – придется. И заранее отвечаю на твой вопрос: она велела прийти одному.

Кит хлебнул вина и поморщился:

– Рыцарь Доблести да одолжит тебе свой меч, дружище.

Где-то в горах прозвучал боевой клич виверны. Лота пробрал смертный холод.

– Так вот. – Кит откашлялся. – Обрехт Льевелин. Бывший нареченный нашей змееглавой донматы.

– Да-да. – Лот обвел взглядом плато. – Льевелин представляется мне пристойным выбором. Я слыхал, что он добр и добродетелен. Из него может получиться отличный супруг для Сабран.

– Бесспорно, только придется ей обойтись при венчании без лучшего друга рядом.

Лот кивнул, углубившись в воспоминания. Они с Сабран давно обещали быть дружками друг у друга на свадьбах. А ему придется пропустить венчание – и от этой мысли нож словно еще раз повернули в ране.

Кит, заглянув ему в лицо, театрально вздохнул:

– Нам обоим есть о чем пожалеть. Я торжественно поклялся самому себе, что на свадьбе королевы Сабран приглашу Катри Вити на танец и признаюсь, что это я шесть лет посылал ей стихотворные признания в любви. А теперь и не узнаю, хватило бы у меня отваги?

Продолжая ужин, Лот позволил Киту отвлекать себя от тяжких дум легкой болтовней. Какое счастье, что друг с ним в этом путешествии: без него Лот бы уже сошел с ума.

В полночь дворец затих: искалинцы отходили ко сну. Кит вернулся к себе, взяв с Лота слово, что, возвращаясь со свидания, тот постучит к нему в дверь.

В Карскаро колокол на башне отбивал каждый час. В три Лот встал и вложил в ножны на поясе кинжал. Сняв с подсвечника горевшую красным свечу, он вышел на колоннаду.

Библиотека Исалрико скрывалась в сердце дворца Спасения. Подходя к ее входу, Лот едва не пропустил ответвлявшийся влево коридор. Добравшись по нему до двери, он нашел ключ уже в замке и вступил в темноту дворцового святилища.

Огонек его свечи выхватил из темноты своды потолка. По полу были разбросаны молитвенники и разбитые статуи. Среди обломков лежал портрет королевы Розариан с искромсанным до неузнаваемости лицом. Сразу видно, что Добродетели загнали сюда и заперли на замок.

Под витражным окном в дальней стене стояла женщина. Свеча в ее руках горела обычным пламенем. Приблизившись, на расстояние вытянутой руки, Лот нарушил молчание:

– Дама Приесса?

– Нет, благородный Артелот. – Она откинула капюшон. – Перед тобой принцесса Запада.

Светлый огонек ее свечи озарил лицо. Коричневая кожа, тяжелые темные брови. Орлиный нос. Черные, как бархат, волосы спускались ниже локтей, яркие янтарные глаза светились, как прозрачный топаз. Фамильные глаза дома Веталда.

– Донмата! – вырвалось у Лота.

Она встретила его взгляд.

Единственная наследница короля Сигосо и покойной царицы Сагар. Он только раз видел Маросу Веталду, когда та приезжала в Инис на тысячелетие Аскалона. Тогда она была обручена с Обрехтом Льевелином.


– Не понимаю. – Он сглотнул. – Почему вы переоделись собственной фрейлиной?

– Приесса – единственная, кому я доверяю. Она одолжила мне ливрею, позволяющую неузнанной пройти по дворцу.

– И это вы подобрали нас в Перунте?

– Нет. Там была Приесса. – Лот хотел заговорить, но она приложила к губам обтянутый перчаткой палец. – Слушай внимательно, Артелот. Искалин не просто поклоняется Безымянному. Нами правят драконы. Настоящий властитель Карскаро – Фиридел, и у него повсюду глаза и уши. Вот почему я так встретила вас в тронном зале. Все это было напоказ.

– Но…

– Вы ищете герцога Умеренности. Чекана много месяцев как нет в живых. Я, во имя Добродетелей, послала его с поручением, и… он не вернулся.

– Во имя Добродетелей? – уставился на нее Лот. – Чего же ты ждешь от меня, сиятельная?

– Помощи, благородный Артелот. Я прошу сделать для меня то, чего не сумел сделать Вилстан Чекан.



Лето было на исходе. Ветер дул холодом, дни сокращались. Маргрет показала Эде стайку божьих коровок, устроивших гнездо на полке со свитками в личной библиотеке, и обе поняли, что близится время спускаться вниз по реке.

На следующий день Сабран объявила о переезде двора в Вересковый дворец – старейший из королевских апартаментов Иниса. Выстроенный при Мариан Второй, он раскинулся на окраине Аскалона, а за ним лежали обширные охотничьи угодья Честенского леса. Двор всегда перебирался туда осенью, но в преддверии бракосочетания, для которого готовили дворцовое святилище, переезд состоялся раньше обычного.

Переезд всякий раз переворачивал дворец вверх дном: собрать, сложить, упаковать… Эда с Маргрет и Линорой ехала в одной из множества карет. Их имущество везли следом в сундуках.

Сабран с Льевелином занимали карету с позолоченными колесами. Пока процессия одолевала Путь Беретнета – широкий проезд через столицу, – народ Аскалона махал руками и криками приветствовал свою королеву и будущего принца-консорта.

Вересковый был удобнее Аскалонского дворца. Окна из желтоватого «лесного» стекла, клетчатый узор медовой каменной плитки в коридорах, стены из отменно хранившего тепло черного базальта… Эде здесь нравилось.

На третий день после прибытия она танцевала в освещенном свечами зале приемов: королева велела камеристкам и фрейлинам повеселиться, пока она с дамами опочивальни будет играть в карты.

Музыканты исполняли тихий скрипичный концерт. Эда прихлебывала подогретое вино. Странное дело, она готова была пожалеть, что не осталась с королевой. Королевские покои манили ее книжными полками, камином, вёрджинелом, на котором наигрывала Сабран. Ее музыка с каждым днем становилась все печальнее, смех сменялся молчанием.

Эда оглядела зал. За ней наблюдал Ночной Ястреб, Сейтон Комб.

Эда отвернулась, словно бы не заметив его, однако Комб подошел сам. Словно тень проползла по солнечному пятну.

– Госпожа Дариан… – Под его воротником виднелась подвеска в виде книги хороших манер. – Добрый вечер.

Эда ответила легким реверансом и надела на лицо маску равнодушия. Она могла проглотить свою ненависть, но улыбок Комб от нее не дождется.

– Добрый вечер, ваша милость.

Последовало долгое молчание. Комб изучал ее своими необыкновенными серыми глазами.

– У меня, – заговорил он, – такое чувство, что ты, госпожа Дариан, дурно обо мне думаешь.

– Я слишком редко о вас думаю, чтобы мое мнение сложилось, ваша милость.

У него дернулся уголок губ.

– Хороший удар.

Эда не стала извиняться.

Паж поднес им вина, но Комб жестом отказался.

– Вы не пьете, ваша милость? – вежливо спросила Эда, в то же время представляя, как распинает его на одной из его дыб.

– Никогда. Мои глаза и уши должны быть открыты, чтобы не упустить угрозы короне. Хмельное же их запечатывает. – Комб понизил голос. – Думаешь ли ты обо мне или нет, я хочу заверить, что во мне ты при дворе имеешь друга. Что бы ни нашептывали о тебе другие, я вижу, как дорожит твоим советом ее величество. Как и моими советами.

– Вы очень любезны.

– Это не любезность, а правда. – Он вежливо откланялся. – Прошу прощения.

Комб отошел, раздвигая толпу и оставив Эду теряться в догадках. Он ничего не делал без особой цели. Если заговорил с ней, может быть, нуждается в осведомителе. Может быть, рассчитывает, что она выжмет из Кассара сведения об Эрсире и передаст ему.

Только через мой труп, стервятник!

Обрехт Льевелин занимал одно из кресел на возвышении. Если Сабран скрывалась в своих покоях, то ее нареченный всегда был среди подданных, и его рвение льстило инисцам. Сейчас он беседовал с недавно прибывшими из Зидюра сестрами.

Принцессам-близняшкам, Эрмуне и Бетрис, исполнилось двадцать три года. Они вечно смеялись каким-то секретам, ведомым лишь тем, кто с материнского лона рос вместе.

Принцесса Льети, старшая из сестер и признанная наследница, была полугодом старше Сабран. Она напоминала брата: такая же высокая и яркая, кожа – розы в сливках, и спадающие до бедер густые багряные волосы. Разрезы на рукавах ее платьев открывали подкладку из золотистого шелка, запястье обхватывали шесть парчовых манжет, каждый для своей Добродетели. Инисские фрейлины в подражание ей уже обвязывали рукава лентами.