Обитель Апельсинового Дерева

Никлайс задрожал. Холодок разошелся у него из-под ложечки при воспоминании о ее взгляде над могилой. Она знала давно. Знала и молчала.

«Не ее вина, что мое сердце принадлежит тебе», – сказал ему однажды Яннарт, и сказал правду. Их, как многих отпрысков благородных семей, связали, не спросив. Помолвку скрепили в день, когда Яннарту исполнилось девятнадцать, – за год до встречи с Никлайсом.

У него не хватило духу присутствовать на венчании. Узел, стянувший их судьбы, терзал его. Появись он при дворе немного раньше, они могли бы стать супругами.

Никлайс фыркнул. Кто бы позволил маркизу Зидюру связать судьбу с нищим ничтожеством из Розентуна! Алейдин тоже была простого рода, зато в ее отданной супругу руке было полно драгоценностей. Никлайс же после окончания университета мог принести в семью одни долги.

Алейдин теперь уже почти шестьдесят. В ее каштановые волосы, должно быть, вплелось серебро, губы обрамлены морщинами. Оскарду не меньше сорока. Святой, как летят годы!

Ветер ничуть не остудил его. Сдавшись, Никлайс задвинул ширму и вернулся в постель.

Тепло липкой жижей обливало кожу. Он приказывал себе уснуть, но мысли не желали утихомириться.

К утру буря и не подумала улечься. Никлайс смотрел, как дождь заливает дворы. Слуги принесли ему бобовый творог, жареного гольца и ячменный чай.

К полудню слуга сообщил, что правитель удовлетворит его просьбу. Никлайс может посетить Сульярда в тюрьме и вытянуть из мальчишки все, что сумеет. Слуги нашли ему и новую трость из крепкого и легкого дерева. Никлайс выпросил у них немного воды: ее принесли в тыкве-горлянке.

В сумерках закрытый паланкин доставил его к тюрьме. Надежно скрытый внутри, Никлайс подглядывал сквозь шторки.

Он за семь лет и шагу не сделал по мысу Хайсан. До него доносились музыка и голоса, виднелись огоньки – как упавшие на землю звезды, – а ему так хотелось пройти по этим таинственным для него улицам. Его мир сжимали в кулаке высокие стены.

Свет фонарей открывал ему шумный город. На Орисиме кругом все напоминало о Ментендоне. Здесь же все говорило, как далеко он от дома. Ни одно западное поселение не пахло кедром и пропитавшими все благовониями. Ни в одном западном поселении не торговали чернилами каракатицы и светящимися поплавками для рыбалки.

И конечно, ни один западный город не платил дани драконам. Здесь повсюду были знаки их присутствия. На каждом углу торговали амулетами, суля удачу и благоволение владык моря и дождей. Чуть не на каждой улице красовалось святилище из принесенных морем бревен и бассейн с соленой водой.

Паланкин остановился перед зданием тюрьмы. Едва отперли дверцы, Никлайс вылез наружу и прихлопнул комара на щеке. Двое часовых поторопили его войти в ворота.

Первое, что его поразило, – запах мочи и дерьма, от которого заслезились глаза. Никлайс рукавом прикрыл рот и нос. Когда проходили площадку для казней, у него ослабели ноги. На кольях были выставлены полусгнившие головы с распухшими, как жирные личинки, языками.

Сульярда прятали под землей. Он лежал пластом в своей камере, прикрытый только тряпицей на бедрах. Часовые, раздобрившись, оставили Никлайсу светильник и вышли.

Их шаги заглохли в непроглядной темноте. Никлайс встал на колени и ухватился за прут деревянной решетки.

– Сульярд! – Он постучал тростью по полу. – Оживи.

Никакого ответа. Никлайс просунул трость сквозь решетку и основательно ткнул пленника. Тот шевельнулся.

– Трюд, – пробормотал он.

– Жаль тебя разочаровывать, но это Рооз.

Молчание.

– Доктор Рооз… – Сульярд развернулся. – Я думал – снится.

– Хорошо бы так.

Мальчишка был совсем плох. Лицо распухло, как хлеб в печи, на лбу чернели знаки: «Нарушитель границы». На спине и бедрах засохла кровь.

Сульярда не защищало покровительство заморского князя. В былые времена Никлайс был бы потрясен такой жестокостью, но страны Добродетели, выжимая из пленников правду, применяли и более изощренные средства.

– Сульярд, – попросил Никлайс, – скажи, что ты рассказал допросчикам.

– Одну правду. – Сульярд закашлялся. – Что я приплыл молить их государя о помощи.

– Не о том. О том, как добрался до Орисимы. – Никлайс прижался к решетке. – О второй женщине – первой, которую ты увидел, еще на берегу. Ты о ней говорил?

– Нет.

Никлайсу ужасно хотелось ухватить этого тупицу за глотку. Вместо этого он открыл тыкву-горлянку:

– Попей. – Он просунул сосуд между прутьями. – Та, первая, вместо того чтобы выдать, отвела тебя в квартал театров. Ее преступление привело тебя на Орисиму. Ты наверняка мог бы ее описать: лицо, одежду, что-нибудь. Помоги себе, Сульярд.

Выпачканная кровью рука протянулась к тыкве.

– У нее были длинные темные волосы и шрам на левой скуле. Как рыболовный крючок. – Сульярд стал пить. – По-моему… моего возраста или моложе. В блузе из черного шелка с вышитым голубым драконом.

– Скажи об этом на допросе, – настойчиво посоветовал Никлайс. – Спасай свою жизнь. Помоги им ее разыскать, и над тобой, может быть, смилуются.

– Я умолял их меня выслушать, – как в горячке, забормотал Сульярд. – Говорил, что я от ее величества, что я ее посланник, что мой корабль потерпел крушение. Никто не стал слушать.

– Даже будь ты настоящим посланником – а всякому видно, что это не так, – тебе бы не были здесь рады. – Никлайс оглянулся через плечо. Скоро за ним должны были вернуться часовые. – Теперь слушай внимательно, Сульярд. Правитель мыса Хайсан отсылает меня на время расследования этого дела в столицу. Давай я доставлю твое послание.

На глазах у юнца выступили слезы.


– Ты сделаешь это для меня, доктор Рооз?

– Если ты побольше расскажешь о том, что задумал. Объясни, с чего ты взял, что Сабран нужен союз с Сейки?

Он понятия не имел, сумеет ли сдержать слово, но ему нужно было уяснить, как оказался здесь мальчик. Что они с Трюд затевали.

– Спасибо тебе. – Сульярд дотянулся через решетку, пожал Никлайсу руку. – Спасибо тебе, доктор Рооз. Это рыцарь Верности благословляет меня твоей дружбой.

– Я думаю, – сухо бросил Никлайс.

Он ждал. Сульярд, сжимая ему руку, понизил голос до чуть слышного шепота.

– Мы с Трюд… – начал он. – Мы полагаем, что Безымянный очень скоро проснется. Что не непрерывность рода Беретнет держит его в заключении. Что он в любом случае вернется, потому и зашевелились его слуги. Они отвечают на его зов.

У юнца дрожали губы. Догадку, что Безымянного сдерживает не дом Беретнет, в странах Добродетели назвали бы государственной изменой.

– Что навело вас на эту мысль? – спросил Никлайс. – Какой певец рока вас напугал, мальчик?

– Не певец рока. Книги. Твои книги, доктор Рооз.

– Мои?

– Да. После тебя остались книги по алхимии, – шептал Сульярд. – Мы с Трюд и думали разыскать тебя на Орисиме. Меня привел к тебе рыцарь Верности. Разве ты не видишь в этом руку небес?

– Нет, не вижу, кочан ты безмозглый.

– Но…

– Ты и вправду вообразил, что правители Востока примут ваше безумное предложение лучше, чем Сабран? – презрительно усмехнулся Никлайс. – Ты вздумал пересечь Бездну и рискнуть своей головой… полистав несколько книг по алхимии? Алхимики десятилетиями, если не целую жизнь, разгадывают смысл этих книг. И не всем удается разгадать.

Он почти жалел этого дурачка. Молодой, опьянен любовью. Мальчишка, верно, вообразил себя Вулфом Гленном или Антором Долом – романтическими героями инисских легенд – и ради своей возлюбленной ринулся навстречу опасности.

– Прошу тебя, доктор Рооз, умоляю, послушай меня! Трюд поняла эти книги. Она, как древние алхимики, уверена, что в мире поддерживается природное равновесие. – Сульярда было уже не унять. – Она верит в твои труды и уверена, что нашла способ применить их к нашему миру. К нашей истории.

«Природное равновесие». Сульярд ссылался на слова с Румелабарской скрижали скрижалей – слова, на столетия околдовавшие алхимиков.

То, что внизу, до́лжно уравновесить тем, что наверху,

и в этом точность вселенной.

Огонь восходит из земли, свет нисходит с неба.

Избыток одного воспламеняет другое,

и в этом угасание вселенной.





– Мальчик, – сквозь зубы процедил Никлайс, – никто в мире не понимает этой злосчастной надписи. Одни догадки да глупые домыслы.

– Я тоже не сразу поверил. Я спорил. Но когда увидел страсть Трюд… – Сульярд крепче сжал пальцы. – Она мне все объяснила. Когда огнедышащие змеи лишились пламени и впали в долгий сон, усилились драконы Востока. Они снова теряют силу – и пробуждается драконье племя. Как ты не понимаешь? Это замкнутый круг.

Никлайс снова взглянул на дрожащего мальчика. Не Сульярд задумал это посольство.

Трюд. Это Трюд. Ее душа, ее разум – вот на какой почве это выросло. Как она стала похожа на своего деда. Убившая его мания живет в крови внучки.

– Оба вы дураки, – хрипло сказал Никлайс.

– Нет.

– Да. – Голос у него треснул. – Зная, что драконы теряют силу, с чего вы вздумали искать у них помощи?

– Потому что они все равно сильнее нас, доктор Рооз. И с ними у нас больше надежды, чем в одиночку. Если есть надежда на победу…

– Сульярд, – совсем тихо проговорил Никлайс, – остановись. Государь не станет этого слушать. Так же как и Сабран.

– Я хотел попытаться. Рыцарь Доблести учит нас возвышать свой голос, когда другие в страхе молчат. – Сульярд помотал головой, стряхивая слезы. – Надежда обманула нас, доктор Рооз?

Никлайс вдруг обессилел. Этого мальчика ждет напрасная смерть вдали от дома. Оставалось одно. Лгать.

– Они в самом деле торгуют с Ментендоном. Может быть, и выслушают. – Никлайс потрепал юношу по вцепившейся в его ладонь грязной руке. – Прости старику его цинизм, Сульярд. Я вижу твою страсть. Я убежден в твоей искренности. Я попрошу аудиенции у государя и представлю ему твое дело.