Обещание океана

«Работа меня интересует постольку, поскольку я могу делать ее без спешки. Не устраивайте мне конвейер из пациентов, иначе мы будем каждый день заканчивать за полночь!» – часто повторял он ей. Кристина закатывала глаза, но меняла график приема.

Он отвел в сторону ветку, выехал из густого подлеска и пустил кобылу вскачь по самой просторной тропе. До заката еще было время, несмотря на царящие в лесу сумерки. Алан знал, что Патурес несет его галопом по легендарной земле. Все леса Бретани, даже такой малоизвестный, как Пемпон, ошибочно называемый Броселианд, были полны укромных лощин, потаенных прудов и служили обиталищем лесных духов. Достаточно было наткнуться на крошечную полянку, освещенную тонким, как лезвие шпаги, солнечным лучом, пробивающим кроны деревьев, чтобы поверить в волшебство. В детстве Алан всегда засыпал под сказки, которые рассказывала ему своим мелодичным голосом мать. Его брат, который был на четыре года старше, подсмеивался над всеми этими историями о друидах и феях, но Алану никогда не надоедало их слушать.

Он пришпорил Пат, чтобы перескочить через канаву в конце дороги, а потом бросил поводья и пустил кобылу шагом. Порой он скучал по брату, хотя они и общались по скайпу. Людовик жил и работал в Нью-Йорке. После смерти отца мать переехала к нему, и, похоже, ей там очень нравилось, тогда как Алан не представлял себе жизнь в чужих краях.

Он выехал на опушку и решил спуститься до самого Сент-Эспри-де-Буа. Кобыла слушалась его беспрекословно, прогулки с ней были одно удовольствие. Он нежно пропустил сквозь пальцы ее гриву и дружески похлопал. Пока его будут наполнять радостью подобные минуты, он будет считать себя счастливым и не станет оглядываться назад. Жизнь достаточно его потрепала, но он нашел лучший выход, сознательно выбрав одиночество.





* * *


Увидев у ворот Розенн, Маэ оцепенела. Но все-таки постаралась взять себя в руки и приняла ее. Но чтобы избежать вмешательства отца, она отвела молодую женщину в свой офис, а мальчику предложила поиграть в саду. Прежде чем он начал протестовать, мать велела ему замолчать, и он устроился у невысокого заборчика, чтобы смотреть на улицу и на прохожих.

– Вы можете присматривать за ним из окна. Думаю, вы хотите поговорить со мной… наедине?

Указав ей на деревянные кресла, в которые каждый вечер усаживались ее капитаны, Маэ обошла большой стол и села напротив Розенн.

Они обменялись долгими настороженными взглядами, прежде чем непрошеная гостья решилась начать:

– Вы, наверное, удивлены?

– Естественно.

– Я пришла не по своему желанию.

Маэ с недоверием ждала, когда Розенн объяснит свое вторжение. У нее должна была быть веская причина.

– С тех пор, как Ивон утонул, я несколько лет вкалывала без продыху, – начала она.

Слово «утонул» резануло Маэ. Она бы сказала «погиб», как говорили все моряки, кроме нее – сама она никогда не упоминала об этом.

– С ребенком на руках трудно найти работу и жилье, – продолжала Розенн. – Будь я одна, я бы справилась, я всегда умела выпутываться, с тех пор как сбежала от родителей, но с Артуром все гораздо сложнее. Чтобы устроиться на работу, я должна оставлять его у кого-то под присмотром, а это съедает мою зарплату.

– Разве он не ходит в школу? – спросила Маэ. Она не хотела, чтобы Розенн вываливала ей свои несчастья, и не понимала, почему эта женщина явилась к ней.

– Ходит, конечно, но я работаю официанткой, и мой график не совпадает с его занятиями!

Розенн замолчала и осмотрелась, задержав взгляд на фотографиях кораблей.

– Вы по-прежнему зарабатываете этим? – спросила она, указывая на фотографии. – Мне бы стало тошно. Но, конечно, рыбалка приносит доход, вон как у вас красиво…

Маэ предпочла не поддерживать этот разговор; она уже догадывалась, что привело Розенн в Эрки.

– Ивон очень гордился тем, что у него есть сын – кажется, я вам это уже говорила тогда, у церкви.

– Да, говорили.

– Его прямо распирало от гордости, когда он вышел из роддома, – все это заметили. Сын для мужчины значит очень много.

– Думаю, как и дочь, – с иронией откликнулась Маэ, не удержавшись.

– Нет, малыш оказался вылитой копией Ивона, и он был чертовски тронут. Он сразу поклялся, что будет заботиться о нем, мне даже не пришлось просить. И он сдержал слово – каждый месяц давал мне деньги на ребенка. Он всегда интересовался, как там его сын, приезжал к нам, давал чек или наличные. Я знаю, что он не посмел рассказать вам о нем, и это мне понятно! Жениться на дочери своего патрона и когда-нибудь стать хозяином рыболовного бизнеса… было от чего потерять голову, он не хотел от такого отказываться. Но все-таки Артур много значил для него – Ивон, между прочим, его признал, дал свою фамилию и хотел, чтобы у сына было хорошее образование и обеспеченная жизнь. Он был на все готов для него. И если бы не упал с этого чертова корабля, то сдержал бы обещание, и я бы не пришла к вам.

Маэ хранила молчание и с любопытством ждала, до чего эта женщина осмелится дойти в своих притязаниях. Она поняла, что та пришла за деньгами, и это возмутило ее до глубины души. Ивон солгал ей, предал ее, бессовестно вел двойную жизнь, но она совершенно не собиралась теперь нести за нее ответственность.

– Поверьте мне, матери-одиночке трудно воспитывать ребенка. Во всяком случае, у меня не получается.

Розенн подалась вперед, поставила локти на стол и обхватила голову руками. Подождав несколько секунд, Маэ спросила:

– Чего вы от меня хотите?

– Немного понимания. Мы делили одного мужчину. Я это знала, вы – нет, но что это меняет теперь, когда он умер? Мы обе его любили. Если вы решили прожить с ним свою жизнь, значит, у вас было сильное чувство. Его больше нет, согласна, но есть его сын, его вылитая копия! Вы же не можете остаться к нему равнодушной, правда? У этого ребенка ничего нет. Хорошо, если будет чем накормить его в ближайшие дни. А у вас, судя по тому, что я вижу, есть все…

Так как Розенн продолжала пристально смотреть на нее, нимало не заботясь о том, что делает ее сын на улице, Маэ сама выглянула в окно – убедиться, что мальчик по-прежнему в саду. Он все так же смирно сидел у ограды, и у нее сжалось сердце.

– Полагаю, вы получаете помощь как одинокая мать, – с усилием произнесла она. – И, наверное, пособие по безработице?

– Ой, заниматься бумажной волокитой ради этих грошей! Послушайте, вы мне отвечаете, как какая-нибудь чиновница! Я не этого ждала от вас.

– А чего вы ждали?


– Ресторан, в котором я работаю, скоро закроется на всю зиму, – вздохнула Розенн, откинувшись на спинку кресла. – И я в безвыходном положении. Думаете, мне было легко прийти сюда? Знали бы вы, через что я прошла! Мне даже нотариус звонил, потому что единственный наследник Ивона – Артур. Правда, там и наследства-то никакого особенного нет, и я не имею на него права, потому что все получит сын, когда станет совершеннолетним. Только никто не интересуется, как ему дожить до этого совершеннолетия!

Она порылась в сумке, вытащила бумажник и театральным жестом вывернула его:

– Смотрите, он пустой!

Помолчав, Маэ сдержанно ответила:

– Что именно вы хотите? Чтобы я вам помогла? Ивон не был честен со мной. Он признал своего сына, хорошо, но скрыл его от меня, как что-то постыдное, а это отвратительно. В любом случае, это ваша история, а не моя. Я не вдова Ивона и не мать его ребенка. Я страстно любила его, это правда, а он обманывал меня. Что бы он сказал, если бы я забеременела? Что он счастлив до безумия, впервые став отцом? Я предпочитаю не думать о том, каким был бы наш брак при таких условиях. Сказав мне правду, вы в каком-то смысле оказали мне услугу – мое горе утихло, я смогла перевернуть страницу…

– А я нет! – перебила ее Розенн. – Я тащу на себе Артура, который не дает мне двигаться вперед! Послушайте, вы должны выручить меня. Одолжите мне немного денег, я все верну, клянусь.

На лице Маэ мелькнула горькая улыбка.

– Пожалуйста, только не надо клятв.

С каждой минутой она чувствовала себя все более неловко, не находя в себе смелости принять решение. Она снова бросила взгляд в окно и вздрогнула. Мальчик, по-видимому, отчаянно скучая, подошел к дому и теперь стоял, прижавшись лицом к оконному стеклу. Его сходство с Ивоном отозвалось в ней болью. Она отвернулась и стала мысленно прикидывать, что останется у нее на счете после того, как она заплатит стоматологу. Свободных денег у нее было немного, и она не собиралась разорять кассу своей кампании, за которой сама же строго и неукоснительно следила.

– Я могу дать вам тысячу евро, – решила наконец Маэ.

– Всего-то? – вскрикнула Розенн. – Но это ничего не решит, я задолжала куче народу!

– Это ваша проблема.

– Вы богаты, но вам плевать на меня!

– Слушайте, – возмутилась Маэ, – какое право вы вообще имеете требовать?

Ситуация становилась нелепой. Она вынула из ящика стола чековую книжку, спеша поскорее закончить этот разговор.

– А если я оставлю вам ребенка?

– Что?

Рука Маэ повисла в воздухе, и она с изумлением взглянула на Розенн.

– Вы сумасшедшая…

Бедный мальчик не заслуживал таких слов из уст матери, и Маэ почувствовала к нему острую жалость.

– Вам бы я могла его доверить, – оправдывалась Розенн. – Всего на несколько дней, пока не найду работу получше, чтобы держаться на плаву. Здесь ему будет хорошо.

– Я же для него совсем чужой человек! О чем вы только думаете? Ладно, покончим с этим, я дам вам чек на тысячу пятьсот евро. Что бы вы там ни думали, я не могу дать больше. Если у вас есть совесть, когда-нибудь вернете мне их. Но больше не приходите ко мне за деньгами, у меня нет ни малейшей причины вам помогать, вы мне не подруга, и я не имею никакого отношения к вашему с Ивоном прошлому. Это понятно?

Розенн взяла чек и, угрюмо посмотрев на него, сунула в бумажник. Маэ перевела взгляд на окно. Артур исчез. Маэ встала, торопливо подошла к двери и, распахнув ее, оглядела садик. Сидя на невысокой ограде, ее отец разговаривал с мальчиком.

– А теперь уходите, – сказала она тихо.

Эта сцена сильно взволновала ее, разбудив болезненные воспоминания. Подойдя к мальчику, она заставила себя улыбнуться.

– До свиданья, Артур!

Открыв калитку и выпустив Розенн с сыном, она повернулась к отцу, который с любопытством смотрел им вслед.

– Кто это? – спросил он наконец.

Она ни секунды не думала, что скажет ему правду, и поэтому равнодушно пожала плечами:

– Так, не очень близкая знакомая.

– Красивая женщина, и мальчуган очень славный…

Глаза Эрвана блестели странным блеском. О чем он сейчас думал? Маэ обогнула дом и вошла в его жилую часть. Она не сомневалась, что больше не увидит свои тысячу пятьсот евро, и спрашивала себя, почему так легко отдала их. Розенн действительно была красивой цветущей женщиной и, по всей видимости, справилась бы и с поиском работы, и с воспитанием сына. Действительно ли она была такой безответственной, как показалось Маэ, или просто ломала комедию, чтобы получить деньги, не особенно себя утруждая? Как могло прийти в голову этой женщине просить у нее денег? Она что же, воображала, что для Маэ память об Ивоне священна? Какая, к дьяволу, священная память? Он был лжецом и трусом!

– Ты что-то очень нервная, – пробормотал Эрван, идя за ней следом.

Маэ схватила кастрюлю и с размаху поставила ее на плиту. Она устала жить с отцом, устала ему готовить, устала от его ревнивого выслеживания. Обернувшись, она холодно посмотрела на него. Сгорбленный, с палкой в руке, Эрван выглядел беспомощным стариком. Он много испытал в своей жизни и показал себя мужественным и упорным бойцом. И только инсульт свалил его, сделав зависимым от других. В данном случае – от дочери, которую он вырастил сам и которая и была его семьей. Смягчившись, Маэ улыбнулась ему.

– Скоро будем есть, – сказала она ласково.

Но визит Розенн лишил ее аппетита, а личико Артура теперь долго не изгладится из ее памяти.