Новые соседи
Часть 2 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Форк улыбнулся воспоминаниям и кивнул. Свита загомонила, оживленно переговариваясь, – воякам было что вспомнить. «Грубость, дикость и пустота…» – вздохнул Равар. Он развернул коня в хвост колонны. Трястись в седле и дальше, выслушивая глупые побасенки, казначей не собирался и лишь кисло кивнул в ответ на глумливую гримасу Форкса.
Следом за командующим выступала конная гвардия, лучшие из лучших, ветераны, прошедшие с Герсом не одну кампанию. Затем виднелись меховые накидки союзных толгувов, а за ними топал костяк войска и гордость империи – провинциалы и порубежники. Где-то посреди них затесались и наемные арзратцы, из которых, после недолгих колебаний, будущий наместник решил устроить свою Внутреннюю стражу. Первое время дико будет не хватать дорожников, их умения обращаться с пленными и рабами, их многолетнего опыта подавлений мятежей. Но… чего нет, того нет – дорожников давным-давно захомутал Торговый союз, а торговцам в новую провинцию путь заказан. Так что придется наемным арзратцам учиться на месте…
Вдруг с оставленной позади поляны послышались глухой стук, лязганье и приглушенный грохот. Имперское войско – рой опасных железных пчел – загудело, встревожилось; воины закрутили головами, ища опасность. Но голый лес молчал. Поднявшаяся сумятица волной докатилась до наместника.
– Местные! – верещал кто-то. – Ободрыши бородатые обоз потрошат!
– На обоз кинулись! – вторили следом.
– За яйца нас схватить решили! – возмущался третий.
Войско, стиснутое на узкой лесной дороге, взволновалось. Воины лапали мечи на поясе, с досадой вспоминая, что привычные копья и щиты покоятся позади, в телегах. Союзники-дикари гарцевали, громко переговариваясь по-своему. Из свиты командующего отделилась знакомая фигура молодого Сегимиуса.
– Я втопчу их в грязь, Форкс! В грязь! Не сомневайся! – громко и зло хохоча, толгув пронесся по обочине. Пешие разбегались перед ним, а соплеменники с гиканьем рванули следом. Вскоре союзники скрылись и со стороны поляны раздались крики и звуки схватки. Вдруг наместник, переводящий взгляд то назад, где скрывался невидимый обоз, то вперед, на застывшего в начале колонны командующего, краем глаза заметил движение в лесу. Равар увидел темные фигуры, словно выросшие из-под земли. Они ловко запрыгивали на завалы из бревен.
«Что за…» – мелькнула глупая мысль, когда из леса раздался протяжный низкий звук рога. Ему вторил еще один рог, подальше, а потом вдруг пронзительно загудели трубы вокруг. Размахнувшись, лесовики отправили в толпу имперцев тучу дротиков. А потом еще и еще. Дротики летели и летели сверху вниз под веселую перекличку рогов, с легкостью находя мишени. Целиться лесовикам не приходилось – промахнуться мимо скученного имперского войска не смог бы и ребенок. Раздались первые вскрики боли, отрывистые команды десятников, ржание коней. Огромная разлапистая ель на обочине покачнулась и медленно завалилась на дорогу. Взмахнув мохнатыми ветвями и подпрыгнув, она погребла под собой отряд провинциалов. Следом за ней в гущу воинов стали валиться и другие деревья.
– Что замерли, жабьи дети?! – раздался вопль Форкса. – На меч их! На меч! Вперед, вперед!
От грозного рева командующего войско встрепенулось. Воины низко пригнулись к земле, сжимая мечи, и понеслись вглубь леса навстречу летящим дротикам. Быстро бежать вверх по склону, оскальзываясь на влажной земле, перепрыгивая через толстенные стволы, не получалось, и то один, то другой пронзенный воин падал, но остальные упрямо рвались вперед, подбадривая друг друга яростным ором.
– Арн! Арн! – ожил лес от множества луженых глоток.
Вновь раздался глубокий зычный голос рога, затмивший боевые кличи имперцев, и ему отозвался многоголосый волчий вой. Выли за спиной Ретура, и испуганный казначей шустро развернулся. Среди деревьев виднелись мелькающие серые тени. Они замирали, поднимая лицо кверху, и выли по-волчьи, потрясая оружием, а затем вновь бросались вперед.
Имперцы повернулись навстречу новой угрозе. Первых людей-волков встретили как надо – железом, и бездыханные лесовики рухнули в жидкую грязь. Равар как следует смог разглядеть нападавших. Те оказались настоящими оборванцами: на голое тело дикарей накинуты шкуры, опоясанные цепью, а на голове вместо шлема – волчьи головы, на ногах – поршни. Разве что мечи неплохи… Лишь на некоторых павших виднелись кое-какие кожаные доспехи и нагрудные пластины.
«И эти дурни решили, что смогут победить?» – удивился Равар, когда над ухом прогудел топорик. Наместник запоздало пригнулся, и сзади раздался всхлип и звук рухнувшего тела. Вторая волна волков-толгувов дружно швырнула метательные топоры и с воем набросилась на имперцев. Дротики продолжали сыпаться со спины, топорики сбили с ног многих – и лесовики сцепились с имперцами, разбив их строй. Зазвенело оружие, и битва разбилась на отдельные схватки.
– Сплотить ряды! – раздалась команда. Казначей узнал голос Герса. Послышался гул, задрожала земля, и Форкс с гвардейцами разметал нападавших, словно сильный порыв ветра сухую листву.
– Вперед, вперед, на поляну! – погнал своих людей Герс. Увидев Равара, он кивнул ему и крикнул: – Полусотник! Охранять наместника! Держаться!
– Бьем! Бьем! Вдоль строя, по обочине! – подстегнул гвардейцев Форкс, горяча коня. – Не сваливаемся!
– Куда! Куда! Я с вами! – закричал Равар, но крик получился тонким и слабым, а жалкие слова потонули в грохоте, оре и звоне железа.
Конные с Герсом во главе продвигались вперед, сметая лесовиков, увязших в поединках. Те заметались при виде конных, и провинциалы с порубежниками поднажали. Форкс орал что-то непотребное, и войско воспряло, стряхивая с себя воющую волчью нечисть. Отряд командующего стал сохой, прочертившей борозду порядка на поле растерянности и страха. Там, где побывал Форкс Герс, провинциалы и порубежники вставали плечом к плечу строем в четыре человека, развернувшись в обе стороны дороги.
Дротики у лесовиков наконец-то иссякли. А вот бесчисленные боевые трубы надрывались по-прежнему. В лесу вновь замельтешили тени. «Где же имперские воины? Сумели зарезать проклятых метателей?» – Равар вглядывался в лес, но ничего не мог разглядеть среди мохнатых елей. Лишь слышались громкие крики и вопли. Вдруг из темнолесья, кувыркаясь, вылетел странный снаряд и ударил в застывший строй воинов, отскочив на обочину и упав под ноги. Приглядевшись, Равар с отвращением разглядел отрезанную голову.
Среди деревьев беззвучно скользили вниз по склону белые фигуры с волосами, стоящими дыбом. Нападающие неслись на битву в первозданной наготе, сжимая странные полукруглые мечи – таких столичному казначею видеть ранее не доводилось. Многие дикари крутили отрезанными головами врагов, заливая себя брызгами крови. Выбежав из леса, обнаженные дикари швыряли головы в противников и двумя руками вздевали кривые мечи. Бывалые имперцы замешкались: обнаженные лесовики с разрисованными странной вязью телами, с белыми, стоящими дыбом волосами и налитыми кровью глазами устрашили их. Огромными прыжками голые толгувы бросились вперед.
Охрана наместника чуть выдвинулась и приняла нападавших на копья. Ни один из разрисованных ничего не смог поделать с гвардейцами Форкса – те деловито работали копьями, прикрывая друг друга. Бездоспешные противники, прыгая на копья и хватая древко руками, так и умирали, не вымолвив ни слова.
– Отбились… Отбились… – прошептал сбитый с толку Равар. Голодранцы не смогли разбить опытных воинов. В голове шумело от волчьего воя, криков боли и звона железа. Чувствуя растерянность всадника, занервничал и конь, прядая ушами и приседая.
– Наместник, – гвардеец твердой рукой схватил жеребца под уздцы, – нам нужно…
Его прервал оглушительный звук рога, волной прокатившись над головами. Казначей и полусотник обернулись навстречу новой напасти. Из-за поворота дороги, куда не так давно ускакали конные разъезды, появилось вражеское войско, печатая шаг. Ретур мысленно застонал – проклятый бахвал Форкс убеждал, что толгувы никогда не объединятся. Но они это сделали!
Впереди шли воины в шлемах на имперский манер, со знакомыми висячими нащечниками. На их шлемах наметанный глаз казначея разглядел искусно выделанные дубовые ветви. Выпуклые нагрудники, наручи и поножи из начищенной бронзы ярко сияли на солнце, а на поясе висели длинные мечи. В руках перед собой толгувы несли длинные шесты с венками дубовых листьев, перевитых золотыми лентами. Надрываясь, взвыли боевые трубы и рога. Показалась открытая платформа, на которой стоял сутулый высокий старик, опирающийся на посох. За спиной жреца высился, растопырив суковатые ветви-пальцы, бронзовый дуб. На его ветвях качались бурые от крови головы имперцев с вытаращенными бельмами глаз и вываленными наружу сизыми языками.
Помост с дубом и жрецы остановились. Следом показались ровные ряды воинов с большими продолговатыми деревянными щитами. В центре щита виднелось посеребренное вертикальное ребро и железное навершие. Раскручивая мечи над головой, толгувы кинулись в бой.
– Колесницы… За что караешь, Пагот!.. – прошипел полусотник вслед своим воинам.
Из-за поворота выкатывались знаменитые боевые повозки толгувов. Этого Равар вынести уже не мог.
– Полусотник! Пробиваемся назад, к командующему. Быстро!.. – Голос дал петуха, но ветеран склонил голову перед сиятельнейшим.
Озверевшие при виде бронзового дуба лесовики с воем бросались на врагов, разрубая клинками и не замечая боли от ран. Гвардейцы отбросили бесполезные копья и махали мечами. Боевые кони копытами гвоздили врагов, но дикари скользили под ними по земле, вскрывая животному брюшину, или с размаху прыгали на всадника, валя с седла.
– Быстрее! Быстрее! – со страхом крикнул Равар, увидев, как из леса показались воины с длинными щитами. Это уже не бездоспешные оборванцы! Толгувы, раскрутив над головами мечи, страшным ударом сверху вниз сбивали имперцев на колени. Затем опрокидывали противников наземь пинком в лицо. Бегущие следом копейщики добивали врагов.
Гвардейцы вырвались из лесной ловушки. Показался долгожданный просвет между деревьями. Прикрывающий наместника полусотник покачнулся и рухнул. В спине имперца дрожал дротик. Равар тонко закричал, что есть мочи дергая поводья и закрывая глаза. Конь громко заржал и понесся вперед.
Солнце осветило лицо наместника, и он открыл глаза. Моргая на ярком свету, он огляделся и застонал. Проклятые толгувы! Вокруг одни проклятые толгувы! Лесовики деловито заворачивали телеги обоза, а конные дикари сбивали мечущихся по полю пленных в стадо, словно овец. Знаменитое двойное кресло соправителей вытащили на обочину. Толгувы подтаскивали мычащих от ужаса пленных и усаживали на трон; затем с гиканьем метали копья в беспомощных жертв и сволакивали мертвые тела в сторону.
Вдруг неподалеку послышались лязг железа и топот копыт. Ополоумевший Равар повернулся. Навстречу по жнивью неслась двухколесная боевая колесница. Возничий забрался на спины лошадей, широко расставив ноги и натянув поводья. Воин хохотал как безумец и орал.
– Аэ, Сегимий! Аэ, Сегимий! – восторженно ревела толпа вслед, потрясая оружием.
Ретур Равар, несостоявшийся наместник незавоеванной провинции, схватился за меч. Он узнал сумасшедшего возничего – к нему приближался Сегимиус Толгв, а на облучке колесницы болталась отрезанная голова командующего Форкса Герса.
«Как же так?!» – успел подумать казначей, вытаскивая клинок, когда удар сзади кинул его под копыта коня и все вокруг погрузилось в темноту.
Часть первая
Декурион в огне!
Глава 1
Ойкон улыбался. Толкнув от себя легкую дверь, он вошел в просторную высокую конюшню. Не просто конюшня – а целый дом! У них в Ойдетте даже сакля старейшины Эйдира – и то меньше! Услышав стук, животные негромко заржали, приветствуя мальчика. Лошадки переступали ногами, махали хвостами и косили большими влажными глазами, поглядывая на вошедшего. Радовались, милые. Им было интересно, что сегодня вкусненького принес Ойкон.
Мальчик вновь улыбнулся. Он притащил маленьких яблочек из дальнего сада, который разросся до самого моста через Джуру. Ойкон распустил горловину заплечного мешка и двинулся вдоль стойл, угощая лошадок по очереди. Сначала мальчик переживал, что яблок не хватит на всех, хотя он нарочно набрал целый мешок. Но потом Ойкон вспомнил, что недавно дан Рокон увел в горы многих лошадок, и успокоился.
Животные вытягивали шеи, выхватывая угощение из рук и щекоча ладонь мокрыми губами. Когда Ойкон жил в Ойдетте, он боялся лошадей, но потом к ним в село пришел Ули, и все изменилось. Ули разрешил покормить Тихоню, и Ойкон сразу полюбил ласковую кобылку. Вот тогда-то Ултер и решил отправить его на Старую виллу, помогать конюху Найваху, у которого много работы, а помощников мало!
Недавно помощников прибавилось – из долины пришли Мотр, Маурх и маленький злой человек, который не умел разговаривать, а любил толкаться и щипаться. Взрослые звали его Мелким, а Ойкон никак не звал, потому что немой маленький человек был злой и обижал Ойкона. Новые помощники пригнали с собой целый табун лошадок, так что работы меньше не стало.
Яблоки в мешке еще оставались, когда Ойкон подошел к дальнему стойлу. Он замедлил шаг. Лошадки присмирели и притихли, поглядывая на мальчика, подошедшего к загородке и заглянувшего внутрь. В стойле стоял огромный черный жеребец. К нему только Найвах заходил! Однажды жеребец покалечил двух горе-помощников конюха, которые посмели войти к Сильному – так звали коня. Так что Ойкон крепко-накрепко выучил: к Сильному – ни шагу! А то убьет!
Ойкон достал три яблочка. Конь громко всхрапнул и ударил копытом в перегородку. Мальчик отпрыгнул, уронив приготовленные румяные плоды.
– Я знаю, ты по своему Тарху скучаешь, – произнес Ойкон, поднимая яблоки. – Я тоже скучаю по папе и маме, – признался мальчик и сделал шажок вперед. Сильный поднял уши торчком и вновь всхрапнул. Но в перегородку уже не бился. – Они ушли в горы с даном Роконом помогать ему строить новый городок. А я остался.
Мальчик сделал еще шажок, а жеребец отвернулся.
– И по Ули я скучаю, – признался Ойкон. – Знаешь, какой он добрый! Он нарочно меня сюда отправил! А здесь хорошо, меня здесь каждый день кормят! И маме с папой хорошо, они теперь не ругаются…
Жеребец мотнул головой и отступил вглубь стойла.
– Только Ули где-то далеко-далеко в горах, – вздохнул Ойкон и положил три неказистых яблочка на брус перегородки. – Сестренок взяли работать на кухню, и я теперь совсем один.
Развернувшись, мальчик двинулся к выходу. Отойдя на пару шагов, он услышал позади хруст разламываемого яблока и улыбнулся. Вдруг послышалось прерывистое мерзкое шипение, и юный конюх вздрогнул: у ворот стоял маленький злой человек и смеялся над Ойконом. Правильно смеяться он не умел, вот и кашлял, как собака, поперхнувшаяся комком шерсти.
Ойкон вжал голову в плечи и подошел ближе.
– Х-кхкхее, – просипел злюка и треснул Ойкона по макушке, всучив ведро и кивнув на большую бадью.
Ули вздохнул и отправился к роднику. Потирая затылок, он пожалел, что рядом нет Найваха. Молчаливого конюха в конюшне слушались все: и люди, и кони. А Найвах никому не разрешал обижать Ойкона!
«Вот только старший конюх ушел вместе с даном Роконом, с мамой и папой наверх, туда, где соль нашли», – пожалел Ойкон. Он посмотрел, как струя воды, пузырясь, бьет в ведро. Наполнив его, мальчик двинулся обратно. Бадья была здоровущей, и ходить туда-сюда по двору предстояло целый день.
Немудрено, что Ойкон умаялся. Повечеряв в трапезной с остальными слугами, мальчик решил принести еще пару ведер, а потом идти спать. В большом длинном доме недалеко от трапезной у Ойкона был свой закуток. Наполнив бадью полностью, он прилег передохнуть в копну сена в уголке конюшни и сам не заметил, как заснул.
В сене было тепло, в конюшне привычно пахло лошадками – Ойкон спал сладко и крепко. Заблудившаяся букашка поползла по шее. Он спросонья смахнул надоеду, и она ужалила мальчика и улетела.
Ойкон проснулся. Уже стемнело, по углам скреблись мыши, а лошадки беспокойно топтались и фыркали. На каменном полу напротив входных ворот стояла зажженная лампа, отбрасывая вокруг скудные отблески света.
«И что она тут делает? – удивился Ойкон. – В конюшню нельзя с огнем, Найвах строго-настрого запретил! Сено ведь вокруг и дерево».
Мальчик поднялся и двинулся навстречу огоньку, чтобы убрать светильник. Пройдя немного вперед, он краем глаза заметил наверху большую тень. Тьма шевельнулась.
«Клибб!» – испугался Ойкон, присел и прижался щекой к стенке стойла. Тень наверху опять зашевелилась – кто-то возился на центральном брусе под крышей! Вскоре глаза Ойкона привыкли к огоньку-плясуну, и он смог разглядеть немого злого человечка. Оседлав брус, он болтал в воздухе ногами. Перед ним лежал раскрытый мешок, и человечек один за другим доставал небольшие кругляшки – то желтые, то белые. Он любовался ими в неровном свете, совал в рот и прикусывал, а потом прятал обратно.
– Ни-иишшее-ффоо, ниш-ш-ше-ффо, – вдруг донеслось до Ойкона. Человечек чуть слышно позвенел мешком, затягивая горловину. – Ни-ии-шшше-фффо.
Мелкий поднялся, ловко переступая по брусу, прошел пару шагов до стены и вытащил плоский камень.
– Ше-шашь, ше-шашь, – приговаривал Мелкий, заталкивая мешок в дыру в стене. – Ше-шашь, ше-шашь…
«Сейчас, сейчас», – догадался мальчик и вдруг понял, что Мелкий и вправду на самом деле клибб, который только притворяется человеком! И как он раньше не догадался?!
При этой мысли Ойкон заерзал от нетерпения, и лошадка за перегородкой призывно заржала. Гадкий клибб, вставляющий камень обратно, вздрогнул и повернулся, сразу разглядев Ойкона. Зашипев рассерженным котом, он спрыгнул со стропила, мягко приземлившись на руки и ноги. Не поднимаясь, на четвереньках побежал к мальчику, недобро скалясь, вихляясь и подпрыгивая. Ойкон запищал от ужаса и метнулся прочь. Он несся по широкому коридору, пока не уперся в стену. Лапа клибба больно схватила его за шею и развернула лицом к себе.
Мелкий вжал его в стену и достал нож. Холодный острый кончик вжался Ойкону в живот, и мальчик заскулил. Сбоку раздалось оглушительно громкое гневное ржанье и мощный удар копытом сотряс перегородку. Клибб покосился на нож в своей руке и зло дернул губой. Сильный вновь заржал в стойле и саданул в перегородку.
Следом за командующим выступала конная гвардия, лучшие из лучших, ветераны, прошедшие с Герсом не одну кампанию. Затем виднелись меховые накидки союзных толгувов, а за ними топал костяк войска и гордость империи – провинциалы и порубежники. Где-то посреди них затесались и наемные арзратцы, из которых, после недолгих колебаний, будущий наместник решил устроить свою Внутреннюю стражу. Первое время дико будет не хватать дорожников, их умения обращаться с пленными и рабами, их многолетнего опыта подавлений мятежей. Но… чего нет, того нет – дорожников давным-давно захомутал Торговый союз, а торговцам в новую провинцию путь заказан. Так что придется наемным арзратцам учиться на месте…
Вдруг с оставленной позади поляны послышались глухой стук, лязганье и приглушенный грохот. Имперское войско – рой опасных железных пчел – загудело, встревожилось; воины закрутили головами, ища опасность. Но голый лес молчал. Поднявшаяся сумятица волной докатилась до наместника.
– Местные! – верещал кто-то. – Ободрыши бородатые обоз потрошат!
– На обоз кинулись! – вторили следом.
– За яйца нас схватить решили! – возмущался третий.
Войско, стиснутое на узкой лесной дороге, взволновалось. Воины лапали мечи на поясе, с досадой вспоминая, что привычные копья и щиты покоятся позади, в телегах. Союзники-дикари гарцевали, громко переговариваясь по-своему. Из свиты командующего отделилась знакомая фигура молодого Сегимиуса.
– Я втопчу их в грязь, Форкс! В грязь! Не сомневайся! – громко и зло хохоча, толгув пронесся по обочине. Пешие разбегались перед ним, а соплеменники с гиканьем рванули следом. Вскоре союзники скрылись и со стороны поляны раздались крики и звуки схватки. Вдруг наместник, переводящий взгляд то назад, где скрывался невидимый обоз, то вперед, на застывшего в начале колонны командующего, краем глаза заметил движение в лесу. Равар увидел темные фигуры, словно выросшие из-под земли. Они ловко запрыгивали на завалы из бревен.
«Что за…» – мелькнула глупая мысль, когда из леса раздался протяжный низкий звук рога. Ему вторил еще один рог, подальше, а потом вдруг пронзительно загудели трубы вокруг. Размахнувшись, лесовики отправили в толпу имперцев тучу дротиков. А потом еще и еще. Дротики летели и летели сверху вниз под веселую перекличку рогов, с легкостью находя мишени. Целиться лесовикам не приходилось – промахнуться мимо скученного имперского войска не смог бы и ребенок. Раздались первые вскрики боли, отрывистые команды десятников, ржание коней. Огромная разлапистая ель на обочине покачнулась и медленно завалилась на дорогу. Взмахнув мохнатыми ветвями и подпрыгнув, она погребла под собой отряд провинциалов. Следом за ней в гущу воинов стали валиться и другие деревья.
– Что замерли, жабьи дети?! – раздался вопль Форкса. – На меч их! На меч! Вперед, вперед!
От грозного рева командующего войско встрепенулось. Воины низко пригнулись к земле, сжимая мечи, и понеслись вглубь леса навстречу летящим дротикам. Быстро бежать вверх по склону, оскальзываясь на влажной земле, перепрыгивая через толстенные стволы, не получалось, и то один, то другой пронзенный воин падал, но остальные упрямо рвались вперед, подбадривая друг друга яростным ором.
– Арн! Арн! – ожил лес от множества луженых глоток.
Вновь раздался глубокий зычный голос рога, затмивший боевые кличи имперцев, и ему отозвался многоголосый волчий вой. Выли за спиной Ретура, и испуганный казначей шустро развернулся. Среди деревьев виднелись мелькающие серые тени. Они замирали, поднимая лицо кверху, и выли по-волчьи, потрясая оружием, а затем вновь бросались вперед.
Имперцы повернулись навстречу новой угрозе. Первых людей-волков встретили как надо – железом, и бездыханные лесовики рухнули в жидкую грязь. Равар как следует смог разглядеть нападавших. Те оказались настоящими оборванцами: на голое тело дикарей накинуты шкуры, опоясанные цепью, а на голове вместо шлема – волчьи головы, на ногах – поршни. Разве что мечи неплохи… Лишь на некоторых павших виднелись кое-какие кожаные доспехи и нагрудные пластины.
«И эти дурни решили, что смогут победить?» – удивился Равар, когда над ухом прогудел топорик. Наместник запоздало пригнулся, и сзади раздался всхлип и звук рухнувшего тела. Вторая волна волков-толгувов дружно швырнула метательные топоры и с воем набросилась на имперцев. Дротики продолжали сыпаться со спины, топорики сбили с ног многих – и лесовики сцепились с имперцами, разбив их строй. Зазвенело оружие, и битва разбилась на отдельные схватки.
– Сплотить ряды! – раздалась команда. Казначей узнал голос Герса. Послышался гул, задрожала земля, и Форкс с гвардейцами разметал нападавших, словно сильный порыв ветра сухую листву.
– Вперед, вперед, на поляну! – погнал своих людей Герс. Увидев Равара, он кивнул ему и крикнул: – Полусотник! Охранять наместника! Держаться!
– Бьем! Бьем! Вдоль строя, по обочине! – подстегнул гвардейцев Форкс, горяча коня. – Не сваливаемся!
– Куда! Куда! Я с вами! – закричал Равар, но крик получился тонким и слабым, а жалкие слова потонули в грохоте, оре и звоне железа.
Конные с Герсом во главе продвигались вперед, сметая лесовиков, увязших в поединках. Те заметались при виде конных, и провинциалы с порубежниками поднажали. Форкс орал что-то непотребное, и войско воспряло, стряхивая с себя воющую волчью нечисть. Отряд командующего стал сохой, прочертившей борозду порядка на поле растерянности и страха. Там, где побывал Форкс Герс, провинциалы и порубежники вставали плечом к плечу строем в четыре человека, развернувшись в обе стороны дороги.
Дротики у лесовиков наконец-то иссякли. А вот бесчисленные боевые трубы надрывались по-прежнему. В лесу вновь замельтешили тени. «Где же имперские воины? Сумели зарезать проклятых метателей?» – Равар вглядывался в лес, но ничего не мог разглядеть среди мохнатых елей. Лишь слышались громкие крики и вопли. Вдруг из темнолесья, кувыркаясь, вылетел странный снаряд и ударил в застывший строй воинов, отскочив на обочину и упав под ноги. Приглядевшись, Равар с отвращением разглядел отрезанную голову.
Среди деревьев беззвучно скользили вниз по склону белые фигуры с волосами, стоящими дыбом. Нападающие неслись на битву в первозданной наготе, сжимая странные полукруглые мечи – таких столичному казначею видеть ранее не доводилось. Многие дикари крутили отрезанными головами врагов, заливая себя брызгами крови. Выбежав из леса, обнаженные дикари швыряли головы в противников и двумя руками вздевали кривые мечи. Бывалые имперцы замешкались: обнаженные лесовики с разрисованными странной вязью телами, с белыми, стоящими дыбом волосами и налитыми кровью глазами устрашили их. Огромными прыжками голые толгувы бросились вперед.
Охрана наместника чуть выдвинулась и приняла нападавших на копья. Ни один из разрисованных ничего не смог поделать с гвардейцами Форкса – те деловито работали копьями, прикрывая друг друга. Бездоспешные противники, прыгая на копья и хватая древко руками, так и умирали, не вымолвив ни слова.
– Отбились… Отбились… – прошептал сбитый с толку Равар. Голодранцы не смогли разбить опытных воинов. В голове шумело от волчьего воя, криков боли и звона железа. Чувствуя растерянность всадника, занервничал и конь, прядая ушами и приседая.
– Наместник, – гвардеец твердой рукой схватил жеребца под уздцы, – нам нужно…
Его прервал оглушительный звук рога, волной прокатившись над головами. Казначей и полусотник обернулись навстречу новой напасти. Из-за поворота дороги, куда не так давно ускакали конные разъезды, появилось вражеское войско, печатая шаг. Ретур мысленно застонал – проклятый бахвал Форкс убеждал, что толгувы никогда не объединятся. Но они это сделали!
Впереди шли воины в шлемах на имперский манер, со знакомыми висячими нащечниками. На их шлемах наметанный глаз казначея разглядел искусно выделанные дубовые ветви. Выпуклые нагрудники, наручи и поножи из начищенной бронзы ярко сияли на солнце, а на поясе висели длинные мечи. В руках перед собой толгувы несли длинные шесты с венками дубовых листьев, перевитых золотыми лентами. Надрываясь, взвыли боевые трубы и рога. Показалась открытая платформа, на которой стоял сутулый высокий старик, опирающийся на посох. За спиной жреца высился, растопырив суковатые ветви-пальцы, бронзовый дуб. На его ветвях качались бурые от крови головы имперцев с вытаращенными бельмами глаз и вываленными наружу сизыми языками.
Помост с дубом и жрецы остановились. Следом показались ровные ряды воинов с большими продолговатыми деревянными щитами. В центре щита виднелось посеребренное вертикальное ребро и железное навершие. Раскручивая мечи над головой, толгувы кинулись в бой.
– Колесницы… За что караешь, Пагот!.. – прошипел полусотник вслед своим воинам.
Из-за поворота выкатывались знаменитые боевые повозки толгувов. Этого Равар вынести уже не мог.
– Полусотник! Пробиваемся назад, к командующему. Быстро!.. – Голос дал петуха, но ветеран склонил голову перед сиятельнейшим.
Озверевшие при виде бронзового дуба лесовики с воем бросались на врагов, разрубая клинками и не замечая боли от ран. Гвардейцы отбросили бесполезные копья и махали мечами. Боевые кони копытами гвоздили врагов, но дикари скользили под ними по земле, вскрывая животному брюшину, или с размаху прыгали на всадника, валя с седла.
– Быстрее! Быстрее! – со страхом крикнул Равар, увидев, как из леса показались воины с длинными щитами. Это уже не бездоспешные оборванцы! Толгувы, раскрутив над головами мечи, страшным ударом сверху вниз сбивали имперцев на колени. Затем опрокидывали противников наземь пинком в лицо. Бегущие следом копейщики добивали врагов.
Гвардейцы вырвались из лесной ловушки. Показался долгожданный просвет между деревьями. Прикрывающий наместника полусотник покачнулся и рухнул. В спине имперца дрожал дротик. Равар тонко закричал, что есть мочи дергая поводья и закрывая глаза. Конь громко заржал и понесся вперед.
Солнце осветило лицо наместника, и он открыл глаза. Моргая на ярком свету, он огляделся и застонал. Проклятые толгувы! Вокруг одни проклятые толгувы! Лесовики деловито заворачивали телеги обоза, а конные дикари сбивали мечущихся по полю пленных в стадо, словно овец. Знаменитое двойное кресло соправителей вытащили на обочину. Толгувы подтаскивали мычащих от ужаса пленных и усаживали на трон; затем с гиканьем метали копья в беспомощных жертв и сволакивали мертвые тела в сторону.
Вдруг неподалеку послышались лязг железа и топот копыт. Ополоумевший Равар повернулся. Навстречу по жнивью неслась двухколесная боевая колесница. Возничий забрался на спины лошадей, широко расставив ноги и натянув поводья. Воин хохотал как безумец и орал.
– Аэ, Сегимий! Аэ, Сегимий! – восторженно ревела толпа вслед, потрясая оружием.
Ретур Равар, несостоявшийся наместник незавоеванной провинции, схватился за меч. Он узнал сумасшедшего возничего – к нему приближался Сегимиус Толгв, а на облучке колесницы болталась отрезанная голова командующего Форкса Герса.
«Как же так?!» – успел подумать казначей, вытаскивая клинок, когда удар сзади кинул его под копыта коня и все вокруг погрузилось в темноту.
Часть первая
Декурион в огне!
Глава 1
Ойкон улыбался. Толкнув от себя легкую дверь, он вошел в просторную высокую конюшню. Не просто конюшня – а целый дом! У них в Ойдетте даже сакля старейшины Эйдира – и то меньше! Услышав стук, животные негромко заржали, приветствуя мальчика. Лошадки переступали ногами, махали хвостами и косили большими влажными глазами, поглядывая на вошедшего. Радовались, милые. Им было интересно, что сегодня вкусненького принес Ойкон.
Мальчик вновь улыбнулся. Он притащил маленьких яблочек из дальнего сада, который разросся до самого моста через Джуру. Ойкон распустил горловину заплечного мешка и двинулся вдоль стойл, угощая лошадок по очереди. Сначала мальчик переживал, что яблок не хватит на всех, хотя он нарочно набрал целый мешок. Но потом Ойкон вспомнил, что недавно дан Рокон увел в горы многих лошадок, и успокоился.
Животные вытягивали шеи, выхватывая угощение из рук и щекоча ладонь мокрыми губами. Когда Ойкон жил в Ойдетте, он боялся лошадей, но потом к ним в село пришел Ули, и все изменилось. Ули разрешил покормить Тихоню, и Ойкон сразу полюбил ласковую кобылку. Вот тогда-то Ултер и решил отправить его на Старую виллу, помогать конюху Найваху, у которого много работы, а помощников мало!
Недавно помощников прибавилось – из долины пришли Мотр, Маурх и маленький злой человек, который не умел разговаривать, а любил толкаться и щипаться. Взрослые звали его Мелким, а Ойкон никак не звал, потому что немой маленький человек был злой и обижал Ойкона. Новые помощники пригнали с собой целый табун лошадок, так что работы меньше не стало.
Яблоки в мешке еще оставались, когда Ойкон подошел к дальнему стойлу. Он замедлил шаг. Лошадки присмирели и притихли, поглядывая на мальчика, подошедшего к загородке и заглянувшего внутрь. В стойле стоял огромный черный жеребец. К нему только Найвах заходил! Однажды жеребец покалечил двух горе-помощников конюха, которые посмели войти к Сильному – так звали коня. Так что Ойкон крепко-накрепко выучил: к Сильному – ни шагу! А то убьет!
Ойкон достал три яблочка. Конь громко всхрапнул и ударил копытом в перегородку. Мальчик отпрыгнул, уронив приготовленные румяные плоды.
– Я знаю, ты по своему Тарху скучаешь, – произнес Ойкон, поднимая яблоки. – Я тоже скучаю по папе и маме, – признался мальчик и сделал шажок вперед. Сильный поднял уши торчком и вновь всхрапнул. Но в перегородку уже не бился. – Они ушли в горы с даном Роконом помогать ему строить новый городок. А я остался.
Мальчик сделал еще шажок, а жеребец отвернулся.
– И по Ули я скучаю, – признался Ойкон. – Знаешь, какой он добрый! Он нарочно меня сюда отправил! А здесь хорошо, меня здесь каждый день кормят! И маме с папой хорошо, они теперь не ругаются…
Жеребец мотнул головой и отступил вглубь стойла.
– Только Ули где-то далеко-далеко в горах, – вздохнул Ойкон и положил три неказистых яблочка на брус перегородки. – Сестренок взяли работать на кухню, и я теперь совсем один.
Развернувшись, мальчик двинулся к выходу. Отойдя на пару шагов, он услышал позади хруст разламываемого яблока и улыбнулся. Вдруг послышалось прерывистое мерзкое шипение, и юный конюх вздрогнул: у ворот стоял маленький злой человек и смеялся над Ойконом. Правильно смеяться он не умел, вот и кашлял, как собака, поперхнувшаяся комком шерсти.
Ойкон вжал голову в плечи и подошел ближе.
– Х-кхкхее, – просипел злюка и треснул Ойкона по макушке, всучив ведро и кивнув на большую бадью.
Ули вздохнул и отправился к роднику. Потирая затылок, он пожалел, что рядом нет Найваха. Молчаливого конюха в конюшне слушались все: и люди, и кони. А Найвах никому не разрешал обижать Ойкона!
«Вот только старший конюх ушел вместе с даном Роконом, с мамой и папой наверх, туда, где соль нашли», – пожалел Ойкон. Он посмотрел, как струя воды, пузырясь, бьет в ведро. Наполнив его, мальчик двинулся обратно. Бадья была здоровущей, и ходить туда-сюда по двору предстояло целый день.
Немудрено, что Ойкон умаялся. Повечеряв в трапезной с остальными слугами, мальчик решил принести еще пару ведер, а потом идти спать. В большом длинном доме недалеко от трапезной у Ойкона был свой закуток. Наполнив бадью полностью, он прилег передохнуть в копну сена в уголке конюшни и сам не заметил, как заснул.
В сене было тепло, в конюшне привычно пахло лошадками – Ойкон спал сладко и крепко. Заблудившаяся букашка поползла по шее. Он спросонья смахнул надоеду, и она ужалила мальчика и улетела.
Ойкон проснулся. Уже стемнело, по углам скреблись мыши, а лошадки беспокойно топтались и фыркали. На каменном полу напротив входных ворот стояла зажженная лампа, отбрасывая вокруг скудные отблески света.
«И что она тут делает? – удивился Ойкон. – В конюшню нельзя с огнем, Найвах строго-настрого запретил! Сено ведь вокруг и дерево».
Мальчик поднялся и двинулся навстречу огоньку, чтобы убрать светильник. Пройдя немного вперед, он краем глаза заметил наверху большую тень. Тьма шевельнулась.
«Клибб!» – испугался Ойкон, присел и прижался щекой к стенке стойла. Тень наверху опять зашевелилась – кто-то возился на центральном брусе под крышей! Вскоре глаза Ойкона привыкли к огоньку-плясуну, и он смог разглядеть немого злого человечка. Оседлав брус, он болтал в воздухе ногами. Перед ним лежал раскрытый мешок, и человечек один за другим доставал небольшие кругляшки – то желтые, то белые. Он любовался ими в неровном свете, совал в рот и прикусывал, а потом прятал обратно.
– Ни-иишшее-ффоо, ниш-ш-ше-ффо, – вдруг донеслось до Ойкона. Человечек чуть слышно позвенел мешком, затягивая горловину. – Ни-ии-шшше-фффо.
Мелкий поднялся, ловко переступая по брусу, прошел пару шагов до стены и вытащил плоский камень.
– Ше-шашь, ше-шашь, – приговаривал Мелкий, заталкивая мешок в дыру в стене. – Ше-шашь, ше-шашь…
«Сейчас, сейчас», – догадался мальчик и вдруг понял, что Мелкий и вправду на самом деле клибб, который только притворяется человеком! И как он раньше не догадался?!
При этой мысли Ойкон заерзал от нетерпения, и лошадка за перегородкой призывно заржала. Гадкий клибб, вставляющий камень обратно, вздрогнул и повернулся, сразу разглядев Ойкона. Зашипев рассерженным котом, он спрыгнул со стропила, мягко приземлившись на руки и ноги. Не поднимаясь, на четвереньках побежал к мальчику, недобро скалясь, вихляясь и подпрыгивая. Ойкон запищал от ужаса и метнулся прочь. Он несся по широкому коридору, пока не уперся в стену. Лапа клибба больно схватила его за шею и развернула лицом к себе.
Мелкий вжал его в стену и достал нож. Холодный острый кончик вжался Ойкону в живот, и мальчик заскулил. Сбоку раздалось оглушительно громкое гневное ржанье и мощный удар копытом сотряс перегородку. Клибб покосился на нож в своей руке и зло дернул губой. Сильный вновь заржал в стойле и саданул в перегородку.