Ноги из глины
Часть 40 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да этот паршивец берет бифштекс, вырезает в нем ножки и заливает это все крысиным соусом!
– Значит, вот она, ваша благодарность? – с жаром спросил Буравчик. – Стараешься тут для вас, снижаешь цены, последнее от сердца отрываешь, а вы…
– Не то мясо ты от сердца отрываешь!
Моркоу вздохнул. В Анк-Морпорке не было никакого санитарного контроля. С тем же успехом можно было бы поставить в аду датчики дыма.
– Ну хорошо, – сказал он. – Но бифштексом нельзя отравиться. Нет, правда нельзя. Нет. Нет, хватит, молчите. Нет, все равно нельзя, что бы там ваши мамы ни говорили. А теперь, Буравчик, расскажите, что там с отравлением.
Буравчик выбрался из кучи и поднялся на ноги.
– Мы вчера готовили Крысиный Сюрприз для Сыновей Кровавого Топора – у них был ежегодный званый ужин, – сказал он. Все застонали. – И он был из крысятины! – продолжил он, повысив голос, чтобы перекрыть жалобы. – Его ни из чего больше не сделаешь – слушайте, ну оттуда должны крысиные носы торчать, в конце концов! Лучших крыс на это пустили, чтоб вы знали!
– А потом вам всем стало плохо? – спросил Моркоу и достал блокнот.
– С меня всю ночь пот катился!
– В глазах двоилось!
– Я теперь на двери в уборной знаю каждый сучок!
– Запишу «определенно да», – сказал Моркоу. – А что еще подавали на ужин?
– Хвостолетки с крысиным кремом, – ответил Буравчик. – Все приготовлено по санитарным нормам.
– В каком смысле «по санитарным нормам»?
– Я строго-настрого велел повару помыть руки, как закончит с готовкой.
Гномы закивали. Это и правда отвечало санитарным нормам. Ходить с грязными руками, еще чего!
– Слушайте, вы тут не первый год едите, – сказал Буравчик, чувствуя, что чаша весов едва заметно качнулась в его сторону. – И никогда раньше такого не было, верно же? О моих крысах весь город говорит!
– О ваших цыплятах тоже весь город заговорит, уж будьте покойны, – сказал Моркоу.
На этот раз все засмеялись – включая Буравчика.
– За курятину простите, чего уж там. Но у меня был выбор: или курица, или на редкость дрянные крысы. Вы же знаете, я всегда закупаюсь у Двинутого Крошки Артура. Что ни говори, но поставщик он надежный. Таких крыс больше ни у кого не найдешь. Это всем известно.
– Речь про Двинутого Крошку Артура с Тусклой улицы? – спросил Моркоу.
– Про него. Крысы у него как на подбор, без единого пятнышка.
– А от последней партии что-то осталось?
– Пара штук. – Буравчик переменился в лице. – Эй, думаете, это он их отравил? Никогда не доверял этому проходимцу!
– Мы ведем следствие, – сказал Моркоу. Он убрал блокнот. – Мне, пожалуйста, пару крыс. Вот этих самых. С собой. – Он заглянул в меню, похлопал себя по карманам и вопрошающе обернулся на Ангву, которая стояла в дверях.
– Тебе не обязательно за них платить, – устало сказала она. – Это же вещественные доказательства.
– Нельзя наживаться на бедном невинном торговце, который, возможно, пал жертвой обстоятельств, – сказал Моркоу.
– Вам с кетчупом? – спросил Буравчик. – Только с кетчупом дороже.
Траурная повозка медленно катилась по улице. Судя по виду, на нее потратили немало денег. В этом вся Зацепильная улица: здесь привыкли откладывать. Ваймс это отлично помнил. На Зацепильной улице вечно откладывали на черный день, даже если вокруг уже стояла непроглядная темень. И любой местный житель умер бы со стыда, если бы его похороны сочли недостаточно пышными.
За повозкой шли полдюжины фигур в траурных одеждах и еще пара десятков людей, которые постарались нарядиться во что-то приличное.
Ваймс, держась поодаль, дошел с процессией до самого кладбища за Храмом Мелких Богов. Там он принялся неловко слоняться среди надгробий и печально склоненных деревьев, ожидая, пока священник закончит бормотать.
Боги сделали людей с Зацепильной улицы бедными, честными и запасливыми, подумал Ваймс. Уж лучше сразу налепили бы себе на спину записку «Пни меня». И все же обитатели этой улицы тянулись к религии, пускай и на свой сдержанный манер. Они не только откладывали деньги – они и жизнь откладывали на потом, на случай вечности.
Наконец люди, собравшиеся у могил, начали расходиться. На лицах у них блуждало отсутствующее выражение, характерное для тех, чьи планы на ближайшее будущее включают традиционную поминальную еду.
Ваймс заметил в толпе заплаканную девушку и осторожно к ней приблизился.
– Э… Ты ведь Милдред Ветерок? – спросил он.
Она кивнула.
– А вы кто… – Она внимательнее поглядела на его камзол и добавила: – … сэр?
– Кого это похоронили? Старую миссис Ветерок, которая когда-то зарабатывала шитьем? – спросил Ваймс, деликатно отводя ее в сторонку.
– Ее…
– А… в маленьком гробу?
– Нашего Вильяма…
Девушка, казалось, вот-вот снова расплачется.
– Можно с тобой поговорить? – спросил Ваймс. – Я надеюсь, что ты мне кое с чем поможешь.
Иногда Ваймс сам себя ненавидел. Приличный человек проявил бы уважение к чужому горю и тихо ушел. Но, пока он стоял среди холодных надгробий, им завладело зудящее чувство, что ответы – вот они, на ладони, главное – задать верные вопросы.
Девушка обернулась на других скорбящих. Они уже дошли до ворот и теперь с любопытством смотрели на них с Ваймсом.
– Слушай… Я понимаю, что сейчас не время, – сказал Ваймс, смущенно улыбаясь, – но что выкрикивают дети, когда играют в классики? «Шишел-мышел, взял да вышел?»
Девушка подняла на него глаза.
– Это считалка, – холодно ответила она. – Когда играют в классики, кричат: «Билли Тупкинс, дурачок, слопал муху – и молчок». Кто вы такой?
– Я командор Ваймс из Городской Стражи, – сказал Ваймс. Так значит, Вилли Дуркинкс остался жить в людской памяти, пусть и под чужим именем… А старина Камнелиц превратился просто в чучело на костре…
И тут она заплакала.
– Тише, тише, – сказал Ваймс так успокаивающе, как только мог. – Я же вырос на Зацепильной улице, вот я и… ну то есть… я тут не… я не собираюсь… слушай, я знаю, что ты потихоньку носила домой еду из дворца. Это не страшно. Я тебя не осужда… Ох, проклятье, может, возьмешь мой носовой платок? Твой уже весь мокрый.
– Все так делают!
– Да, я знаю.
– И повар никогда не возражает… – Она снова начала всхлипывать.
– Да, конечно.
– Все с собой что-то да уносят, – сказала Милдред Ветерок. – Это же не воровство.
«Вообще-то это оно и есть, – подумал Ваймс. – Но мне плевать».
А теперь… теперь пришло время схватиться за длинный медный штырь, вскарабкаться повыше под рокот грома и ждать молнии.
– А, гм, когда ты в последний раз воро… брала с собой еду, что это было? – спросил он.
– Немного молочного желе и такого, знаете, джема, только из мяса…
– Паштета?
– Да. Хотелось угостить домашних…
Ваймс кивнул. Очень питательная еда, и очень мягкая. То, что нужно для больного ребенка и для беззубой старушки.
Что ж, он уже стоял на крыше, над головой клубились черные тучи, и он вовсю размахивал громоотводом.
Пришло время задать…
Неправильный вопрос. Но это выяснилось позже.
– Скажи, пожалуйста, – спросил он, – от чего умерла госпожа Ветерок?
– Хотите знать, много ли в этих крысах мышьяка? – спросила Шельма. – Скажем так. Будь это не мышьяк, а свинец, можно было бы заточить им носы и рисовать ими вместо грифелей.
Она опустила мензурку.
– Это точно? – спросил Моркоу.
– Абсолютно.
– Но Двинутый Крошка Артур не стал бы травить крыс. Тем более тех, которые потом идут в пищу.
– Я слышала, он недолюбливает гномов, – сказала Ангва.
– Значит, вот она, ваша благодарность? – с жаром спросил Буравчик. – Стараешься тут для вас, снижаешь цены, последнее от сердца отрываешь, а вы…
– Не то мясо ты от сердца отрываешь!
Моркоу вздохнул. В Анк-Морпорке не было никакого санитарного контроля. С тем же успехом можно было бы поставить в аду датчики дыма.
– Ну хорошо, – сказал он. – Но бифштексом нельзя отравиться. Нет, правда нельзя. Нет. Нет, хватит, молчите. Нет, все равно нельзя, что бы там ваши мамы ни говорили. А теперь, Буравчик, расскажите, что там с отравлением.
Буравчик выбрался из кучи и поднялся на ноги.
– Мы вчера готовили Крысиный Сюрприз для Сыновей Кровавого Топора – у них был ежегодный званый ужин, – сказал он. Все застонали. – И он был из крысятины! – продолжил он, повысив голос, чтобы перекрыть жалобы. – Его ни из чего больше не сделаешь – слушайте, ну оттуда должны крысиные носы торчать, в конце концов! Лучших крыс на это пустили, чтоб вы знали!
– А потом вам всем стало плохо? – спросил Моркоу и достал блокнот.
– С меня всю ночь пот катился!
– В глазах двоилось!
– Я теперь на двери в уборной знаю каждый сучок!
– Запишу «определенно да», – сказал Моркоу. – А что еще подавали на ужин?
– Хвостолетки с крысиным кремом, – ответил Буравчик. – Все приготовлено по санитарным нормам.
– В каком смысле «по санитарным нормам»?
– Я строго-настрого велел повару помыть руки, как закончит с готовкой.
Гномы закивали. Это и правда отвечало санитарным нормам. Ходить с грязными руками, еще чего!
– Слушайте, вы тут не первый год едите, – сказал Буравчик, чувствуя, что чаша весов едва заметно качнулась в его сторону. – И никогда раньше такого не было, верно же? О моих крысах весь город говорит!
– О ваших цыплятах тоже весь город заговорит, уж будьте покойны, – сказал Моркоу.
На этот раз все засмеялись – включая Буравчика.
– За курятину простите, чего уж там. Но у меня был выбор: или курица, или на редкость дрянные крысы. Вы же знаете, я всегда закупаюсь у Двинутого Крошки Артура. Что ни говори, но поставщик он надежный. Таких крыс больше ни у кого не найдешь. Это всем известно.
– Речь про Двинутого Крошку Артура с Тусклой улицы? – спросил Моркоу.
– Про него. Крысы у него как на подбор, без единого пятнышка.
– А от последней партии что-то осталось?
– Пара штук. – Буравчик переменился в лице. – Эй, думаете, это он их отравил? Никогда не доверял этому проходимцу!
– Мы ведем следствие, – сказал Моркоу. Он убрал блокнот. – Мне, пожалуйста, пару крыс. Вот этих самых. С собой. – Он заглянул в меню, похлопал себя по карманам и вопрошающе обернулся на Ангву, которая стояла в дверях.
– Тебе не обязательно за них платить, – устало сказала она. – Это же вещественные доказательства.
– Нельзя наживаться на бедном невинном торговце, который, возможно, пал жертвой обстоятельств, – сказал Моркоу.
– Вам с кетчупом? – спросил Буравчик. – Только с кетчупом дороже.
Траурная повозка медленно катилась по улице. Судя по виду, на нее потратили немало денег. В этом вся Зацепильная улица: здесь привыкли откладывать. Ваймс это отлично помнил. На Зацепильной улице вечно откладывали на черный день, даже если вокруг уже стояла непроглядная темень. И любой местный житель умер бы со стыда, если бы его похороны сочли недостаточно пышными.
За повозкой шли полдюжины фигур в траурных одеждах и еще пара десятков людей, которые постарались нарядиться во что-то приличное.
Ваймс, держась поодаль, дошел с процессией до самого кладбища за Храмом Мелких Богов. Там он принялся неловко слоняться среди надгробий и печально склоненных деревьев, ожидая, пока священник закончит бормотать.
Боги сделали людей с Зацепильной улицы бедными, честными и запасливыми, подумал Ваймс. Уж лучше сразу налепили бы себе на спину записку «Пни меня». И все же обитатели этой улицы тянулись к религии, пускай и на свой сдержанный манер. Они не только откладывали деньги – они и жизнь откладывали на потом, на случай вечности.
Наконец люди, собравшиеся у могил, начали расходиться. На лицах у них блуждало отсутствующее выражение, характерное для тех, чьи планы на ближайшее будущее включают традиционную поминальную еду.
Ваймс заметил в толпе заплаканную девушку и осторожно к ней приблизился.
– Э… Ты ведь Милдред Ветерок? – спросил он.
Она кивнула.
– А вы кто… – Она внимательнее поглядела на его камзол и добавила: – … сэр?
– Кого это похоронили? Старую миссис Ветерок, которая когда-то зарабатывала шитьем? – спросил Ваймс, деликатно отводя ее в сторонку.
– Ее…
– А… в маленьком гробу?
– Нашего Вильяма…
Девушка, казалось, вот-вот снова расплачется.
– Можно с тобой поговорить? – спросил Ваймс. – Я надеюсь, что ты мне кое с чем поможешь.
Иногда Ваймс сам себя ненавидел. Приличный человек проявил бы уважение к чужому горю и тихо ушел. Но, пока он стоял среди холодных надгробий, им завладело зудящее чувство, что ответы – вот они, на ладони, главное – задать верные вопросы.
Девушка обернулась на других скорбящих. Они уже дошли до ворот и теперь с любопытством смотрели на них с Ваймсом.
– Слушай… Я понимаю, что сейчас не время, – сказал Ваймс, смущенно улыбаясь, – но что выкрикивают дети, когда играют в классики? «Шишел-мышел, взял да вышел?»
Девушка подняла на него глаза.
– Это считалка, – холодно ответила она. – Когда играют в классики, кричат: «Билли Тупкинс, дурачок, слопал муху – и молчок». Кто вы такой?
– Я командор Ваймс из Городской Стражи, – сказал Ваймс. Так значит, Вилли Дуркинкс остался жить в людской памяти, пусть и под чужим именем… А старина Камнелиц превратился просто в чучело на костре…
И тут она заплакала.
– Тише, тише, – сказал Ваймс так успокаивающе, как только мог. – Я же вырос на Зацепильной улице, вот я и… ну то есть… я тут не… я не собираюсь… слушай, я знаю, что ты потихоньку носила домой еду из дворца. Это не страшно. Я тебя не осужда… Ох, проклятье, может, возьмешь мой носовой платок? Твой уже весь мокрый.
– Все так делают!
– Да, я знаю.
– И повар никогда не возражает… – Она снова начала всхлипывать.
– Да, конечно.
– Все с собой что-то да уносят, – сказала Милдред Ветерок. – Это же не воровство.
«Вообще-то это оно и есть, – подумал Ваймс. – Но мне плевать».
А теперь… теперь пришло время схватиться за длинный медный штырь, вскарабкаться повыше под рокот грома и ждать молнии.
– А, гм, когда ты в последний раз воро… брала с собой еду, что это было? – спросил он.
– Немного молочного желе и такого, знаете, джема, только из мяса…
– Паштета?
– Да. Хотелось угостить домашних…
Ваймс кивнул. Очень питательная еда, и очень мягкая. То, что нужно для больного ребенка и для беззубой старушки.
Что ж, он уже стоял на крыше, над головой клубились черные тучи, и он вовсю размахивал громоотводом.
Пришло время задать…
Неправильный вопрос. Но это выяснилось позже.
– Скажи, пожалуйста, – спросил он, – от чего умерла госпожа Ветерок?
– Хотите знать, много ли в этих крысах мышьяка? – спросила Шельма. – Скажем так. Будь это не мышьяк, а свинец, можно было бы заточить им носы и рисовать ими вместо грифелей.
Она опустила мензурку.
– Это точно? – спросил Моркоу.
– Абсолютно.
– Но Двинутый Крошка Артур не стал бы травить крыс. Тем более тех, которые потом идут в пищу.
– Я слышала, он недолюбливает гномов, – сказала Ангва.