Ночная война

- Это так, товарищ лейтенант! - Губанов опустил голову, скопились люди из разных подразделений. - Командиров не осталось, всех в лесу заперли. Сначала ждали, что наши вернуться, потом отчаялись, разуверились, стали разбредаться по округе. В деревне хоть какая-то еда ещё есть. Мы виноваты, товарищ лейтенант, но поставьте себя и своих людей на наше место: голодные, без оружия, мы не знаем, где наша армия, насколько далеко продвинулся противник, что вообще происходит на фронте.

- Оружие здесь, старшина, - показал подбородком Глеб. - Восемь немецких автоматов, гранаты и полный комплект боеприпасов. Для начала неплохо, согласись! Пошарьте в ранцах, найдёте еду, разделите на всех. Рекомендую забрать накидки, прикрученные к ремням - полезная вещь… Я должен учить вас элементарным вещам, старшина? Раздать оружие тем, кто умеет им пользоваться, устройте засаду на немецкий разъезд - будет больше оружия. Тех, кто не хочет сопротивляться фашистам гоните к чёртовой матери, разрешаю расстрелять на месте! Сколотите отряд, хотите партизаньте, хотите выходите из окружения, только не ведите себя как бабы. Смотреть на вас тошно…

- Мы всё сделаем, товарищ лейтенант! - помимо стыда в глазах старшины заблестело что-то ещё. - Разрешите с вами пойти!

- Не разрешаю! Мы регулярное подразделение, выполняем поставленную задачу и не нужны нам обозы и тому подобное. Не выросли из коротких штанишек, Губанов? Няньки требуются? Действуйте товарищи, если не хотите сдохнуть в концлагере или помереть от стыда на допросах в особом отделе!

- Мы поняли, товарищ лейтенант! Мы всё осознали! - у старшины от напряжения побелела челюсть. – Спасибо, что выручили...

- Товарищ лейтенант, может на велосипедах прокатимся? - предложил Шуйский. – А что добру пропадать? Их восемь штук, все на ходу… Сколько можно ноги сбивать? Проедем сколько сможем, потом бросим…

- Шуйский, ты неподражаем! – Глеб вздохнул и задумался: времени действительно потеряли много, от чего бы не наверстать столь занятным способом: - Все умеют ездить на велосипедах? - он обозрел свой заулыбавшийся отряд.

- Все, товарищ лейтенант! - подтвердил сержант. - А кто не умеет, так и поедет - не умея.

Это был цирк на конной тяге, ещё бы про самокаты вспомнили. Склон оказался длиннее и круче чем представлялось, а тормоза у велосипедов работали как-то странно. Часть группы куда-то умчалась, расточая ругательства в тёмный лес. Шперлинг, по неумению, чуть не впилился в дерево - приноровиться к управлению оказалось непросто. Съезжая с холма, Шубин обернулся: старшина Губанов смотрел им вслед и укоризненно качал головой: дескать, сами как дети малые, а других учат жить... Спасённый красноармейцы собирали оружие, боеприпасы, кто-то стаскивал с покойного солдата практически новые сапоги… Может и выйдет толк из этой толпы - стыд порой сильнее страха.

Группа, очертя голову, пронеслась по деревне, благо дорожное покрытие позволяло, охал Шперлинг - его велосипед бросало из стороны в сторону, высовывались из избушек удивлённые старушки. До ближайшего леса было открытое пространство. Не прогадали с подвернувшимся транспортом - по дороге, где-то слева, пылила немецкая колонна и никто не бросился за велосипедистами - ездить на них могли только солдаты вермахта. Разведчики раскраснелись, крутили педали, влетели в лес, облегчённо перевели дыхание. Дальше пошло сложнее: лесная дорога петляла не только в бок, но и по вертикали. У грязевых луж приходилось спешиваться, катить велосипеды рядом с собой и иногда даже взваливая на закорки.

- Ну всё, хватит! - выдохнул Шубин. - Повеселились и будет… Бросайте колеса в кучу, дальше своим ходом.

Так неохотно расставались с велосипедами, детство вспомнили. Могли бы и дальше на горбу тащить, но приказ подобной трактовки не допускал. Шубин оказался прав: в болоте с этой техникой особо не разгуляешься - кто же знал, что окажутся в болоте, кишащем миазмами и водяными. С тропы пришлось уйти. Слева звучали голоса, заводился и глох мотор. В низине было сыро, темно и чисто по-человечески страшно. Острые ветки лезли в глаза, земля под ногами мягко проваливалась. «Хоть за руки держись!», - мрачно пошутил Курганов.

Выйти из низины в противоположном направлении тоже оказалось проблематичным: на опушке с удобством расположилась мотопехотная часть; белели палатки; выстроились в цепь бронетранспортёры с крестами на бортах.

- Вот же угодили!.. - чертыхался Шубин, уводя людей обратно в болото.

Перспектива уже сегодня выйти к Вязьме превращалась в химеру. Стена деревьев служила защитным экраном - звуки канонады сюда не долетали. Немцы находились и справа и слева, пришлось пробиваться через болото и это вылилось в затяжную и очень неприятную песню. Предчувствия не обманули: день канул в пропасть, люди спотыкались падали в жижу. Уже темнело, когда местность пошла на подъём и под ногами стало сравнительно сухо. Шубин чувствовал себя до предела выжитым, но всё же камень с души свалился - уже полчаса никто не слышал неприятеля.

- Ужасно выглядите, товарищ лейтенант, - посочувствовал Герасимов.

- Спасибо, Серёга!..

Перекур был долгий: медленно восстанавливались силы, люди равнодушно смотрели как темнеет небо. Через пятнадцать минут они вошли в симпатичный сосняк, перебежали не укатанную просёлочную дорогу и упёрлись в ворота заброшенного пионерского лагеря. Ограду перекрасили к началу летнего сезона 1941 года, возможно пару смен лагерь даже успел принять, пока не разразились всем известные события и организованный детский отдых в стране вполне актуальным. «В борьбе за дело великого Ленина будь готов!», - призывала помпезная надпись на гостеприимно распахнутых воротах.

- Когда же мы были не готовы?.. - бормотал Генка Шуйский, присаживаясь за кустик.

Ближайшие минуты посвятили наблюдению за обстановкой: в лагере не было немцев - не стали бы сохранять могильную тишину.

«Вот здесь мы, по-видимому, и заночуем», - подумал Глеб, разворачивая на колени карту, бледная видимость пока позволяла не хвататься за фонарь. Пионерский лагерь «Красная сосна» на карте обозначен не был, но заболоченный лесной массив, оставшийся за спиной, всё же отыскался. До южно-восточных предместий Вязьмы оставалось километров шесть, осваивать их в темноте было бессмысленно. На Востоке, в полутора километрах сосняк обрывался, там был отмечен незавершённый укрепрайон, который начали строить ещё месяц назад. На возведение объекта участвовали жители Вязьмы, их привозили на грузовиках и автобусах. Строительство не завершили - обстановка на фронтах менялась постоянно. После взятия советскими войсками Ельни, возникла иллюзия ненужности этой оборонительной линии и власти переключились на другие объекты. В той местности было много дорог - до Вязьмы от укрепрайона рукой подать. Он колебался: немцы на ночь глядя не придут, но что будет утром? Впрочем, что даёт бог, тем кто рано встаёт?..

В лагерь от ворот вела мощённая гравием дорожка, за три военных месяца она заросла сорняками, словно коврик зелёный постелили. Дорожку осмотрели: её не топтали ни немцы, ни советские окруженцы, в этом районе активные боевые действия не велись. Постройки пионерлагеря прятались за раскидистыми деревьями: кухня; склады; лавочке у сцены, на которой проходили концерты и шумные мероприятия, море наглядной агитации - маленький Володя Ульянов над плацем снова призывы быть готовым в борьбе за дело трудового народа, добрый Ленинский прищур. Бараки для детей выстроились в ряд, их возводили на бетонных сваях, последние служили фундаментом, проходы и стенды агитации заросли бурьяном.

Шевельнулось что-то в груди: на всю жизнь запомнилось мощным гвоздём, вбитым в память, и ничем не вытравить пионерскую клятву: «Я юный пионер СССР, перед лицом товарищей, торжественно обещаю, что буду твёрдо стоять за дело рабочего класса, в его борьбе за освобождение трудящихся всего мира! Буду честно и неуклонно выполнять заветы Ильича, законы юных пионеров!». Пионерскую организацию основали в двадцать втором году, решением Всероссийской конференции РКСМ, а через два года, когда образовался СССР, она стала всесоюзной. Поначалу носила имя Спартака - был в глубокой древности такой раб, по национальности фракиец, ухитрился поставить на уши всю римскую империю, а после смерти вождя революции организация получила его имя. Маленький Шубин вступил в ряды через год после образования пионерии, до сих пор прекрасно помнил, как трясся от волнения, зазубривая пионерскую клятву, примерял красный галстук, дико гордился. Потом были драки со скаутами, которых то запрещали, то вновь разрешали, разбитые носы, ободранные коленки…

Бараков было около десятка - все они выглядели одинаково. Курганов поднялся на крыльцо, потянул дверь, которая оказалась незапертой, первым проник в помещение, потом высунулся, поманил пальцем. Народ потянулся внутрь строения, напоминающего, если уж честно, барак для заключённых. Внутри было темно, затхло, фонари освещали два ряда железных коек, застеленных матрасами. Курганов ударил прикладом по матрасу, взметнулась облако пыли, но это не имело значения. Сломалось что-то в людях, они со стоном падали на кровати, жёсткий пионерский матрас казался нежнейший пуховой периной.

- Уфимцев, выставить пост и доложить! - простонал Шубин.

Предательская слабость расползалась по конечностям, сон уже шёл в атаку.

- Товарищ лейтенант, в противоположном конце есть запасной выход, - звучал из другого мира голос сержанта. - Очевидно на всякий пожарный случай. На всех окнах сохранились стёкла, - да уж, чудеса… - Товарищ лейтенант, вы отдыхайте. Я распоряжусь насчёт несения гарнизонной и караульной службы, - в голосе сержанта звенела ирония. - Будут по часу дежурить. Кошкин, не отворачивайся, не делай вид, будто тебя тут нет. Я прекрасно тебя вижу. А ну подъём и марш на службу, барак обходить по периметру, следить за местностью! И не дай вам бог, товарищи военные, если завтра мы проспим как сегодня!





Глава девятая





Полностью отказала интуиция - уснула вместе с человеком, такое случалось в моменты наивысшей усталости, сон сморил мертвецкий, но на этот раз не проспали. Ночь прошла спокойно, часовые докладывали: на посту и вблизи поста никаких происшествий. Солнце ещё не взошло, но сквозь дырявую растительность, на востоке, просачивалось серебристая рябь, что-то толкнуло в темечко: валите к чёртовой матери, по зевать, позавтракать можно в лесу, а заодно поискать ручей, чтобы умыться. Люди потягивались, удивлялись: почему эта ночь прошла спокойно?

Поздно проснулась интуиция, но лучше поздно, чем никогда. Шубин первым вышел из барака, мягко спрыгнул в сорняки под кустом, посмотрел по сторонам и двинулся к центральной аллее, её закрывала акация - даже в первой декаде октября уцелела часть листвы. Акация расступилась, проход из барака вливался в аллею, он чуть не вышел и вдруг встал столбом, сухо стало в горле - что-то услышал, почувствовал? - здравствуйте, девочки, давно не встречались! Тень перекрыла разрыв между кустами и Шубин на цыпочках ушёл вправо, спина онемела - что за чёрт? На дорожку, ведущую к бараку, свернул упитанный немецкий солдат в короткой шинели, вооружённый карабином, он вытянул короткую шею, сначала посмотрел вправо - это хорошо что вправо, Шубин не дал ему времени повернуть голову, схватил за ворот, потащил на себя с разворотом, а когда тот выбросил ногу, чтобы устоять, мощно ударил кулаком в живот: шинель не спасла, боль взорвала организм, солдат задохнулся, побагровел, от того и не смог закричать, блуждали выпученные глаза. Глеб ударил ещё, не заморачиваясь содранной кожей на костяшках, третий удар отправился в скулу и солдат потерял сознание. Удержать такую махину было нереально - он падал как колосс на глиняных ногах, но всё же падение в траву вышло мягким - в последний момент удалось его придержат. Онемение не проходило, Глеб распрямил спину, зубы вы вбивали маршевую дробь, липкий страх сдавил горло, только полный кретин не почувствует его в такую интересную минуту. Под крыльцом застыл с открытым ртом Генка Шуйский, ошеломлённо наблюдал за экзекуцией, онемел Боровой, из открытой дверью высунулся Вася Шперлинг, народ ещё не вышел из барака и хорошо, что не обогнал. Глеб приложил палец к губам, Генка понятливо кивнул и все застыли. Невдалеке поскрипывал гравий, Глеб присел на корточки, высунулся из-за куста и снова липкая гадость потекла по хребту. Пехотинцы двигались молча, старались не шуметь, их было много, несколько человек, держа карабины на изготовку, шли по дорожке, другие двигались с краю, они вошли в лагерь с западной стороны и уже были здесь, совсем рядом. Жар ударил в голову: где они прокололись? Это не просто так облава - немцы обнаружили следы группы людей, по ним и шли. Шубин попятился стал отчаянно сигнализировать: «Все обратно!». Разведчики отступили пропали в бараке, побледневший Шуйский пятился задом, ступени, слава богу, не скрипели. Шубин влетел вслед за ним в освободившийся проём, дохлый номер, там же туловище всё случилось именно так.

- Юлиус, ну что там? - глухо проворчал солдат, возникая в разрыве между кустами. Он мгновенно переменился в лице отвисла челюсть.

Шубин ещё не растворился в черноте барака, выбора не было, он вскинул ППШ: очередь швырнула солдата на аллею, подбежал ещё один, повалился на спину, стал кататься с простреленной ногой, вспыхнула вакханалия. Глеб выхватил из подсумка гранату, выдернул чеку и бросил на дорожку, чтобы они полезли раньше времени, сам ввалился в барак, толкнул кого-то. Взрывом разнесло акацию, взревели лужённые глотки, затопали солдаты, захлопали автоматные и винтовочные выстрелы. В бараке царила суета: метались разведчики, захваченные врасплох.

- Двое к окнам! - заорал Шубин. - Держать оборону! Остальные к чёрному ходу.

Цепочка людей понеслась по проходу, Шубин шёл последним. Разлетались выбитые стёкла, снаружи доносились крики: пехотинцы по команде офицера подбирались к бараку. С треском выпал оконная рама - Боровой привалился к подоконнику, бил по атакующим длинными очередями. Брызнуло стекло в соседнем окне - Курганов выбросил гранату: истошно завизжал за бортом раненый осколками солдат, смрадный дым ворвался в выбитые окна. Двое солдат вбежали на крыльцо, Шубин отступал последним задержался у порога, повалил одного, вынудил другого спрыгнуть с крыльца. С обратной стороны барака тоже загремели выстрелы: немцев было много и шли они не только по центральной аллее.


- Командир, не выйти - они там! - вскричал Кошкин.

Все пути оказались отрезаны. Шубин заметался, истекая желчью: дали себя провести! Осталось только подороже продать свои жизни… Он рычал: «Занять круговую оборону! Держаться, пресекать все попытки забросить в барак гранату! Влетит хоть одна - достанется всем!».

Люди прыгали по койкам, подлетали к окнам, барак ощетинился плотным огнём - немцы не ожидали такого напора, они теряли людей, пятились за кусты и деревья. На поляну перед зданием выбежал смельчак с пятнистым лицом: размахнулся, чтобы бросить гранату, очередь пропорола грудь, солдат выпустил рукоятку и колотушка взорвалась под ногами, разбросав всех, кто находился рядом. Снова затопали на крыльце: Боровому пришлось высунутся, чтобы достать до них, затея оказалась неудачной, слишком рискованной - оголился боец, охнул, сполз по подоконнику, автомат вывалился на улицу. По проходу, согнувшись в тои погибели, пробежал сержант Уфимцев, прохрипел, что задержит тех, кто на крыльце - в крошечном предбаннике разгорелась ожесточенная стрельба.

- Товарищ лейтенант, Борового убили, - каким-то чужим голосом выкрикнул Шперлинг.

Шубин оторвался от окна, прижался к стене, слава богу, барак сбивали не из хлипких досок, а из вполне приличного бруса - он пока выдерживал пули, хотя и превращался в лохмотья.

- Уверен, что убит, а не ранен?

- Да, ему в голову попали…

Это было скверно, очень скверно! Трое оборонялись на задней стороне барака, пока держались, скалился Герасимов, стреляя прицельными очередями, Кошкин в тамбуре гремел каким-то тазиками, Боровой свернулся под окном, из раскроенного виска вытекала кровь - с таким ранением точно долго не проживёшь. Шубин вырос в проеме, выдал в пространство короткую очередь, стал менять опустевший магазин, снова возник в окне, ударил веером по многострадальной акации: кто-то перебежал за скрученными ветками, упал пластом…

Унтер-офицер срывал голос: «В атаку! Забросать русских гранатами!». Вылетела «колотушка» из кустарника, упала с недолётом, взрывом разнесло остатки оконной рамы. Двое возникли в обозримом пространстве, побежали к крыльцу, на миг возникла паника - там нет никого, но сержант всего лишь подпускал их ближе: пролаял ППШ и двумя трупами у крыльца стало больше. Пуля сбила и щепку над головой, Глеб отпрянул, перевёл дыхание. Такое не могло продолжаться долго - к немцам потянется подкрепление и обязательно что-то кончится - либо боеприпасы, либо солдатские жизни. Оставалось прорываться на самом слабом участке - хоть кто-то выживет…

Стрельба за кустами стала стихать, неприятель сообразил, что атака в лоб провалилась. Чем там занимался Курганов? - только сейчас Глеб обнаружил, что красноармеец бросил позицию и оторвавшейся дужкой от кровати выворачивает половицу - что он там увидел?

- Товарищ лейтенант… - голос бойца дрожал от волнения. - Здесь половицы еле держатся – прогнили, внизу дыра…

Как он сразу не сообразил: здание на сваях, почему? - это уже не имело значения, возможно грунт когда-то плыл, а может строители побоялись близости болот. Стрельба пошла на убыль - немцы что-то замышляли. Глеб содрогнулся: если подтащат пулемёт стены не выдержат и всех посекут в мелкую капусту. Он перемахнул через койку, подбежал к Кошкину, стал помогать, вдвоём навалились на боковину кровати, нога которой была вставлена в зазор в полу, выстрелила доска затрещала и переломилась соседняя. Третью выбивали ногами, а товарищи, чтобы немцы ничего не заподозрили, дружно открыли огонь. Земля была совсем рядом, высота свай была примерно полметра. Заискрило, застучало что-то в голове - неужели надежда? Все поняли, посветлели лица.

- Вперед, по одному - Шубин яростно жестикулировал. - Бурьян прикроет. Отползайте в торцевую часть барака, туда, соседнее строение почти примыкает к этому. Давайте туда, лопухи спрячут. Шперлинг, вперёд! Герасимов, приготовиться! Остальным вести огонь…

Снова цирк на конной тяге: острые края рвали одежду, царапали руки. Василий пропадал, два как в болоте, сделав обречённое лицо, кряхтел там внизу, извивался, застрял автомат - его пропихнули в дыру вслед за бойцом. Герасимов прыгал от нетерпения, а когда дыра освободилась полез в неё головой вперёд, предварительно выбросив оружие: он вкручивался в отверстие как штопор, его пример стал заразительным. Третьим полез Уфимцев, потом Курганов.

- Товарищ лейтенант, давайте, ныряйте! - шипел Шуйский.

- После тебя, Гена! Давай дуй!

Эти манёвры похоже остались незамеченными, но это до поры до времени - любое счастье быстротечно. Он пропустил Шуйского - худой, а ведь, застрял, пришлось утрамбовывать ногами - не до галантности. У самого получилось вполне проворно, если не замечать впившейся в ладонь занозы, позвоночник работал на кручение, он выпал во влажную землю, пространство было узким. От немецких солдат разведчиков закрывали заросли лопухов, облепившее барак, противник изредка постреливал, но уже без азарта. Солдаты перебрасывались короткими репликами, кто-то засмеялся, видимо, гибель товарищей их мало впечатлила. Шубин полз энергично, работая локтями. Кошкин наверху прекратил стрельбу, Глеб обернулся: боец, кряхтя вытряхивался из дыры, крутил головой как сова, отыскивая нужное направление, обнаружил пятки командира, включил все конечности. Человеческие ручеёк перетёк под соседнее здание, оно стояло почти вплотную - бурьян между стенами ещё не растерял былого величия.

Немцы доставили на позицию пулемёт и это было что-то: град свинца прошёлся по бараку, в котором остался только мёртвый Боровой; трещал и ломался брус, вылетали остатки оконных рам; пули дырявили матрасы, вырывали из обшивки листы фанеры. Это продолжалось секунд двадцать под одобрительные выкрики солдат, потом очередная порция храбрецов пошла на приступ. В это же время, из под соседнего здания, стали выкатываться люди, они пригнувшись побежали к кустам, ветки хлестали по лицам. Потом была ограда пионерского лагеря - её сломали ногами, вырвались на простор, словно волчья стая за флажки. Немцы обнаружили пропажу, стали возмущённо перекликаться. «Я их вижу!», - кричал военнослужащий, которому Глеб с великим удовольствием выдавил бы глаза.

До леса было метров сорок, не слишком угорелые, а в спину уже стреляли: захлёбывался пулемёт, который немцы оперативно принесли на новую позицию, впрочем последний заткнулся - пулемётчик менял ленту, передышка погнала дальше. Кучка разведчиков без дополнительных потерь влетела в лес, люди рассыпались и, когда со стороны лагеря побежала толпа в серых шинелях, встретили её хаотичным, но плотным огнем: противник откатился, потеряв несколько человек. «Вперёд!», - хрипел Шубин и остатки взвода побежали в лес. Возможно было преследование, но старались не докучать - несколько выстрелов вдогонку - фактически тишина. Валежник выстреливал из под ног, дебри уплотнялись и Шубин не мог взять в толк - хорошо это или плохо. Чем могли ответить немцы? - только пойти в обход.

Заросли оборвались, теперь мох скрипел под ногами, а вокруг вздымался какой-то чёрный сосняк с тонким слоем подлеска. Справа, метрах в семидесяти, обозначилась просёлочная дорога, она петляла параллельно маршруту. Новая опасность свалилась как снег на голову: за спиной раздался мотоциклетный треск, он нарастал; кричали люди, очевидно, пилот чересчур увлёкся лихачеством, он уже догонял, мелькал за деревьями; пулемётчик в люльке припал к МG, раньше времени не стрелял. Пока это был всего лишь один мотоцикл - первая ласточка. Если они обгонят, перекроют дорогу, тогда точно не поздоровится.

- Товарищ лейтенант, ложитесь, пока не заметили! - прокричал Герасимов. - Я их задержу. Незачем всем толпится…

Сергей отвернул от группы, бросился пригнувшись к дороге, волоча по земле приклад автомата, он сам рисковал - ещё немного и его бы заметили. Глеб зарычал: «Ложись, народ! Не отсвечивать». Сам присел за деревом. Серёга, петляя как заяц, выбежал к дороге, опередив мотоциклистов, встал за деревом в трёх метрах от обочины. Мотоцикл приближался, выстреливала гарь из выхлопной трубы, физиономия пилота пряталась за защитными очками, немцы спешили вырваться вперёд, перекрыть дорогу у опушке, которая была, по-видимому, рядом. Серёга бил в упор, выйдя из за дерева: ППШ подпрыгивал; разведчик изрыгал из себя что-то воинственное, орал из самого нутра, из солнечного сплетения. Водитель мотоцикла получил пулю в лоб, рассыпались очки, он выпустил руль, стал заваливаться. Пулемёт издал короткую трель, продолжения не последовало - вояка в коляске откинул голову, он был уже мёртв. Переднее колесо развернулась на девяносто градусов, машина красиво перевернулась, рассыпались мёртвые тела. Солдат за спиной пилота с воем выронил автомат, его выбросило из седла на противоположную обочину, за стыл перевёрнутый мотоцикл: пулемётчика мало того, что убило, ещё и расплющило, рядом валялся водитель. Третий член экипажа спешил убраться, используя все имеющиеся конечности - пули крошили бугорок, который он перелетел - повезло паршивцу! Серёга обозлился, выступил из-за дерева, продолжал стрелять. Немец приподнялся, выбрасывая гранату, мелькнуло искажённое лицо, в следующий миг он откатился, застыл - пуля нашла своего героя. Серёга спрятался за дерево за секунду до взрыва: взрывная волна накрыла перевернутый мотоцикл, порвала чертополох, и если бы можно было умирать дважды, члены экипажа так бы и сделали. Когда развеялся дым, Герасимов продолжал стоять за деревом, медленно повернул голову, отыскивая взглядом своих друзей, по губам блуждала неуверенная улыбка - вроде всё в порядке, но что-то пошло не так. Он вдруг как-то вздрогнул, сделал неуверенный шаг назад, подкосилось нога. Шубин несся, перепрыгивая через кочки, подлетел к упавшему, перевернул - ранен что ли? И отшатнулся, жёлчь полезла из горла - Серёга не шевелился, глаза были открыты, правее живота, поверх комбинезона расплывалось бурое пятно - выходит не так уж шустро он отскочил за дерево. Голова кружилась, Глеб что-то частил, пытался нащупать пульс, прикладывал ухо к груди… Почему так несправедливо? Почему не он? Почему опять кто-то другой? Доколе можно переживать чужую смерть, как свою собственную? Его оттаскивали от убитого, а он вырывался, не мог поверить - невозможно таких как Серёга Герасимов представить мёртвыми. Его оттаскивали говорили разумные слова: «Очнись командир! Валить надо, пока за первой ласточкой не привалилась стая».

А ласточки уже трещали за деревьями - пока далеко и имели шансы, к тому же вымучили незначительную фору - перевернутый мотоцикл, который на этой дороге невозможно объехать.

Группа вырвалась из леса, не было времени на принятие взвешенных решений. Простиралось пространство, свободное от леса, слева под обрывом бурлила река - там не спрячешься, справа холм - на него взбиралась дорога, по которой двигалось мотоциклетное подразделение. На вершине пара щуплых сосенок, незаконченные земляные и бетонные сооружения - это был тот самый недостроенный укрепрайон, вернее его фланговая часть - под холмом начинали рыть эскарпы и забросили на начальной стадии строительства. Дорога тянулась на холм в обрамлении луговых трав, неплохо накатанная, сухая в связи с тем, что участок идеально продувался. Снова предательская сухость во рту - если наверху негде укрыться, то зачем туда бежать? Снова в лес? - но его уже прочёсывают пехотинцы и встреча двух неравных сил - вопрос времени.

Кучка людей устремилась по диагонали на дорогу, выкладывались полностью, понимая про последний шанс, пыхтели, отдувались, но бежали, на вершине дул пронизывающий ветер. Это было сглаженное плато, дальше местность шла без уклонов, до ближайшего леса метров четыреста - вроде и не дальний крюк, но как их пробежишь, когда на хвосте свора? Здесь рыли траншею, но бросили едва начав, слева возвышался бетонный остров, к сожалению, только три стены, земляные доты едва начали возводить. В пятнадцати метрах стоял длинный металлический прицеп на спущенных колёсах: он был нагружен брёвнами, которые тоже не нашли применения; борт отвалился, часть брёвен рассыпалась - бесхозяйственность даже здесь цвела махровым цветом. Впору волком выть - он предчувствовал, что так и будет: всех, кто выжил расстреляют на открытом воздухе.

- Товарищ лейтенант, будем держаться на этой вершине! Ни шагу назад! - выкрикнул запыхавшейся сержант. - Если нас отсюда скинут, в чистом поле пропадём. Это и свинье понятно. Он распоряжался злыми фразами: «Всем рассредоточиться на косогоре! Использовать недоделанную фортификацию». Но последняя была уж чересчур недоделана - укрытие для кошек и собак.

Из леса выехала тройка мотоциклов, их увидели - прогремела раскатистая, автоматная очередь, разведчики злобно ругались, искали укрытие.

- Не пропадём, товарищ лейтенант! - нервно смеялся Кошкин. - Давайте их задержим на этом косогоре, дело-то плёвое…

Но всё оказалось куда серьёзнее: немецких военнослужащих тщательно обучали военному делу, они легко ориентировались в непростых ситуациях. Мотоциклы двинулись вверх, рассредоточившись, насколько позволяла дорога, в шахматном порядке, скорость была невысокая - трудно разогнаться в горку - по прямой до них было метров сто пятьдесят. Оборона не за далась - даже залп не успели сделать: пулемётчик открыл огонь и рой пуль перепахал косогор. Красноармейцы прижались к земле, боялись поднять головы, пулеметчик продолжал тарахтеть и Глеб даже заметил, как ехидно скалился водитель. Мотоциклы медленно поднимались, не получив в ответ ни одной пули. За спиной водителя заголубел дымок - сидящей на закорках решил перекурить - это было больше чем издевательство. Поднял голову сержант, собрался выстрелить, но снова уронил, стал глотать пыль, поднятую пулями - немцы смеялись. У пулемётчика кончились патроны, он начал неспешно перезаряжать, а в работу включился МG-34, установленный на втором мотоцикле - и снова невозможно оторваться от земли, глина скрипела на зубах. Ничего - голь на выдумки хитра - в запасе остались только безумные решения…

- Всем отползти! Кошкин, Шуйский, остаётесь на позициях, бросайте гранаты на склон, пусть с недолётом, но нам лишь нужно их задержать! Остальные за мной! Не иссякла ещё сила молодецкая?..

Кажется все сообразили… На дороге гремели взрывы, которые вряд ли могли кому-то навредить, пять гранат осталось – негусто. Остальные отползли и бросились к прицепу: четырёхметровые брёвна выглядели внушительно, но их и не надо было поднимать, их катили ногами, дружно на раз-два, если уж совсем катились не туда, падали на колени и помогали руками. Первое бревно умчалось за косогор - щуплые Кошкин и Шуйский бросились врассыпную – главное, чтобы головы не торчали выше гребня. На результат не смотрели, уже вшестером бросились к прицепу, покатили следующее бревно: четверо остались его толкать, остальные помчались за третьим...

- Коммунистический субботник, мужики! - глухо ржал Генка Шуйский. - А чё в натуре, товарищи, отнесёмте бревно?

По шее бы двинуть за такое кощунство, но не до этого работать надо. Четвертое бревно возникло из ниоткуда, помчалась по дороге, за ним пятое, шестое - надо же так увлечься… Идея была из сумасшедшего дома, но она сработала: брёвна переваливаясь, катили по дороге навстречу мотоциклам, парочка перекосились, ушли в сторону, остальные худо-бедно перекрыли проезжую часть.

До противника не сразу дошло, что этот «цирк» несёт в себе реальную угрозу. Пулемёты продолжали стучать, хотя наверху никого не было. Бревно накатывалось на колесо, в последний момент водитель вывернул руль - машина ушла с дороги, провалилась в яму и перевернулась, коляска оказалась сверху. Пулемётчик извивался, пытался выбраться, орал, придавленный водитель. Бревно зацепилось за мотоцикл, ушло в сторону, но уже накатывалась второе, разогналось. Пилот выжил газ, чтобы перемахнуть через препятствие - такого в его практике ещё не было, пулемётчик яростно палил по бревну, машина взлетела на дыбы, экипаж посыпался на дорогу, прямо на безжалостный молах, наезжающий сверху. Голова не отказала только у пилота, замыкающего мотоцикла: он успел развернуть машину, буквально под носом у преющего бревна, пустился наутёк и уже ничто не мешало расстрелять мотоциклистов. Разведчики поднялись в полный рост, открыли огонь «За Борового, твари! - кричал, распаляясь Лёха Кошкин. - За Серёга Герасимова!». Пули выдирали клоки ткани из шинелей мотоциклистов, BMW перевернулся посреди дороги и поднять его уже было некому. Разведчики методично расстреливали мечущихся по склону солдат - никто не ушёл.

Затихли, что на раненых оборвалась стрельба, мотоциклов больше не было, но из леса повалило солдатня: они стреляли навскидку, из карабинов, но пришли в замешательство, когда оказались под огнём. Шубин бегло оценил расстояние - они должны успеть, четыреста метров по ровной местности - это не бег с препятствиями вверх по склону, должно получиться. Люди мчались так, что казалось обгоняют время - от погони ушли, в лесу рассыпались. На следующем километре вновь соединились, двинулись по узкой тропке, протоптанной беглыми красноармейцами, судя по обилию кровавых бинтов на траве и папиросных окурков. Шубин поторапливал: «В темпе вальса, парни!».

За лесом пошли холмы, пару раз попадались дороги, контролируемые фашистскими патрулями. Ещё одну колонну военнопленных автоматчики с собаками гнали на запад. По курсу возник аэродром, который строили мобилизованные горожане для советской авиации, взлетные полосы были готовы и немцы их уже использовали: работали советские военнопленные - таскали тележками землю, рассыпали гравий, а над душой стояли надсмотрщики с плётками… И снова над округой разносился злобный собачий лай. На посадку, с пронзительным ревом, заходили бомбардировщики «Юнкерсы», аэродромное поле окружило плотное кольцо охраны, пришлось давать долгий крюк, чтобы обойти объект.

К четырём часам пополудни разведчики вышли из плотных ивовых зарослей. Местность вздымалась как бушующее море на картине Айвазовского, прямо по курсу находилась Вязьма, там периодически взрывались снаряды, ружейная и автоматная стрельба превращалась в прерывистый фон, но бои в городе уже не шли - гремело за северными предместьями. Взорам предстал разбросанный по пространству город, в котором до войны проживало тридцать тысяч человек, работали десятки промышленных предприятий, многие из которых имели общесоюзное значение. Это был важный транспортный центр, работал драматический театр, шли занятия в медицинском техникуме и педагогическом институте. До войны в Вязьме стояла конно-пехотная часть, в городе имелся дом Красной Армии, но особенной защиты город не имел, разве что несколько пулемётов на колокольнях. Поэтому с захватом важного населенного пункта, немцы видимо, не утруждались. Отсюда до Москвы было 235 километров. Раньше через Вязьму на фронт поступали резервы, на станции разгружались эшелоны с войсками, с боевой техникой, отсюда уходили солдаты на передовую, сюда привозили раненых с полей сражений.