Ночная война
Часть 10 из 16 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Серьёзно? - удивился Курганов. - Зачем тогда женился, если разводиться собираешься? Как-то не по нашему это.
- Ага, не по-комсомольски, - согласился Кошкин под сдавленный смех. – Признавайся, Семён: почему такой несознательный?
- Много вы понимаете, недоделанные… - бурчал Боровой. - Сперва любовь у нас была до гроба. Я помощником бригадира на механическом работал, Людмила в отделе контроля качества - там и познакомились, когда у нашей бригады брак нашли. Ну не то, чтобы брак, просто станок из строя вышел, но его быстро отремонтировали. До особого отдела не дошло, - такое ощущение что Боровой в темноте усиленно крестился. - В общем, чувства у нас с Людмилой образовались, поженились, детей пока решили не рожать.
- В связи с тяжелым международным положением? - предположил Кошкин.
- Ну да, и в этой связи. Комнату нам дали от завода, мебель кое-какую - нормально жили. Что не так с этими женщинами, мужики? Изменилась за месяц: другая стала, холодная, чужого мнения в упор не признавала, по струнке у неё ходил… Ведь любил же, дуру, несмотря на все ее закидоны. Не жена, а комендант гарнизона и начальник гауптвахты в одном флаконе! - Боровой увлёкся, не замечал как товарищи умирают от глухого смеха. - Всю кровь выпила, зараза. Лучше бы пустила мне эту кровь… Почему так произошло? - ума не приложу. Ласковая же была кошечка, порядки свои в доме наводить стала. Даже к мужикам поболтать не отпускала, все какие-то неотложные дела находились. В общем, кончилось наше чувство: она же не дура – видела, что со мной происходит. Однажды кулаком погрозила: дескать, надумаешь разводиться или изменять - заводской партком на тебя спущу, они тебе живо втолкуют, что такое ячейка социалистического общества и как её нужно беречь.
- И ты не изменял? - уточнил Герасимов.
- Да не, даже мысленно. Чего, смешно вам, мужики? А меня такая тоска терзала: туда нельзя, сюда нельзя, командует только она, и правильные решения принимает только она. А я - не пойми кто…
- А забавные случаи были? - всхлипнул Кошкин.
- Да какие там забавные случаи? Теща однажды приехала погостить - отпуск недельный случился. Она заводской профком возглавляла соседнем городе, такая же строгая и принципиальная. Так она ещё и свою маму к нам привезла, ну в смысле - тещину маму, старушка - Божий одуванчик, до революции подпольщицей была - с царизмом боролась. И вот неделю мы все жили в одной комнате… Это тюрьма народов, люди! Лучше бы меня посадили на десять лет без права переписки. К концу недели даже моя Людмила стала нервничать и однажды призналась, что погорячилась насчёт мамы бабушки… Ну что вы ржете как кони? Человеку жизнь искалечили, а они… Я днем социализм строил, повышал производительность труда, боролся за победу в соцсоревновании. А вечером, когда тепло хочется - натыкался на эту «ледяную стену».
- Ребята, мы с ним вообще на одной планете? - задыхался Шуйский. – Нет, я не могу разводись, Сёмка, возвращайся на нашу планету. Мы за тебя словечко замолвим в заводском парткоме…
- Я ведь отслужил уже срочную два года назад, - монотонно бубнил Боровой. - Добровольцем в ряды записался, когда началось. А когда уезжал – тридцатого июня, она на перроне как кинулась мне на шею: - не пущу, говорит. Слезами брызжет, ревет благим матом: мол, прости дорогой, ведь ты мне самый близкий человек… От того и орала, издевалась, в грош не ставила. Мол, возвращайся, любить буду, детей нарожаем, на цыпочках перед тобой ходить будут - ты только живым вернись. Простились в общем - славянка и солдат. Вот и пойми этих баб: что у них на уме?
Люди ворочались, комментируя признание товарища, давали ценные советы на все случаи, хотя ни у кого из них не было жизненного опыта. Шубин насилу уснул. Шаг вперед, два назад - как говорил великий Ленин, проваливался в зыбкую муть, возвращался обратно и только к утру забылся полноценным сном.
Глава седьмая
Осень бралась за дело: насвистывал ветер; резко упала температура; солнце окончательно перестало выглядывать; дожди не стали постоянным атрибутом этой осени, но пару раз в день проливались. Кто же мог предугадать, что вынужденное безделье затянется на два дня. Злость трясла, нервы рвались, несколько раз появлялось желание прорвать кордоны и бежать в лес, но Шубин снова вглядывался в лица своих солдат, склонялся к мысли, что хочет видеть их живыми: во имя чего убить остатки взвода? Разведчики спали всеми днями, боролись с холодом, еда закончилась, воду из фляжек пили крошечными порциями. Немцы обустроились на пустыре, под боком, поставили палатку с радиоточкой и возле неё постоянно вилась вооружённая публика. Дорогу засыпали щебнем и активно использовали.
На восток шли войска, в ночное время по округе блуждали часовые с фонарями, перекликались. С простудой справились: пили таблетки от кашля и температуры, которых у Глеба в вещмешке было навалом. Молодые, здоровые организмы победили недуг. На второе утро набрали дождевую воду в тазик - пришлось совершить вылазку. Вернувшийся Курганов удручённо поведал, что кругом немцы. А на следующее утро их вдруг не стало. Проснулись и не поверили - в деревне стояла тишина, по дороге никто не ездил. Шубин мысленно прикинул: девятое октября, или уже десятое? Фронт откатился бог знает куда - ничего удивительного, что немцы ушли. Люди тёрли глаза, недоверчиво прислушивались.
- Может поняли, что мы в подвале, ждут пока выйдем? - предложил интересную версию Шперлинг.
- Ой ли!.. - фыркнул Шуйский. - Пары гранат - было бы достаточно и нечего тут представление городить.
Доверить другим, столь важное дело, Шубин не мог: он лично отправился на улицу, сдвинув проржавевший тазик. Дождя ночью не было, земля подсохла, он перебежал пустырь, пристроился в лопухах на краю ограды. Проезжая часть представляла жалкое зрелище: от дороги ничего не осталось, её разбили до упора, даже щебень не помог. Деревня безмолвствовала, многие дома превратились в головешки, выветрился запах гари, но что-то было не так. Раздался мужской смех, в доме через дорогу распахнулась дверь, вывалился солдат в расстёгнутом кителе: он что-то бросил оставшимся в доме, засмеялся и побрёл за угол; с плеча свисала автомат МР-40. Обрисовался голубоватый дымок из печной трубы - за избушкой топилась баня. Похоже в деревне остался небольшой гарнизон и теперь эти люди развлекались как могли - население отсутствовало, издеваться было не над кем. На крыльце объявились ещё двое в коротких шинелях - закурили, по улице в западном направлении проехал мотоцикл с двумя членами экипажа: боец в коляске откровенно спал, а пилот старательно объезжал ухабы, давил на газ - залпы грязи летели из под колёс. Мотоцикл проехал, курильщики постояли на крыльце и убрались в дом - ничего сверхъестественного не происходило.
Через полчаса разведчики покинули обжитое убежище, свежий воздух вскружил головы, пустырь переползли, дальше по одному пропали в редеющем бурьяне. Листва с деревьев практически осыпалась, голые ветки гнул ветер, местность была фактически открытой. За два дня здесь все изменилось: поздняя осень вступила в права. Снова кричали солдаты на другой стороне дороги: гоняли шальную кошку. Разведчики лежали в грязи, ждали. Идею уничтожить гарнизон Шубин отверг: что это даст, кроме морального удовлетворения? - постоянную угрозу в тылу. Солдатня угомонилась, разведчики сместились на северную окраину Краснухи, за сараями повернули на восток и побежали к дороге.
- Показывай, Василий, где ваш овраг под мостиком?
- Придётся ползком, товарищ лейтенант. Слышите, мотор работает - немцы тут все еще ездят. В общем направо нам…
Лес был рядом, но и дорога была рядом, за перелеском что-то шумело - пришлось пропустить ещё один мотоциклетный патруль. Люди недоумевали: что мешает их завалить? Но Шубин посматривал на них очень выразительно и народ не стал возмущаться.
- Ладно, пусть живут, - вздохнул Герасимов. - И ценят нашу неземную доброту.
Патруль проехал. Маленький отряд спустился в овраг, пробежал под мостом и через пару минут был уже в лесу. Невдалеке проходила просёлочная дорога, усыпанная листвой - берёзы ещё не облетели, красовались золотыми нарядами. Воздух стал суше, грязь подсохла, окрестности дороги были завалены валежником - лезть в него совершенно не хотелось. Колея раскисла, но междупутье выглядело сносно, его устилала ещё зелёная травка - по этой ленточке и припустили лёгкой рысью. Шустрый Кошкин ушёл вперёд и с этой минуты ориентировались по его позывным. Дорога повернула на север, пришлось с неё уйти, спустились в балку, усыпанную красноватой листвой. Шли как по крови, пока лощина не сгладилась, а лес не превратился в чащу.
- Смотрите, какая береза, товарищ лейтенант! - сказал Шуйский. - Вы пока покурите, а я наверх залезу, выясню: что, да как. Мы ведь не спешим на пожар?..
И это было ещё мягко сказано… Береза напоминала гнутый коленвал, при этом была усеяна толстыми ветками. Первая попытка взобраться потерпела неудачу: переломился сук под ногой.
- Вот-вот, - ворчал Уфимцев. – Руки из задницы растут, а ещё что-то делают…
- Эх, товарищ сержант, не были бы вы сержантом… - размечтался Шуйский. – Курите, нечего на меня смотреть.
Он карабкался как обезьяна, добрался до чахлой кроны и пропал в ветках. Пока курили Шуйского не было, потом раздался свист, вопль: «Спасайся кто может!» и с веток скатился скалящийся разведчик.
- А мы решили, что ты гнездо свил, - заметил Глеб.
- Неуютно там, товарищ лейтенант, ветрено, - пожаловался красноармеец. - А вообще неплохо - владыкой мира себя чувствуешь… В общем, этот лес ещё на версту не больше, потом всего помаленьку: поля, перелески, деревня, рядом кладбище, на погосте немцы в футбол играют, рядом походный лагерь, в деревни танки, ещё какая-то самоходная хрень. За деревней дорога с севера на юг, по ней мотоциклы шныряют. Видел БТР и пару грузовиков. Далеко на востоке дым клубится, ну очень далеко…
- То есть, куда бы мы ни пошли - упрёмся в дорогу? - задумался Глеб.
- Ага!.. - согласился Шуйский. - Хотя нет. Если назад пойдём, то никакой дороги не будет.
- Не умничай. Деревня на востоке?
- Вон там, - разведчик показал пальцем. - А возле неё фрицев немерено.
- Что на северо-востоке? - Шубин для наглядности развернул подбородок.
- Всё тоже, - пожал обманчиво худыми плечами Генка. - Только нет деревни и фрицев.
- Идём на северо-восток! Кошкин, в дозор!
Остановились только раз - пренебречь призывным журчанием родника было невозможно: плескались как дети; мыли лица, руки; жадно пили; потом наполнили под горлышко фляжки. Шперлинг шутил: «Утрамбовать бы, чтобы надолго хватило!».
Дорога шумела за пучками тальника, Глеб свернулся за бугорком, грыз травинку: местность была живописной - багровая листва ещё не опала, причудливо раскрашивала деревья; правее за камышами голубело озеро. Дорога не простаивала без дела: грузовой Опель Блиц протащил полевую кухню - важный элемент воинского быта, охранял бронеавтомобиль с автоматчиками; потом прошла цистерна с горючим, её сопровождали мотоциклисты. На озере ещё крякали утки, но мирная идиллия была нарушена, впрочем, стало тихо. Глеб привстал на корточки, осмотрелся: пустая дорога в оба конца, по знаку поднялись, одновременно перебежали дорогу и припустили к ивняку – десять секунд на весь манёвр, кучка людей растворилась в зарослях. Обернувшись, Глеб обнаружил, что отстал Серёга Герасимов, тот сидел на корточках, растерянно смотрел на дорогу, как-то колебался.
- Ну что ещё? - разозлился Шубин.
- Товарищ лейтенант, нам язык нужен, - голос красноармейца подозрительно просел, он вытянул шею, подался вперед, словно кошка приготовилась броситься на птичку. - Штабная машина идет, товарищ лейтенант. Одна, как перст…
Заворочалось что-то в груди: сколько можно убегать? Что происходило в последние дни в полосе западного и резервного фронтов? Он прикрикнул своим разведчикам, чтобы залегли, кинулся обратно на дорогу зарылся в траву. С севера приближался легковой автомобиль в защитной раскраске, колёсная база была приподнята, над решёткой радиатора красовалась трехлучевая звезда, пока непонятно сколько человек сидело в салоне. Дорога подсохла, за машиной тянулся тонкий шлейф пыли. Ей богу, сработал инстинкт - чего он тут бессмысленно поднимает пыль?
- Смотрите, товарищ лейтенант, не боятся ничего! - сопел под боком Герасимов. - Едут без всякого сопровождения, разве такое бывает? Значит мы глубоком немецком тылу и они здесь чувствуют себя как дома. Что делать будем? До них уже сто метров…
- Что такое? Почему шум? - отполз возбуждённо дыша сержант Уфимцев. – Ох, ни хрена себе!.. Товарищ лейтенант, да они окончательно оборзели… Смотрите, в оба конца, больше нет никого и едут вроде не быстро. Если вы уверены, что это нужно?
Вернулись остальные разведчики, зарылись в траву.
- Да, сержант. Уверен, что существует серьёзное производственная необходимость, пусть не для командования, а только для нас… В общем, действуем, мужики: огонь открывать только в крайнем случае!
Машина поравнялась с зарывшейся в траву группой. Чем они рисковали? - да уже ничем. Водитель уловил движение краем глаза, но поздно: увесистый камень, выпущенный твёрдой рукой сержанта, разбил боковое стекло и поразил висок шофёра: от удара он выпустил руль вскричал, заволновались сидящие на заднем сидении, обладатели офицерских фуражек. Машина потеряла управление и ушла вправо, перевалила через покатый водосток и, виляя боками, как непристойная женщина, отправилась в заросли у пруда. Какая жалость – рассчитывали, что свернёт влево, но это был не повод отказаться от операции - дорога по прежнему была пуста. Сорвались всей группой, бросились прыжками через дорогу. Водитель остался в сознании, но пережил шок, он пытался остановить машину, но видимо сорвалась нога с тормоза: Мерседес прыгал по кочкам, смял чахлую растительность. Местность у озера понижалась: машина остановилась в нескольких метрах от обрыва, распахнулись одновременно правая задняя и водительская двери, вывалился кряжистый фельдфебель с перекошенным лицом: камень рассёк кожу на виске, сочилась кровь, он вник в ситуацию, рухнул на колени, задрал руки, в страхе смотрел как на них несётся кучка личностей умопомрачительного вида. С заднего сиденья выскочил, расставив ноги, гауптман с отвисшей челюстью, трясущиеся пальцы пытались расстегнуть кобуру. Его сбили - как тяжёлый грузовик сбивает зазевавшегося пешехода: офицер отлетел, покатился по траве. Водителя постигла та же участь - лишних пленных сегодня не брали: он получил по виску тяжелым сапогом, опрокинулся на спину и покатился к обрыву. Шуйский упал на колени, чтобы не споткнуться, но такую набрал инерцию, что даже на коленях продолжал ехать по траве, схватил водителя за ворот, встряхнул, ударил затылком об землю - бедняга от ужаса чуть не потерял выпученные глаза. Этого оказалось мало: Генка схватил фельдфебеля за ворот протащил пол метра и треснул затылком о вросший в землю краеугольный камень, тот почти не сопротивлялся - раскололась затылочная кость, кровь залила камень. Приподнялся гауптман, к нему бросились Кошкин, Курганов, снова повалили, Шперлинг подбежал к распахнутой задней двери Мерседеса, вскинул автомат.
- Товарищ лейтенант, у нас здесь целый подполковник.
- Не ори, тебя не режут! - пробормотал Шубин. - Тихонько надо работать, товарищи, тихонько. Кончайте гауптмана!
Офицер пыхтел от ярости, сопротивлялся изо всех сил, он уже всё понял, но как смириться, когда впереди блестящие победы, полный триумф победоносной германской армии и уже без него? Он бросался в бой как ободранный петух, задрал гордую голову. Курганов двинул кулаком снизу вверх в подбородок: клацнуло челюсть, глаза офицера налились кровью.
- Не довес, Олежка! - засмеялся Кошкин. - Слабовато бьёшь… - и точно двинул прикладом уже в подготовленную челюсть.
Гауптман сделал глупое лицо, закачался и упал.
- А ну позвольте я с ним разберусь! - утробного заурчал Боровой, доставая нож. - Я этих мразей, как свиней буду резать.
На окончание экзекуции Глеб не смотрел, подбежал к машине, оттёр плечом Шперлинга: на заднем сиденье сидел грузноватый подполковник германской армии: витые погоны четырехконечной звездой, на правой груди орёл вермахта, слева железный крест, алая полоса от предпоследней пуговицы к отвороту мундира. Он сохранял невозмутимость, но полноватое лицо блестело от пота, подёргивался глаз, на боку висела кобура, но что-то случилось с конечностью - он даже не пытался извлечь служебный Вальтер, да и правильно – проблем и без этого хватало.
- Добрый день, господин оберст-лейтенант, - учтиво поздоровался Шубин. - Неплохая сегодня погодка, согласны? Выйдите пожалуйста из машины, да не тяните резину.
- Что происходит? Какое вы имеете пра…
Как же они предсказуемы - все эти высокопоставленные офицеры вермахта: берешь их в плен, а они недовольны, качают права, вспоминают какие-то хартии и конвенции, которые сами же вероломно попрали. Подполковник замолчал под тяжелым взглядом советского командира, стал выбираться из машины, Вальтер из его кобуры ненавязчиво перекочевал за пояс разведчика.
- Давайте я его тресну, товарищ лейтенант! - предложил Боровой, он уже вытер нож о отраву и не знал чем заняться.
- А потом на своей горбушке потащишь, согласен? Тогда тресни, разрешаю! Эй, чего застыли, таращитесь как на клоуна в цирке? Живо за работу!
Дернулся подполковник - даже увальни порой проворны, на что он мог рассчитывать: выбежать на дорогу, голосовать? Удар коленом в незащищенное мужское место вышел весьма чувствительным - полковник побагровел, опустился на колени - гордость не позволяла орать выпью. Он надулся, словно воздушный шар, собравшийся лопнуть.
- А вы в курсе, товарищ лейтенант, что вы сейчас унизили его мужское достоинство? - заметил Уфимцев. - По мне, так лучше пулю, чем вот так…
Последнее событие обсуждали уже за работой: Василий Шперлинг забрался на водительское место, завел заглохший двигатель и поставил рычаг в нейтральное положение, сзади навалились вчетвером, Мерседес со скрипом добрался до обрыва и опрокинулся. Капот утонул в озере, задняя часть осталась на берегу, но это неважно - лишь бы с дороги не видели. Потом взяли за конечности мёртвые тела, раскачали, сбросили тут даже - так не хотелось осквернять озёрную воду, ну ладно - война спишет…
Всё это время оберст-лейтенант стоял на коленях, держался за поражённое место и задыхался, на него поглядывали с участием - никто не хотел оказаться на его месте. Донесся гул: по дороге кто-то ехал, Шубин подлетел к пленному, опрокинул на спину и навалился сверху, остальные тоже дружно попадали. По дороге, в северном направлении, проследовал грязно-серый БТР-251 для перевозки личного состава: в кузове покачивались солдатские каски, фальшивила губная гармошка - машина проследовала без остановки.
На германского подполковника было жалко смотреть: он извивался; делал выпуклые глаза, а когда стало тихо расслабился; обречённо уставился в небо, по которому ползли кучевые облака. Кошкин побежал к дороге, влез в водосток и стал сигнализировать: «Путь свободен». С подполковником не церемонились: схватили под локти; поволокли через дорогу; сзади награждали пинками, чтобы не рассчитывал только на других. Сомкнулись кусты за проезжей частью - народ облегченно вздохнул. Уфимцев вспомнил, как в нежные годы, с борта лодки выудил метровую щуку, полчаса её водил кругами, чтобы выдохлась - чуть лодку не перевернул, но всё же справился с зубастой рыбиной, которую потом неделю ели и ощущения были примерно те же, что и сейчас. За кустами передохнули, схватили добычу за шиворот, потащили дальше - первое правило разведки: никогда не оставаться там, где нагадил.
Подполковник кряхтел, шумно вздрагивал, когда получал по заднему месту, но вскоре сообразил, чего от него требуют - включил ноги. Ожидать немедленной реакции от фашистов не приходилось: трупы и машину найдут не скоро, имелось фора, по крайней мере, полчаса. Уставшие разведчики выпали на пригорок, усыпанный бурой листвой, перевели дыхание, потом напились воды из фляжек, стали вынимать папиросы. Подполковник сидел неподвижно, смотрел в одну точку. Шубин предложил ему фляжку: тот поколебался, но сделал глоток, потом приклеился к горлышку и выхлебал всю воду, посмотрел со злорадством, вернул фляжку.
- Ничего страшного, господин подполковник, - улыбнулся Глеб. - Нам воды не жалко.
- Послушайте, я не понимаю: зачем вы меня взяли в плен? - пробормотал немец. - Вы всё равно не сможете доставить меня к вашему командованию. Ваши войска, вернее то, что от них осталось, находятся в нескольких десятках километрах отсюда. Вы же не собираетесь меня туда гнать. Открою вам ещё одну тайну: всё, что я могу сообщить - уже никого не интересует, поскольку ваша умирающая армия не сможет этим воспользоваться.
Злобные кошки скребли на душе, сбывались самые чёрные предчувствия. Отсутствие канонады не могло не беспокоить.
- Вы же не заставите вас обыскивать?
Немец колебался, извлек из кармана документ: Шубин поблагодарил, внимательно его прочитал.
- Ага, не по-комсомольски, - согласился Кошкин под сдавленный смех. – Признавайся, Семён: почему такой несознательный?
- Много вы понимаете, недоделанные… - бурчал Боровой. - Сперва любовь у нас была до гроба. Я помощником бригадира на механическом работал, Людмила в отделе контроля качества - там и познакомились, когда у нашей бригады брак нашли. Ну не то, чтобы брак, просто станок из строя вышел, но его быстро отремонтировали. До особого отдела не дошло, - такое ощущение что Боровой в темноте усиленно крестился. - В общем, чувства у нас с Людмилой образовались, поженились, детей пока решили не рожать.
- В связи с тяжелым международным положением? - предположил Кошкин.
- Ну да, и в этой связи. Комнату нам дали от завода, мебель кое-какую - нормально жили. Что не так с этими женщинами, мужики? Изменилась за месяц: другая стала, холодная, чужого мнения в упор не признавала, по струнке у неё ходил… Ведь любил же, дуру, несмотря на все ее закидоны. Не жена, а комендант гарнизона и начальник гауптвахты в одном флаконе! - Боровой увлёкся, не замечал как товарищи умирают от глухого смеха. - Всю кровь выпила, зараза. Лучше бы пустила мне эту кровь… Почему так произошло? - ума не приложу. Ласковая же была кошечка, порядки свои в доме наводить стала. Даже к мужикам поболтать не отпускала, все какие-то неотложные дела находились. В общем, кончилось наше чувство: она же не дура – видела, что со мной происходит. Однажды кулаком погрозила: дескать, надумаешь разводиться или изменять - заводской партком на тебя спущу, они тебе живо втолкуют, что такое ячейка социалистического общества и как её нужно беречь.
- И ты не изменял? - уточнил Герасимов.
- Да не, даже мысленно. Чего, смешно вам, мужики? А меня такая тоска терзала: туда нельзя, сюда нельзя, командует только она, и правильные решения принимает только она. А я - не пойми кто…
- А забавные случаи были? - всхлипнул Кошкин.
- Да какие там забавные случаи? Теща однажды приехала погостить - отпуск недельный случился. Она заводской профком возглавляла соседнем городе, такая же строгая и принципиальная. Так она ещё и свою маму к нам привезла, ну в смысле - тещину маму, старушка - Божий одуванчик, до революции подпольщицей была - с царизмом боролась. И вот неделю мы все жили в одной комнате… Это тюрьма народов, люди! Лучше бы меня посадили на десять лет без права переписки. К концу недели даже моя Людмила стала нервничать и однажды призналась, что погорячилась насчёт мамы бабушки… Ну что вы ржете как кони? Человеку жизнь искалечили, а они… Я днем социализм строил, повышал производительность труда, боролся за победу в соцсоревновании. А вечером, когда тепло хочется - натыкался на эту «ледяную стену».
- Ребята, мы с ним вообще на одной планете? - задыхался Шуйский. – Нет, я не могу разводись, Сёмка, возвращайся на нашу планету. Мы за тебя словечко замолвим в заводском парткоме…
- Я ведь отслужил уже срочную два года назад, - монотонно бубнил Боровой. - Добровольцем в ряды записался, когда началось. А когда уезжал – тридцатого июня, она на перроне как кинулась мне на шею: - не пущу, говорит. Слезами брызжет, ревет благим матом: мол, прости дорогой, ведь ты мне самый близкий человек… От того и орала, издевалась, в грош не ставила. Мол, возвращайся, любить буду, детей нарожаем, на цыпочках перед тобой ходить будут - ты только живым вернись. Простились в общем - славянка и солдат. Вот и пойми этих баб: что у них на уме?
Люди ворочались, комментируя признание товарища, давали ценные советы на все случаи, хотя ни у кого из них не было жизненного опыта. Шубин насилу уснул. Шаг вперед, два назад - как говорил великий Ленин, проваливался в зыбкую муть, возвращался обратно и только к утру забылся полноценным сном.
Глава седьмая
Осень бралась за дело: насвистывал ветер; резко упала температура; солнце окончательно перестало выглядывать; дожди не стали постоянным атрибутом этой осени, но пару раз в день проливались. Кто же мог предугадать, что вынужденное безделье затянется на два дня. Злость трясла, нервы рвались, несколько раз появлялось желание прорвать кордоны и бежать в лес, но Шубин снова вглядывался в лица своих солдат, склонялся к мысли, что хочет видеть их живыми: во имя чего убить остатки взвода? Разведчики спали всеми днями, боролись с холодом, еда закончилась, воду из фляжек пили крошечными порциями. Немцы обустроились на пустыре, под боком, поставили палатку с радиоточкой и возле неё постоянно вилась вооружённая публика. Дорогу засыпали щебнем и активно использовали.
На восток шли войска, в ночное время по округе блуждали часовые с фонарями, перекликались. С простудой справились: пили таблетки от кашля и температуры, которых у Глеба в вещмешке было навалом. Молодые, здоровые организмы победили недуг. На второе утро набрали дождевую воду в тазик - пришлось совершить вылазку. Вернувшийся Курганов удручённо поведал, что кругом немцы. А на следующее утро их вдруг не стало. Проснулись и не поверили - в деревне стояла тишина, по дороге никто не ездил. Шубин мысленно прикинул: девятое октября, или уже десятое? Фронт откатился бог знает куда - ничего удивительного, что немцы ушли. Люди тёрли глаза, недоверчиво прислушивались.
- Может поняли, что мы в подвале, ждут пока выйдем? - предложил интересную версию Шперлинг.
- Ой ли!.. - фыркнул Шуйский. - Пары гранат - было бы достаточно и нечего тут представление городить.
Доверить другим, столь важное дело, Шубин не мог: он лично отправился на улицу, сдвинув проржавевший тазик. Дождя ночью не было, земля подсохла, он перебежал пустырь, пристроился в лопухах на краю ограды. Проезжая часть представляла жалкое зрелище: от дороги ничего не осталось, её разбили до упора, даже щебень не помог. Деревня безмолвствовала, многие дома превратились в головешки, выветрился запах гари, но что-то было не так. Раздался мужской смех, в доме через дорогу распахнулась дверь, вывалился солдат в расстёгнутом кителе: он что-то бросил оставшимся в доме, засмеялся и побрёл за угол; с плеча свисала автомат МР-40. Обрисовался голубоватый дымок из печной трубы - за избушкой топилась баня. Похоже в деревне остался небольшой гарнизон и теперь эти люди развлекались как могли - население отсутствовало, издеваться было не над кем. На крыльце объявились ещё двое в коротких шинелях - закурили, по улице в западном направлении проехал мотоцикл с двумя членами экипажа: боец в коляске откровенно спал, а пилот старательно объезжал ухабы, давил на газ - залпы грязи летели из под колёс. Мотоцикл проехал, курильщики постояли на крыльце и убрались в дом - ничего сверхъестественного не происходило.
Через полчаса разведчики покинули обжитое убежище, свежий воздух вскружил головы, пустырь переползли, дальше по одному пропали в редеющем бурьяне. Листва с деревьев практически осыпалась, голые ветки гнул ветер, местность была фактически открытой. За два дня здесь все изменилось: поздняя осень вступила в права. Снова кричали солдаты на другой стороне дороги: гоняли шальную кошку. Разведчики лежали в грязи, ждали. Идею уничтожить гарнизон Шубин отверг: что это даст, кроме морального удовлетворения? - постоянную угрозу в тылу. Солдатня угомонилась, разведчики сместились на северную окраину Краснухи, за сараями повернули на восток и побежали к дороге.
- Показывай, Василий, где ваш овраг под мостиком?
- Придётся ползком, товарищ лейтенант. Слышите, мотор работает - немцы тут все еще ездят. В общем направо нам…
Лес был рядом, но и дорога была рядом, за перелеском что-то шумело - пришлось пропустить ещё один мотоциклетный патруль. Люди недоумевали: что мешает их завалить? Но Шубин посматривал на них очень выразительно и народ не стал возмущаться.
- Ладно, пусть живут, - вздохнул Герасимов. - И ценят нашу неземную доброту.
Патруль проехал. Маленький отряд спустился в овраг, пробежал под мостом и через пару минут был уже в лесу. Невдалеке проходила просёлочная дорога, усыпанная листвой - берёзы ещё не облетели, красовались золотыми нарядами. Воздух стал суше, грязь подсохла, окрестности дороги были завалены валежником - лезть в него совершенно не хотелось. Колея раскисла, но междупутье выглядело сносно, его устилала ещё зелёная травка - по этой ленточке и припустили лёгкой рысью. Шустрый Кошкин ушёл вперёд и с этой минуты ориентировались по его позывным. Дорога повернула на север, пришлось с неё уйти, спустились в балку, усыпанную красноватой листвой. Шли как по крови, пока лощина не сгладилась, а лес не превратился в чащу.
- Смотрите, какая береза, товарищ лейтенант! - сказал Шуйский. - Вы пока покурите, а я наверх залезу, выясню: что, да как. Мы ведь не спешим на пожар?..
И это было ещё мягко сказано… Береза напоминала гнутый коленвал, при этом была усеяна толстыми ветками. Первая попытка взобраться потерпела неудачу: переломился сук под ногой.
- Вот-вот, - ворчал Уфимцев. – Руки из задницы растут, а ещё что-то делают…
- Эх, товарищ сержант, не были бы вы сержантом… - размечтался Шуйский. – Курите, нечего на меня смотреть.
Он карабкался как обезьяна, добрался до чахлой кроны и пропал в ветках. Пока курили Шуйского не было, потом раздался свист, вопль: «Спасайся кто может!» и с веток скатился скалящийся разведчик.
- А мы решили, что ты гнездо свил, - заметил Глеб.
- Неуютно там, товарищ лейтенант, ветрено, - пожаловался красноармеец. - А вообще неплохо - владыкой мира себя чувствуешь… В общем, этот лес ещё на версту не больше, потом всего помаленьку: поля, перелески, деревня, рядом кладбище, на погосте немцы в футбол играют, рядом походный лагерь, в деревни танки, ещё какая-то самоходная хрень. За деревней дорога с севера на юг, по ней мотоциклы шныряют. Видел БТР и пару грузовиков. Далеко на востоке дым клубится, ну очень далеко…
- То есть, куда бы мы ни пошли - упрёмся в дорогу? - задумался Глеб.
- Ага!.. - согласился Шуйский. - Хотя нет. Если назад пойдём, то никакой дороги не будет.
- Не умничай. Деревня на востоке?
- Вон там, - разведчик показал пальцем. - А возле неё фрицев немерено.
- Что на северо-востоке? - Шубин для наглядности развернул подбородок.
- Всё тоже, - пожал обманчиво худыми плечами Генка. - Только нет деревни и фрицев.
- Идём на северо-восток! Кошкин, в дозор!
Остановились только раз - пренебречь призывным журчанием родника было невозможно: плескались как дети; мыли лица, руки; жадно пили; потом наполнили под горлышко фляжки. Шперлинг шутил: «Утрамбовать бы, чтобы надолго хватило!».
Дорога шумела за пучками тальника, Глеб свернулся за бугорком, грыз травинку: местность была живописной - багровая листва ещё не опала, причудливо раскрашивала деревья; правее за камышами голубело озеро. Дорога не простаивала без дела: грузовой Опель Блиц протащил полевую кухню - важный элемент воинского быта, охранял бронеавтомобиль с автоматчиками; потом прошла цистерна с горючим, её сопровождали мотоциклисты. На озере ещё крякали утки, но мирная идиллия была нарушена, впрочем, стало тихо. Глеб привстал на корточки, осмотрелся: пустая дорога в оба конца, по знаку поднялись, одновременно перебежали дорогу и припустили к ивняку – десять секунд на весь манёвр, кучка людей растворилась в зарослях. Обернувшись, Глеб обнаружил, что отстал Серёга Герасимов, тот сидел на корточках, растерянно смотрел на дорогу, как-то колебался.
- Ну что ещё? - разозлился Шубин.
- Товарищ лейтенант, нам язык нужен, - голос красноармейца подозрительно просел, он вытянул шею, подался вперед, словно кошка приготовилась броситься на птичку. - Штабная машина идет, товарищ лейтенант. Одна, как перст…
Заворочалось что-то в груди: сколько можно убегать? Что происходило в последние дни в полосе западного и резервного фронтов? Он прикрикнул своим разведчикам, чтобы залегли, кинулся обратно на дорогу зарылся в траву. С севера приближался легковой автомобиль в защитной раскраске, колёсная база была приподнята, над решёткой радиатора красовалась трехлучевая звезда, пока непонятно сколько человек сидело в салоне. Дорога подсохла, за машиной тянулся тонкий шлейф пыли. Ей богу, сработал инстинкт - чего он тут бессмысленно поднимает пыль?
- Смотрите, товарищ лейтенант, не боятся ничего! - сопел под боком Герасимов. - Едут без всякого сопровождения, разве такое бывает? Значит мы глубоком немецком тылу и они здесь чувствуют себя как дома. Что делать будем? До них уже сто метров…
- Что такое? Почему шум? - отполз возбуждённо дыша сержант Уфимцев. – Ох, ни хрена себе!.. Товарищ лейтенант, да они окончательно оборзели… Смотрите, в оба конца, больше нет никого и едут вроде не быстро. Если вы уверены, что это нужно?
Вернулись остальные разведчики, зарылись в траву.
- Да, сержант. Уверен, что существует серьёзное производственная необходимость, пусть не для командования, а только для нас… В общем, действуем, мужики: огонь открывать только в крайнем случае!
Машина поравнялась с зарывшейся в траву группой. Чем они рисковали? - да уже ничем. Водитель уловил движение краем глаза, но поздно: увесистый камень, выпущенный твёрдой рукой сержанта, разбил боковое стекло и поразил висок шофёра: от удара он выпустил руль вскричал, заволновались сидящие на заднем сидении, обладатели офицерских фуражек. Машина потеряла управление и ушла вправо, перевалила через покатый водосток и, виляя боками, как непристойная женщина, отправилась в заросли у пруда. Какая жалость – рассчитывали, что свернёт влево, но это был не повод отказаться от операции - дорога по прежнему была пуста. Сорвались всей группой, бросились прыжками через дорогу. Водитель остался в сознании, но пережил шок, он пытался остановить машину, но видимо сорвалась нога с тормоза: Мерседес прыгал по кочкам, смял чахлую растительность. Местность у озера понижалась: машина остановилась в нескольких метрах от обрыва, распахнулись одновременно правая задняя и водительская двери, вывалился кряжистый фельдфебель с перекошенным лицом: камень рассёк кожу на виске, сочилась кровь, он вник в ситуацию, рухнул на колени, задрал руки, в страхе смотрел как на них несётся кучка личностей умопомрачительного вида. С заднего сиденья выскочил, расставив ноги, гауптман с отвисшей челюстью, трясущиеся пальцы пытались расстегнуть кобуру. Его сбили - как тяжёлый грузовик сбивает зазевавшегося пешехода: офицер отлетел, покатился по траве. Водителя постигла та же участь - лишних пленных сегодня не брали: он получил по виску тяжелым сапогом, опрокинулся на спину и покатился к обрыву. Шуйский упал на колени, чтобы не споткнуться, но такую набрал инерцию, что даже на коленях продолжал ехать по траве, схватил водителя за ворот, встряхнул, ударил затылком об землю - бедняга от ужаса чуть не потерял выпученные глаза. Этого оказалось мало: Генка схватил фельдфебеля за ворот протащил пол метра и треснул затылком о вросший в землю краеугольный камень, тот почти не сопротивлялся - раскололась затылочная кость, кровь залила камень. Приподнялся гауптман, к нему бросились Кошкин, Курганов, снова повалили, Шперлинг подбежал к распахнутой задней двери Мерседеса, вскинул автомат.
- Товарищ лейтенант, у нас здесь целый подполковник.
- Не ори, тебя не режут! - пробормотал Шубин. - Тихонько надо работать, товарищи, тихонько. Кончайте гауптмана!
Офицер пыхтел от ярости, сопротивлялся изо всех сил, он уже всё понял, но как смириться, когда впереди блестящие победы, полный триумф победоносной германской армии и уже без него? Он бросался в бой как ободранный петух, задрал гордую голову. Курганов двинул кулаком снизу вверх в подбородок: клацнуло челюсть, глаза офицера налились кровью.
- Не довес, Олежка! - засмеялся Кошкин. - Слабовато бьёшь… - и точно двинул прикладом уже в подготовленную челюсть.
Гауптман сделал глупое лицо, закачался и упал.
- А ну позвольте я с ним разберусь! - утробного заурчал Боровой, доставая нож. - Я этих мразей, как свиней буду резать.
На окончание экзекуции Глеб не смотрел, подбежал к машине, оттёр плечом Шперлинга: на заднем сиденье сидел грузноватый подполковник германской армии: витые погоны четырехконечной звездой, на правой груди орёл вермахта, слева железный крест, алая полоса от предпоследней пуговицы к отвороту мундира. Он сохранял невозмутимость, но полноватое лицо блестело от пота, подёргивался глаз, на боку висела кобура, но что-то случилось с конечностью - он даже не пытался извлечь служебный Вальтер, да и правильно – проблем и без этого хватало.
- Добрый день, господин оберст-лейтенант, - учтиво поздоровался Шубин. - Неплохая сегодня погодка, согласны? Выйдите пожалуйста из машины, да не тяните резину.
- Что происходит? Какое вы имеете пра…
Как же они предсказуемы - все эти высокопоставленные офицеры вермахта: берешь их в плен, а они недовольны, качают права, вспоминают какие-то хартии и конвенции, которые сами же вероломно попрали. Подполковник замолчал под тяжелым взглядом советского командира, стал выбираться из машины, Вальтер из его кобуры ненавязчиво перекочевал за пояс разведчика.
- Давайте я его тресну, товарищ лейтенант! - предложил Боровой, он уже вытер нож о отраву и не знал чем заняться.
- А потом на своей горбушке потащишь, согласен? Тогда тресни, разрешаю! Эй, чего застыли, таращитесь как на клоуна в цирке? Живо за работу!
Дернулся подполковник - даже увальни порой проворны, на что он мог рассчитывать: выбежать на дорогу, голосовать? Удар коленом в незащищенное мужское место вышел весьма чувствительным - полковник побагровел, опустился на колени - гордость не позволяла орать выпью. Он надулся, словно воздушный шар, собравшийся лопнуть.
- А вы в курсе, товарищ лейтенант, что вы сейчас унизили его мужское достоинство? - заметил Уфимцев. - По мне, так лучше пулю, чем вот так…
Последнее событие обсуждали уже за работой: Василий Шперлинг забрался на водительское место, завел заглохший двигатель и поставил рычаг в нейтральное положение, сзади навалились вчетвером, Мерседес со скрипом добрался до обрыва и опрокинулся. Капот утонул в озере, задняя часть осталась на берегу, но это неважно - лишь бы с дороги не видели. Потом взяли за конечности мёртвые тела, раскачали, сбросили тут даже - так не хотелось осквернять озёрную воду, ну ладно - война спишет…
Всё это время оберст-лейтенант стоял на коленях, держался за поражённое место и задыхался, на него поглядывали с участием - никто не хотел оказаться на его месте. Донесся гул: по дороге кто-то ехал, Шубин подлетел к пленному, опрокинул на спину и навалился сверху, остальные тоже дружно попадали. По дороге, в северном направлении, проследовал грязно-серый БТР-251 для перевозки личного состава: в кузове покачивались солдатские каски, фальшивила губная гармошка - машина проследовала без остановки.
На германского подполковника было жалко смотреть: он извивался; делал выпуклые глаза, а когда стало тихо расслабился; обречённо уставился в небо, по которому ползли кучевые облака. Кошкин побежал к дороге, влез в водосток и стал сигнализировать: «Путь свободен». С подполковником не церемонились: схватили под локти; поволокли через дорогу; сзади награждали пинками, чтобы не рассчитывал только на других. Сомкнулись кусты за проезжей частью - народ облегченно вздохнул. Уфимцев вспомнил, как в нежные годы, с борта лодки выудил метровую щуку, полчаса её водил кругами, чтобы выдохлась - чуть лодку не перевернул, но всё же справился с зубастой рыбиной, которую потом неделю ели и ощущения были примерно те же, что и сейчас. За кустами передохнули, схватили добычу за шиворот, потащили дальше - первое правило разведки: никогда не оставаться там, где нагадил.
Подполковник кряхтел, шумно вздрагивал, когда получал по заднему месту, но вскоре сообразил, чего от него требуют - включил ноги. Ожидать немедленной реакции от фашистов не приходилось: трупы и машину найдут не скоро, имелось фора, по крайней мере, полчаса. Уставшие разведчики выпали на пригорок, усыпанный бурой листвой, перевели дыхание, потом напились воды из фляжек, стали вынимать папиросы. Подполковник сидел неподвижно, смотрел в одну точку. Шубин предложил ему фляжку: тот поколебался, но сделал глоток, потом приклеился к горлышку и выхлебал всю воду, посмотрел со злорадством, вернул фляжку.
- Ничего страшного, господин подполковник, - улыбнулся Глеб. - Нам воды не жалко.
- Послушайте, я не понимаю: зачем вы меня взяли в плен? - пробормотал немец. - Вы всё равно не сможете доставить меня к вашему командованию. Ваши войска, вернее то, что от них осталось, находятся в нескольких десятках километрах отсюда. Вы же не собираетесь меня туда гнать. Открою вам ещё одну тайну: всё, что я могу сообщить - уже никого не интересует, поскольку ваша умирающая армия не сможет этим воспользоваться.
Злобные кошки скребли на душе, сбывались самые чёрные предчувствия. Отсутствие канонады не могло не беспокоить.
- Вы же не заставите вас обыскивать?
Немец колебался, извлек из кармана документ: Шубин поблагодарил, внимательно его прочитал.