Ночь Огня
Часть 10 из 23 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Угу, давай, – кивнул я.
Я написал кое-какие слова на карте: Октавии в любом случае потребуется, чтобы их прочитали.
Октавия бросилась бежать, но врезалась в кого-то. Я собрался подхватить ее, но этот человек меня опередил. Он взял ее за плечи и помог удержаться на ногах, после чего выпрямился.
На моих глазах мужчина в плаще и полностью закрывающей лицо белой маске отступил назад, посмотрел на мою дочь и театрально поклонился.
– Миледи, – произнес он.
– Извините, – прощебетала Октавия и устремилась к лестнице на поиски кузена.
Я усмехнулся, кивнув мужчине, когда тот прошел мимо, и мысленно поблагодарил дочку за то, что ей хватило вежливости извиниться за неосторожность.
Обратив внимание на плащ, я решил еще раз повнимательнее рассмотреть незнакомца. Слегка вычурно одет, но это его дело.
Потом я поднял взгляд и заметил тень, скользнувшую по потолку: Тави уже мчалась по галерее.
Мэдден всегда прятался во время подобных мероприятий. Кай пытался объяснить, что сын чувствовал себя некомфортно в обществе, но я думаю, Мэдс таким образом оказывал нам любезность.
На самом деле гостям неуютно находиться в его обществе.
Засунув руки в карманы, я прогуливался по залу, посматривая на жену, которая танцевала с отцом Кая. Ну а его супруга была увлечена беседой с несколькими дамами из клуба садоводов. Я перехватил взгляд Рики – она стояла у камина и уплетала очередное пирожное со вкусом зеленого чая.
Рика замерла, сообразив, что я наблюдаю за ней. Я выгнул бровь. Налегаешь на сладкое? А торт хочешь? Может, два торта, Рика? Поколебавшись мгновение, она запихнула остатки лакомства в рот, отправив следом еще одно пирожное, а затем изобразила рукой неприличный жест и удалилась с набитыми едой как у хомяка щеками, полными неполезной для будущего ребенка пищи.
Я рассмеялся, просто поддразнивая ее. У моей Уинтер тоже были особые вкусовые пристрастия во время беременности. Живем-то один раз.
Я вновь посмотрел на жену. В это время года я любил ее больше всего. Она обожала музыку, еду и прочие приятные мелочи. Уинтер не могла видеть огни, но в каком-то смысле видела их. Она утверждала, что они делают дом другим. Теплее, что ли.
Мне нравилось, что от нее ничто не ускользало. Даже запах оберточной бумаги. Мне никогда не приходило в голову, что у бумаги есть запах, но каждую зиму Уинтер заставляла меня ложиться под елку и вдыхать аромат подарков.
Она была права. Теперь я различал этот запах.
Кай и Бэнкс вернулись в бальный зал после недолгого отсутствия.
Волосы Бэнкс растрепались, а Кай поправлял галстук. Уилл со смехом закружил Эмми по освободившемуся танцполу: некоторые пары уже ушли.
И тут я обнаружил, что Мэтью пересекает зал, чтобы направиться в центральный холл, а оттуда наверняка в столовую.
Кристианы с ним не было. Я немедленно принялся ее искать.
Заметив ее идущей в противоположном от мужа направлении, я мгновение помедлил, наблюдая, как Кристиана скрывается в соседней комнате. Я напрягся, испытывая смутную тревогу. Такое ощущение все чаще и чаще накатывало на меня в течение последней пары лет.
Прошли дни, месяцы и десятилетия с тех пор, как я узнал, что мать Рики является и моей матерью. Все это время я ждал, когда она принесет нам то, что обязательно должна принести.
Несчастье.
Рано или поздно у нее мог случиться рецидив. Она бы забыла кого-то из моих детей в магазине или в парке. Новое положение любящей, внимательной и ответственной бабушки надоело бы ей или показалось бы слишком утомительным, и она бы потихоньку исчезла из нашей жизни.
Как бы холодно я с ней ни держался, сколько бы лет ни ограничивался односложными ответами в разговоре, ее ничего не смущало. Она была очень терпеливой.
В общем, со временем произошло обратное. Поведение Кристианы не менялось, и моя борьба начала терять накал. Трудно не восхищаться тем, как она баловала Октавию – почти всю одежду моей дочери Кристиана сшила вручную, поскольку мы не нашли качественные старинные наряды, чтобы они нравились Тави и при этом не выглядели бы как дешевый карнавальный костюм.
Кристиана чудесно относилась к Гуннару, всегда заботливо искала на распродажах запчасти, которые он мог бы использовать для своих изобретений, и не возражала, когда Фейн и Даг перевернули ее дом вверх дном, построив крепости в каждой комнате.
Она оказала огромную помощь, когда Уинтер рожала Октавию в больнице, а одна из собак Кая чуть не откусила ухо Иварсену, которому было шесть лет. Кристиана осталась с мальчиком в больничной палате двумя этажами ниже – я должен был находиться рядом с Уинтер.
Я не хотел наступать на горло собственной гордости. Мне мерещилось, что я, черт возьми, задыхаюсь.
Однако мне все больше и больше не нравилось видеть боль в глазах Кристианы, которую она пыталась скрыть, когда я игнорировал ее. Раньше мне было все равно.
Но теперь что-то изменилось.
Я последовал за ней, ноги сами понесли меня в ту сторону.
Открыв дверь, я проскользнул в соседний, меньший по размерам бальный зал, полутемный и пустой. Кристиана стояла у окна, расшитое блестками белое платье мерцало в лунном свете, а светлые волосы, собранные в пучок на затылке, как будто сияли.
Прикрыв за собой дверь, я замер.
Кристиана словно чего-то ждала.
– Ты часто так делаешь. – Я скрестил руки на груди. – Ускользаешь из комнаты, где полным-полно народа, чтобы побыть в одиночестве.
Кристиана не обернулась и обняла себя за плечи.
– Я сделала это, чтобы ты пошел за мной, – ответила она. – Предположила, что ты не станешь разговаривать при посторонних.
– Думаешь, что знаешь меня?
Кристиана повернула голову, встретившись со мной взглядом.
– Это ты меня не знаешь. – Ее голос смягчился. – Мне очень многое нужно сказать. Я ждала возможности – и дождалась.
Я не пошевелился. Ладно, давай. У тебя ушли годы на подготовку.
Отчасти я умирал от желания выслушать ее, хотя бы для того чтобы разбередить старые раны и снова разозлиться. Причем достаточно, чтобы вспомнить, почему я должен ее ненавидеть.
Кристиана бросила меня. Отвергала каждый день, в течение долгих лет.
Пусть она и хороший человек, но какое это теперь имеет значение? Нужна ли она мне сейчас?
Нет.
– Ты помнишь игрушечного медвежонка, которого я подарила Иварсену на его первое Рождество? – Кристиана полностью повернулась ко мне.
Я по-прежнему не двигался. И молчал.
Но я помнил. Медведь был маленький, примерно в половину роста Иварсена, с красной лентой, повязанной вокруг шеи. Он был завернут в старую, мятую коричневую бумагу, перехваченную пыльным бантом. Я еще подумал тогда, что презент выглядит неуместно среди шикарных пакетов и коробок с прочими подарками Иварсену.
Кристиана вздохнула, и мое напряжение возросло.
Что дальше? Она украла медведя, когда была под кайфом? Хотела подарить его Мэддену? Что?
– Этот медвежонок предназначался тебе, – сказала она. – Я купила его для тебя, когда ты был совсем маленьким.
Я сжал челюсти.
Кристиана сглотнула, но пока не сделала попыток приблизиться ко мне.
– Я решила, что найду способ передать игрушку тебе… как и все остальные подарки, которые я покупала на Рождество и дни рождения на протяжении многих лет.
Я уставился на нее, не мигая.
– Музыкальную шкатулку, которую я вручила Октавии, игрушечные грузовики Фейна, лодку с дистанционным управлением и книги, которые я подарила Дагу и Гуннару…
У меня ком встал в горле, я попытался его сглотнуть, но не смог.
Это подарки для меня. Я представил тщательно упакованные игрушки, собирающие пыль на чердаке и ожидающие появления ребенка, который никогда их не откроет, но усилием воли отогнал образ.
– Что ты делаешь?
– Даю тебе фору, – ответил он, сделав еще шаг.
В животе все перевернулось.
– Но я не… Я не хотела играть!
– О, ты играла со мной целую ночь, – прошептал Кай, в его голосе слышалась хрипотца. – Беги. Потому что я превращаюсь в совершенно другого человека, когда никто не смотрит. © Пенелопа Дуглас.«Убежище»
И что дальше? В детстве у меня были любые игрушки, о которых я только мог мечтать. У меня было все, что можно купить за деньги. Я не скучал по тем временам.
– Виновата только я одна. – Кристиана шагнула ко мне. – А в том, что… что случилось с тобой в детстве, твоей вины нет. И нет вины тех, кто тебя растил. – Она покачала головой. – Они не были образцовыми людьми. Мы не могли ожидать от них прекрасных поступков, но когда-то я была хорошим человеком, и пусть я не знала, насколько плохо тебе придется, но понимала, что поступила неправильно.
Я стиснул кулаки, сунув их под мышки.
Кристиана опустила голову, и что-то мерцающее упало с ее щеки.
– Я хотела провалиться сквозь землю. – Голос был хриплым от слез. – Я заслужила смерть. Я пыталась умереть.
Каждый мускул в моем теле напрягся.
– Боже, я мечтала, чтобы все закончилось, – прошептала она, и ее плечи задрожали. – До встречи с твоим отцом я и понятия не имела, насколько уродливым может быть мир.
Комната расплылась у меня перед глазами. Да уж, метко сказано. Отец умел все вокруг превратить в тьму и ад.
– Я была сущим ребенком. – Она подошла ближе. – До восемнадцати лет не умела ездить на велосипеде. Шредер научил меня. Меня всегда чрезмерно оберегали. – Слезы текли по ее лицу, наверняка Кристиана вспоминала о девочке-подростке, которая была даже моложе, чем Рика в те времена, когда я терроризировал ее.
Бэнкс, Уинтер, Эм, Рика. Они, несомненно, пережили бы то, через что прошла Кристиана, но… у них остались бы раны. Глубокие – душевные и телесные.
Я написал кое-какие слова на карте: Октавии в любом случае потребуется, чтобы их прочитали.
Октавия бросилась бежать, но врезалась в кого-то. Я собрался подхватить ее, но этот человек меня опередил. Он взял ее за плечи и помог удержаться на ногах, после чего выпрямился.
На моих глазах мужчина в плаще и полностью закрывающей лицо белой маске отступил назад, посмотрел на мою дочь и театрально поклонился.
– Миледи, – произнес он.
– Извините, – прощебетала Октавия и устремилась к лестнице на поиски кузена.
Я усмехнулся, кивнув мужчине, когда тот прошел мимо, и мысленно поблагодарил дочку за то, что ей хватило вежливости извиниться за неосторожность.
Обратив внимание на плащ, я решил еще раз повнимательнее рассмотреть незнакомца. Слегка вычурно одет, но это его дело.
Потом я поднял взгляд и заметил тень, скользнувшую по потолку: Тави уже мчалась по галерее.
Мэдден всегда прятался во время подобных мероприятий. Кай пытался объяснить, что сын чувствовал себя некомфортно в обществе, но я думаю, Мэдс таким образом оказывал нам любезность.
На самом деле гостям неуютно находиться в его обществе.
Засунув руки в карманы, я прогуливался по залу, посматривая на жену, которая танцевала с отцом Кая. Ну а его супруга была увлечена беседой с несколькими дамами из клуба садоводов. Я перехватил взгляд Рики – она стояла у камина и уплетала очередное пирожное со вкусом зеленого чая.
Рика замерла, сообразив, что я наблюдаю за ней. Я выгнул бровь. Налегаешь на сладкое? А торт хочешь? Может, два торта, Рика? Поколебавшись мгновение, она запихнула остатки лакомства в рот, отправив следом еще одно пирожное, а затем изобразила рукой неприличный жест и удалилась с набитыми едой как у хомяка щеками, полными неполезной для будущего ребенка пищи.
Я рассмеялся, просто поддразнивая ее. У моей Уинтер тоже были особые вкусовые пристрастия во время беременности. Живем-то один раз.
Я вновь посмотрел на жену. В это время года я любил ее больше всего. Она обожала музыку, еду и прочие приятные мелочи. Уинтер не могла видеть огни, но в каком-то смысле видела их. Она утверждала, что они делают дом другим. Теплее, что ли.
Мне нравилось, что от нее ничто не ускользало. Даже запах оберточной бумаги. Мне никогда не приходило в голову, что у бумаги есть запах, но каждую зиму Уинтер заставляла меня ложиться под елку и вдыхать аромат подарков.
Она была права. Теперь я различал этот запах.
Кай и Бэнкс вернулись в бальный зал после недолгого отсутствия.
Волосы Бэнкс растрепались, а Кай поправлял галстук. Уилл со смехом закружил Эмми по освободившемуся танцполу: некоторые пары уже ушли.
И тут я обнаружил, что Мэтью пересекает зал, чтобы направиться в центральный холл, а оттуда наверняка в столовую.
Кристианы с ним не было. Я немедленно принялся ее искать.
Заметив ее идущей в противоположном от мужа направлении, я мгновение помедлил, наблюдая, как Кристиана скрывается в соседней комнате. Я напрягся, испытывая смутную тревогу. Такое ощущение все чаще и чаще накатывало на меня в течение последней пары лет.
Прошли дни, месяцы и десятилетия с тех пор, как я узнал, что мать Рики является и моей матерью. Все это время я ждал, когда она принесет нам то, что обязательно должна принести.
Несчастье.
Рано или поздно у нее мог случиться рецидив. Она бы забыла кого-то из моих детей в магазине или в парке. Новое положение любящей, внимательной и ответственной бабушки надоело бы ей или показалось бы слишком утомительным, и она бы потихоньку исчезла из нашей жизни.
Как бы холодно я с ней ни держался, сколько бы лет ни ограничивался односложными ответами в разговоре, ее ничего не смущало. Она была очень терпеливой.
В общем, со временем произошло обратное. Поведение Кристианы не менялось, и моя борьба начала терять накал. Трудно не восхищаться тем, как она баловала Октавию – почти всю одежду моей дочери Кристиана сшила вручную, поскольку мы не нашли качественные старинные наряды, чтобы они нравились Тави и при этом не выглядели бы как дешевый карнавальный костюм.
Кристиана чудесно относилась к Гуннару, всегда заботливо искала на распродажах запчасти, которые он мог бы использовать для своих изобретений, и не возражала, когда Фейн и Даг перевернули ее дом вверх дном, построив крепости в каждой комнате.
Она оказала огромную помощь, когда Уинтер рожала Октавию в больнице, а одна из собак Кая чуть не откусила ухо Иварсену, которому было шесть лет. Кристиана осталась с мальчиком в больничной палате двумя этажами ниже – я должен был находиться рядом с Уинтер.
Я не хотел наступать на горло собственной гордости. Мне мерещилось, что я, черт возьми, задыхаюсь.
Однако мне все больше и больше не нравилось видеть боль в глазах Кристианы, которую она пыталась скрыть, когда я игнорировал ее. Раньше мне было все равно.
Но теперь что-то изменилось.
Я последовал за ней, ноги сами понесли меня в ту сторону.
Открыв дверь, я проскользнул в соседний, меньший по размерам бальный зал, полутемный и пустой. Кристиана стояла у окна, расшитое блестками белое платье мерцало в лунном свете, а светлые волосы, собранные в пучок на затылке, как будто сияли.
Прикрыв за собой дверь, я замер.
Кристиана словно чего-то ждала.
– Ты часто так делаешь. – Я скрестил руки на груди. – Ускользаешь из комнаты, где полным-полно народа, чтобы побыть в одиночестве.
Кристиана не обернулась и обняла себя за плечи.
– Я сделала это, чтобы ты пошел за мной, – ответила она. – Предположила, что ты не станешь разговаривать при посторонних.
– Думаешь, что знаешь меня?
Кристиана повернула голову, встретившись со мной взглядом.
– Это ты меня не знаешь. – Ее голос смягчился. – Мне очень многое нужно сказать. Я ждала возможности – и дождалась.
Я не пошевелился. Ладно, давай. У тебя ушли годы на подготовку.
Отчасти я умирал от желания выслушать ее, хотя бы для того чтобы разбередить старые раны и снова разозлиться. Причем достаточно, чтобы вспомнить, почему я должен ее ненавидеть.
Кристиана бросила меня. Отвергала каждый день, в течение долгих лет.
Пусть она и хороший человек, но какое это теперь имеет значение? Нужна ли она мне сейчас?
Нет.
– Ты помнишь игрушечного медвежонка, которого я подарила Иварсену на его первое Рождество? – Кристиана полностью повернулась ко мне.
Я по-прежнему не двигался. И молчал.
Но я помнил. Медведь был маленький, примерно в половину роста Иварсена, с красной лентой, повязанной вокруг шеи. Он был завернут в старую, мятую коричневую бумагу, перехваченную пыльным бантом. Я еще подумал тогда, что презент выглядит неуместно среди шикарных пакетов и коробок с прочими подарками Иварсену.
Кристиана вздохнула, и мое напряжение возросло.
Что дальше? Она украла медведя, когда была под кайфом? Хотела подарить его Мэддену? Что?
– Этот медвежонок предназначался тебе, – сказала она. – Я купила его для тебя, когда ты был совсем маленьким.
Я сжал челюсти.
Кристиана сглотнула, но пока не сделала попыток приблизиться ко мне.
– Я решила, что найду способ передать игрушку тебе… как и все остальные подарки, которые я покупала на Рождество и дни рождения на протяжении многих лет.
Я уставился на нее, не мигая.
– Музыкальную шкатулку, которую я вручила Октавии, игрушечные грузовики Фейна, лодку с дистанционным управлением и книги, которые я подарила Дагу и Гуннару…
У меня ком встал в горле, я попытался его сглотнуть, но не смог.
Это подарки для меня. Я представил тщательно упакованные игрушки, собирающие пыль на чердаке и ожидающие появления ребенка, который никогда их не откроет, но усилием воли отогнал образ.
– Что ты делаешь?
– Даю тебе фору, – ответил он, сделав еще шаг.
В животе все перевернулось.
– Но я не… Я не хотела играть!
– О, ты играла со мной целую ночь, – прошептал Кай, в его голосе слышалась хрипотца. – Беги. Потому что я превращаюсь в совершенно другого человека, когда никто не смотрит. © Пенелопа Дуглас.«Убежище»
И что дальше? В детстве у меня были любые игрушки, о которых я только мог мечтать. У меня было все, что можно купить за деньги. Я не скучал по тем временам.
– Виновата только я одна. – Кристиана шагнула ко мне. – А в том, что… что случилось с тобой в детстве, твоей вины нет. И нет вины тех, кто тебя растил. – Она покачала головой. – Они не были образцовыми людьми. Мы не могли ожидать от них прекрасных поступков, но когда-то я была хорошим человеком, и пусть я не знала, насколько плохо тебе придется, но понимала, что поступила неправильно.
Я стиснул кулаки, сунув их под мышки.
Кристиана опустила голову, и что-то мерцающее упало с ее щеки.
– Я хотела провалиться сквозь землю. – Голос был хриплым от слез. – Я заслужила смерть. Я пыталась умереть.
Каждый мускул в моем теле напрягся.
– Боже, я мечтала, чтобы все закончилось, – прошептала она, и ее плечи задрожали. – До встречи с твоим отцом я и понятия не имела, насколько уродливым может быть мир.
Комната расплылась у меня перед глазами. Да уж, метко сказано. Отец умел все вокруг превратить в тьму и ад.
– Я была сущим ребенком. – Она подошла ближе. – До восемнадцати лет не умела ездить на велосипеде. Шредер научил меня. Меня всегда чрезмерно оберегали. – Слезы текли по ее лицу, наверняка Кристиана вспоминала о девочке-подростке, которая была даже моложе, чем Рика в те времена, когда я терроризировал ее.
Бэнкс, Уинтер, Эм, Рика. Они, несомненно, пережили бы то, через что прошла Кристиана, но… у них остались бы раны. Глубокие – душевные и телесные.