Ночь, когда она исчезла
Часть 19 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ким снова закатывает глаза.
— Мой внук, — объясняет она, вставая. — Ной. У него кризис двухлетнего возраста. Нет, я люблю его до смерти, но с нетерпением жду, когда он на следующей неделе вернется в детский сад.
Сжимая кольцо в кулаке, она идет к входной двери, но затем оглядывается на Софи и говорит:
— Мне кажется, я вас знаю. Мы где-то встречались?
— На днях вы подали мне капучино в пабе.
— Ах да, верно, — говорит она, машет футляром для кольца и улыбается. — Огромное спасибо. Не могу даже передать, как я вам благодарна.
Ким возвращается в дом, и Софи в открытое окно слышит, как она разговаривает с внуком.
— Посмотри, — говорит она, — посмотри, что нашла эта добрая женщина. Это кольцо, которое твой папа купил, чтобы подарить твоей маме, но так и не подарил. Что ты думаешь? Разве оно не красивое?
— 20 –
Февраль 2017 года
Каждый день в этом семестре, приезжая в колледж, Таллула обыскивает глазами каждый уголок кампуса в поисках пушистой шубы Скарлетт, прислушивается в надежде услышать ее ленивую протяжную интонацию, почувствовать энергию, что вечно бьет ключом и кружится вокруг нее. Но ничего нет. Шумное присутствие Скарлетт исчезло и унесло с собой все остальное. Дни, которые когда-то были полны волнующих новых возможностей, теперь кажутся какими-то плоскими и приглушенными, и Таллула вновь становится прилежной мамой-подростком с грузом на плечах.
Но на ее плечах лежит не Ной.
Груз на ее плечах — Зак.
Он хороший, он ласков с Ноем. Он не против ночных пробуждений, он готов спать в одной кровати с беспокойным ребенком, готов менять подгузники, нарезать бесконечные круги вокруг луга с коляской. Он готов часами сидеть и раз за разом листать одни и те же матерчатые детские книги, снова и снова повторяя одни и те же слова. Он купает Ноя, вытирает его полотенцем, надевает на него ползунки, измельчает для него в блендере еду, кормит его с ложечки, убирает за ним, качает его, когда он отказывается засыпать, целую вечность сидит рядом с кроваткой, когда Ной спит днем, поет ему, щекочет его, любит его, любит его, любит его.
Но ту же интенсивность любви, которую он демонстрирует, нянчась с сыном, он проявляет и к Таллуле. А Таллуле это не нужно. Она любит Зака, но любит его скорее как отца своего ребенка, нежели просто как мужчину. Он нужен ей, чтобы помочь с ребенком, чтобы он медленно кружил с ней по супермаркетам, толкал тележку и на кассе прикладывал к считывающему устройству свою дебетовую карту. Но ей не нужны его объятия, его общество или эмоциональная близость. Ей не нужно, чтобы он всегда был рядом. А он всегда рядом. Если она идет на кухню, он тоже идет на кухню. Если она решает прилечь, когда Ной спит, он ложится вместе с ней. Если она сидит за столом в своей комнате и делает домашние задания, он будет тут же лежать на кровати и строчить своим приятелям эсэмески. Иногда она прячется в саду, просто чтобы сбежать от него, всего на несколько минут, и вскоре слышит его жалобный голос, доносящийся из дома:
— Лула! Лула! Где ты?
В таких случаях она закатывает глаза и отвечает:
— Я здесь.
И тогда он появится и скажет: «Что ты тут делаешь? Тебе не холодно?» А потом затащит ее обратно в дом, приготовит ей кружку чая, сядет с ней, чтобы выпить, и начнет расспрашивать о вещах, о которых ей не хочется говорить, или скажет: «Иди сюда», и обнимет ее — заключит в объятия, которых она не хочет, и она попытается скрыть это отторжение в мышцах и сухожилиях ее тела, эту потребность оттолкнуть его и просто сказать: пожалуйста, я очень тебя прошу, не мог бы ты хотя бы на пять минут оставить меня в покое?
Однако по воскресеньям Зак играет на лугу с друзьями в футбол, а Таллула остается дома. Они с матерью едят тосты и играют с Ноем, и это легко и приятно.
В первое воскресенье февраля Таллула ждет, когда Зак выйдет из дома, после чего отправляется на кухню.
— Доброе утро, красавица, — говорит мать, беря ее голову в ладони и целуя в макушку.
— Доброе утро, — говорит она, быстро обнимает мать, а затем наклоняется, чтобы поцеловать Ноя, сидящего на своем высоком стульчике. — Как твои дела?
— Я в порядке, милая. А как ты?
Она кивает.
— Хорошо, — отвечает она, хотя слышит сомнение в собственном голосе.
— Ты выглядишь усталой, — говорит ее мама. — Не выспалась?
— Нет, — говорит она. — Нет. Он хорошо спал. Ненадолго проснулся всего один раз, но Зак пошептал ему, и он снова уснул.
Она видит довольную улыбку матери. Она знает: мать воспринимает то, что Зак живет здесь, как своего рода эксперимент, и с оптимистичным интересом наблюдает за ним со стороны.
Внезапно Таллула ощущает потребность выговориться, высказать все, что она в течение последних нескольких недель хранила внутри себя. Она хочет рассказать матери, что задыхается, что каждый ее шаг контролируется, что Зак предлагал ей бросить колледж, что Зак всегда странно смотрит на нее, когда она возвращается домой: слегка наклонив голову и прищурив глаза, как будто он ее в чем-то подозревает, как будто он хочет ее о чем-то спросить, но не может. Она хочет сказать матери, что Заку не нравится, что она запирает дверь ванной, когда принимает ванну, что он иногда сидит рядом с ней на унитазе, играет со своим телефоном и нетерпеливо постукивает ногой, как будто она моется слишком долго. Она хочет сказать матери, что иногда ей кажется, будто она не может дышать, она просто не может дышать.
Но если она начнет рассказывать об этом матери, что будет дальше? Мать займет ее сторону, атмосфера в доме скиснет, эксперимент провалится, Ной будет расти без отца. Лишь вера матери в эксперимент не дает ему испустить дух.
— Почему бы тебе не пойти посмотреть, как Зак играет в футбол? — спрашивает ее мать. — Хорошее утро. Я могу присмотреть за Ноем. Ступай, — говорит она. — Подумай, как он будет рад, если ты появишься там. А потом вы могли бы даже вместе пойти выпить пива в пабе.
Таллула натянуто улыбается и качает головой.
— Понятно, — говорит она. — Нет. Спасибо. Я счастлива просто побыть здесь с тобой.
Мать вопросительно смотрит на нее.
— Правда?
— Да, — Таллула улыбается. — Я скучаю по тем дням, когда мы вдвоем проводили время вместе.
— Ты имеешь в виду, до тех пор, как сюда переехал Зак?
— Да. Наверное.
— Ты не?..
Она качает головой.
— Нет. Нет, все хорошо. Просто он немного навязчивый, тебе не кажется?
Ее мать, прищурившись, смотрит на нее.
— Да, пожалуй, есть такое, — говорит она. — Думаю, учитывая его семейную ситуацию, для него это резкая перемена — быть здесь с вами двумя, когда вокруг царит такая любовь. Наверное, он просто привыкает.
— Наверное, — отвечает Таллула, отрезая еще один ломоть домашнего хлеба.
— Тебе не хватает личного пространства? — спрашивает ее мать.
— Нет, — отвечает она, опуская хлеб в тостер. — Нет. Все нормально. Просто привыкаю, как ты говоришь. И он потрясающий отец. — Она поворачивается к ребенку и сияет улыбкой. — Правда, малыш? — говорит она высоким голосом. — Ведь твой папа потрясающий? Лучший в мире папа? — И Ной улыбается и стучит кулачками по подносу на высоком стульчике, и на миг их только трое на кухне, и все трое улыбаются, а солнце светит на них в окно, и на миг Таллуле кажется, что все хорошо, все очень хорошо.
Когда Таллула в следующий перерыв выходит из здания колледжа, Зак уже там. Ждет в тени небольшой рощицы напротив главного входа. Таллула быстро смотрит на него, затем на свой телефон. Сейчас час пятнадцать. По идее, Зак должен быть на работе. По понедельникам Зак работает на складе стройматериалов недалеко от Мэнтона с полудня до восьми вечера.
Завидев приближающуюся Таллулу, он выпрямляется и кивает в ее сторону головой. Шагая, она видит, как он оглядывается по сторонам, смотрит куда-то позади нее, вокруг нее, как будто ожидает, что она будет с кем-то еще.
— Сюрприз, — говорит он, когда она переходит улицу.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, ненадолго позволяя ему притянуть ее к себе и обнять.
— Сказался больным, — отвечает он. — Но, если честно, мне и вправду было хреновато. Я подумал, что наверняка с чем-то слягу. Но сейчас я чувствую себя хорошо. И я решил приехать и проводить тебя до дома. — Он улыбается, и Таллула смотрит ему в глаза, те самые глаза, в которые она смотрела практически с детства: серые, с темными ресницами. Та же мягкая кожа, та же крохотная ямочка рядом с левым уголком рта. Не самый красивый мальчик в мире, но симпатичный, у него приятное, доброе лицо. Но сейчас в нем есть что-то еще, нечто такое, что появилось с тех пор, как они расстались в прошлом году, твердый металлический блеск в глазах. Он выглядит как вернувшийся с войны солдат, как пленник, вернувшийся из одиночной камеры, как будто он видел вещи, о которых не может говорить и они заперты в его черепной коробке.
— Как мило с твоей стороны, — говорит она, — спасибо.
— Подумал, посмотрю, как ты выходишь с друзьями, — говорит он, переводя взгляд на вход в колледж, на поток студентов, что тянется из дверей на обеденный перерыв.
Она качает головой.
— А что насчет той девушки? — говорит он. — Ну, той, что на фотке с тобой?
— Что за девушка? — Она знает, какую девушку он имеет в виду, слышит, как ее собственный голос слегка запинается на лжи.
— Та, что обнимала тебя. На рождественской дискотеке.
— А, Скарлетт, — говорит она. — Да. Она уехала.
Он кивает, но не отрывает от нее глаз, словно ожидает, что вот-вот раскроется какой-то ее обман. В этот момент из дверей вываливается группа студентов-обществоведов. Таллула их почти не знает, но они с любопытством смотрят на нее. Один из них неуверенно поднимает руку. Она в ответ тоже машет им.
— Кто это?
— Просто студенты с моего курса, — говорит она и смотрит на свой телефон. — Автобус будет через шесть минут. Нам пора идти.
На мгновение кажется, будто он не собирается следовать за ней, будто его взгляд все еще прикован к группе студентов на другой стороне улицы.
— Давай, — говорит она. Зак медленно отрывает от них взгляд и догоняет ее.
— Я бы хотел, чтобы ты обошлась без этого, — говорит он после короткого тяжеловесного молчания.
— Без чего именно?
— Колледжа. Эх, будь у меня возможность зарабатывать достаточно денег, чтобы просто заботиться о тебе и Ное, чтобы тебе не нужно было искать работу.
Она резко втягивает в себя воздух, а затем медленно выдыхает.
— Я тоже хочу позаботиться о Ное, — говорит она. — Я хочу участвовать в его содержании. И я хочу иметь профессию.
— Да, но, Лула… социальный работник. Ты представляешь, сколько сил это будет отнимать у тебя? Насколько это сложно? Сколько часов тебе придется работать? Что ты будешь приносить с собой домой? Не лучше ли найти работу в магазине или что-то в этом роде? Что-нибудь легкое? Что-нибудь рядом с домом?
Она останавливается, поворачивается и смотрит на него.
— Зак, — говорит она, — я сдала три выпускных экзамена. Зачем мне работа в магазине?
— Мой внук, — объясняет она, вставая. — Ной. У него кризис двухлетнего возраста. Нет, я люблю его до смерти, но с нетерпением жду, когда он на следующей неделе вернется в детский сад.
Сжимая кольцо в кулаке, она идет к входной двери, но затем оглядывается на Софи и говорит:
— Мне кажется, я вас знаю. Мы где-то встречались?
— На днях вы подали мне капучино в пабе.
— Ах да, верно, — говорит она, машет футляром для кольца и улыбается. — Огромное спасибо. Не могу даже передать, как я вам благодарна.
Ким возвращается в дом, и Софи в открытое окно слышит, как она разговаривает с внуком.
— Посмотри, — говорит она, — посмотри, что нашла эта добрая женщина. Это кольцо, которое твой папа купил, чтобы подарить твоей маме, но так и не подарил. Что ты думаешь? Разве оно не красивое?
— 20 –
Февраль 2017 года
Каждый день в этом семестре, приезжая в колледж, Таллула обыскивает глазами каждый уголок кампуса в поисках пушистой шубы Скарлетт, прислушивается в надежде услышать ее ленивую протяжную интонацию, почувствовать энергию, что вечно бьет ключом и кружится вокруг нее. Но ничего нет. Шумное присутствие Скарлетт исчезло и унесло с собой все остальное. Дни, которые когда-то были полны волнующих новых возможностей, теперь кажутся какими-то плоскими и приглушенными, и Таллула вновь становится прилежной мамой-подростком с грузом на плечах.
Но на ее плечах лежит не Ной.
Груз на ее плечах — Зак.
Он хороший, он ласков с Ноем. Он не против ночных пробуждений, он готов спать в одной кровати с беспокойным ребенком, готов менять подгузники, нарезать бесконечные круги вокруг луга с коляской. Он готов часами сидеть и раз за разом листать одни и те же матерчатые детские книги, снова и снова повторяя одни и те же слова. Он купает Ноя, вытирает его полотенцем, надевает на него ползунки, измельчает для него в блендере еду, кормит его с ложечки, убирает за ним, качает его, когда он отказывается засыпать, целую вечность сидит рядом с кроваткой, когда Ной спит днем, поет ему, щекочет его, любит его, любит его, любит его.
Но ту же интенсивность любви, которую он демонстрирует, нянчась с сыном, он проявляет и к Таллуле. А Таллуле это не нужно. Она любит Зака, но любит его скорее как отца своего ребенка, нежели просто как мужчину. Он нужен ей, чтобы помочь с ребенком, чтобы он медленно кружил с ней по супермаркетам, толкал тележку и на кассе прикладывал к считывающему устройству свою дебетовую карту. Но ей не нужны его объятия, его общество или эмоциональная близость. Ей не нужно, чтобы он всегда был рядом. А он всегда рядом. Если она идет на кухню, он тоже идет на кухню. Если она решает прилечь, когда Ной спит, он ложится вместе с ней. Если она сидит за столом в своей комнате и делает домашние задания, он будет тут же лежать на кровати и строчить своим приятелям эсэмески. Иногда она прячется в саду, просто чтобы сбежать от него, всего на несколько минут, и вскоре слышит его жалобный голос, доносящийся из дома:
— Лула! Лула! Где ты?
В таких случаях она закатывает глаза и отвечает:
— Я здесь.
И тогда он появится и скажет: «Что ты тут делаешь? Тебе не холодно?» А потом затащит ее обратно в дом, приготовит ей кружку чая, сядет с ней, чтобы выпить, и начнет расспрашивать о вещах, о которых ей не хочется говорить, или скажет: «Иди сюда», и обнимет ее — заключит в объятия, которых она не хочет, и она попытается скрыть это отторжение в мышцах и сухожилиях ее тела, эту потребность оттолкнуть его и просто сказать: пожалуйста, я очень тебя прошу, не мог бы ты хотя бы на пять минут оставить меня в покое?
Однако по воскресеньям Зак играет на лугу с друзьями в футбол, а Таллула остается дома. Они с матерью едят тосты и играют с Ноем, и это легко и приятно.
В первое воскресенье февраля Таллула ждет, когда Зак выйдет из дома, после чего отправляется на кухню.
— Доброе утро, красавица, — говорит мать, беря ее голову в ладони и целуя в макушку.
— Доброе утро, — говорит она, быстро обнимает мать, а затем наклоняется, чтобы поцеловать Ноя, сидящего на своем высоком стульчике. — Как твои дела?
— Я в порядке, милая. А как ты?
Она кивает.
— Хорошо, — отвечает она, хотя слышит сомнение в собственном голосе.
— Ты выглядишь усталой, — говорит ее мама. — Не выспалась?
— Нет, — говорит она. — Нет. Он хорошо спал. Ненадолго проснулся всего один раз, но Зак пошептал ему, и он снова уснул.
Она видит довольную улыбку матери. Она знает: мать воспринимает то, что Зак живет здесь, как своего рода эксперимент, и с оптимистичным интересом наблюдает за ним со стороны.
Внезапно Таллула ощущает потребность выговориться, высказать все, что она в течение последних нескольких недель хранила внутри себя. Она хочет рассказать матери, что задыхается, что каждый ее шаг контролируется, что Зак предлагал ей бросить колледж, что Зак всегда странно смотрит на нее, когда она возвращается домой: слегка наклонив голову и прищурив глаза, как будто он ее в чем-то подозревает, как будто он хочет ее о чем-то спросить, но не может. Она хочет сказать матери, что Заку не нравится, что она запирает дверь ванной, когда принимает ванну, что он иногда сидит рядом с ней на унитазе, играет со своим телефоном и нетерпеливо постукивает ногой, как будто она моется слишком долго. Она хочет сказать матери, что иногда ей кажется, будто она не может дышать, она просто не может дышать.
Но если она начнет рассказывать об этом матери, что будет дальше? Мать займет ее сторону, атмосфера в доме скиснет, эксперимент провалится, Ной будет расти без отца. Лишь вера матери в эксперимент не дает ему испустить дух.
— Почему бы тебе не пойти посмотреть, как Зак играет в футбол? — спрашивает ее мать. — Хорошее утро. Я могу присмотреть за Ноем. Ступай, — говорит она. — Подумай, как он будет рад, если ты появишься там. А потом вы могли бы даже вместе пойти выпить пива в пабе.
Таллула натянуто улыбается и качает головой.
— Понятно, — говорит она. — Нет. Спасибо. Я счастлива просто побыть здесь с тобой.
Мать вопросительно смотрит на нее.
— Правда?
— Да, — Таллула улыбается. — Я скучаю по тем дням, когда мы вдвоем проводили время вместе.
— Ты имеешь в виду, до тех пор, как сюда переехал Зак?
— Да. Наверное.
— Ты не?..
Она качает головой.
— Нет. Нет, все хорошо. Просто он немного навязчивый, тебе не кажется?
Ее мать, прищурившись, смотрит на нее.
— Да, пожалуй, есть такое, — говорит она. — Думаю, учитывая его семейную ситуацию, для него это резкая перемена — быть здесь с вами двумя, когда вокруг царит такая любовь. Наверное, он просто привыкает.
— Наверное, — отвечает Таллула, отрезая еще один ломоть домашнего хлеба.
— Тебе не хватает личного пространства? — спрашивает ее мать.
— Нет, — отвечает она, опуская хлеб в тостер. — Нет. Все нормально. Просто привыкаю, как ты говоришь. И он потрясающий отец. — Она поворачивается к ребенку и сияет улыбкой. — Правда, малыш? — говорит она высоким голосом. — Ведь твой папа потрясающий? Лучший в мире папа? — И Ной улыбается и стучит кулачками по подносу на высоком стульчике, и на миг их только трое на кухне, и все трое улыбаются, а солнце светит на них в окно, и на миг Таллуле кажется, что все хорошо, все очень хорошо.
Когда Таллула в следующий перерыв выходит из здания колледжа, Зак уже там. Ждет в тени небольшой рощицы напротив главного входа. Таллула быстро смотрит на него, затем на свой телефон. Сейчас час пятнадцать. По идее, Зак должен быть на работе. По понедельникам Зак работает на складе стройматериалов недалеко от Мэнтона с полудня до восьми вечера.
Завидев приближающуюся Таллулу, он выпрямляется и кивает в ее сторону головой. Шагая, она видит, как он оглядывается по сторонам, смотрит куда-то позади нее, вокруг нее, как будто ожидает, что она будет с кем-то еще.
— Сюрприз, — говорит он, когда она переходит улицу.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, ненадолго позволяя ему притянуть ее к себе и обнять.
— Сказался больным, — отвечает он. — Но, если честно, мне и вправду было хреновато. Я подумал, что наверняка с чем-то слягу. Но сейчас я чувствую себя хорошо. И я решил приехать и проводить тебя до дома. — Он улыбается, и Таллула смотрит ему в глаза, те самые глаза, в которые она смотрела практически с детства: серые, с темными ресницами. Та же мягкая кожа, та же крохотная ямочка рядом с левым уголком рта. Не самый красивый мальчик в мире, но симпатичный, у него приятное, доброе лицо. Но сейчас в нем есть что-то еще, нечто такое, что появилось с тех пор, как они расстались в прошлом году, твердый металлический блеск в глазах. Он выглядит как вернувшийся с войны солдат, как пленник, вернувшийся из одиночной камеры, как будто он видел вещи, о которых не может говорить и они заперты в его черепной коробке.
— Как мило с твоей стороны, — говорит она, — спасибо.
— Подумал, посмотрю, как ты выходишь с друзьями, — говорит он, переводя взгляд на вход в колледж, на поток студентов, что тянется из дверей на обеденный перерыв.
Она качает головой.
— А что насчет той девушки? — говорит он. — Ну, той, что на фотке с тобой?
— Что за девушка? — Она знает, какую девушку он имеет в виду, слышит, как ее собственный голос слегка запинается на лжи.
— Та, что обнимала тебя. На рождественской дискотеке.
— А, Скарлетт, — говорит она. — Да. Она уехала.
Он кивает, но не отрывает от нее глаз, словно ожидает, что вот-вот раскроется какой-то ее обман. В этот момент из дверей вываливается группа студентов-обществоведов. Таллула их почти не знает, но они с любопытством смотрят на нее. Один из них неуверенно поднимает руку. Она в ответ тоже машет им.
— Кто это?
— Просто студенты с моего курса, — говорит она и смотрит на свой телефон. — Автобус будет через шесть минут. Нам пора идти.
На мгновение кажется, будто он не собирается следовать за ней, будто его взгляд все еще прикован к группе студентов на другой стороне улицы.
— Давай, — говорит она. Зак медленно отрывает от них взгляд и догоняет ее.
— Я бы хотел, чтобы ты обошлась без этого, — говорит он после короткого тяжеловесного молчания.
— Без чего именно?
— Колледжа. Эх, будь у меня возможность зарабатывать достаточно денег, чтобы просто заботиться о тебе и Ное, чтобы тебе не нужно было искать работу.
Она резко втягивает в себя воздух, а затем медленно выдыхает.
— Я тоже хочу позаботиться о Ное, — говорит она. — Я хочу участвовать в его содержании. И я хочу иметь профессию.
— Да, но, Лула… социальный работник. Ты представляешь, сколько сил это будет отнимать у тебя? Насколько это сложно? Сколько часов тебе придется работать? Что ты будешь приносить с собой домой? Не лучше ли найти работу в магазине или что-то в этом роде? Что-нибудь легкое? Что-нибудь рядом с домом?
Она останавливается, поворачивается и смотрит на него.
— Зак, — говорит она, — я сдала три выпускных экзамена. Зачем мне работа в магазине?