Ночь, когда она исчезла

— И чему бы вы хотели посвятить свою жизнь?

— Ах да, — он чешет затылок и морщит лицо. — Я еще до конца не определился. Все еще пытаюсь понять, — улыбается он. — Мне пятнадцатого исполняется двадцать один. Неудачный старт.

Он говорит виноватым тоном, и Софи спешит успокоить его.

— Неправда, — говорит она, — вы работаете, у вас действительно важная работа, чего нет у многих молодых людей вашего возраста.

— Да, — говорит он. — Может быть. — И тотчас спрашивает: — И как вам Мейпол-Хаус?

Софи оглядывается по сторонам и кивает.

— В целом мне здесь нравится, — говорит она. — Хотя это не то, к чему я привыкла. В смысле я родилась и выросла в Лондоне, я никогда раньше не жила за его пределами, поэтому деревенская жизнь — это своего рода шок для всего организма.

— О, это не деревня, — говорит Лиам. — Поверьте, это далеко не деревня. Я вырос на животноводческой ферме в Глостершире. Вот там была деревня. А это просто милое место, где живут люди, которые не хотят жить в больших городах.

Софи улыбается.

— Думаю, это вполне справедливо, — говорит она и тотчас уточняет: — И как давно вы здесь преподаете?

— Как бы это сказать… — Он застенчиво улыбается. — Когда-то я сам здесь учился, хотите верьте, хотите нет. Когда мне было пятнадцать, родители отправили меня сюда сдавать экзамены за курс основной школы, потому что в моей старой школе я слишком… э-э-э… отвлекался на другие вещи. А потом мне здесь понравилось, поэтому я остался, чтобы сдать здесь экзамены на аттестат зрелости. И провалил их все. Сдал заново. Провалил один. Хотел пересдать его… Так что да, я учился здесь… — он прищуривается, производя мысленный расчет, — …четыре с небольшим года? Возможно, это рекорд за все время существования школы. Большинство задерживается здесь не дольше пары лет. А теперь они не могут от меня избавиться.

Он смеется. Софи тоже смеется, а потом спрашивает:

— Значит, вы должны многое знать об этом месте, о его истории?

— Я главный эксперт по Мейпол-Хаусу, да, это так.

— То есть если Шону понадобится что-то узнать, он может без колебаний обращаться к вам?

— Думаю, да. Просто пошлите его ко мне. Я тот, кто ему нужен.

— Значит, вы были здесь прошлым летом, — осторожно начинает она, — когда те подростки пропали без вести?

По его лицу пробегает тень.

— Да, — говорит он. — Я тогда был здесь. И не только здесь, я еще был там.

Софи вздрагивает.

— Там?

— Да. В доме. В смысле в ту ночь, когда они исчезли. Я дружил со Скарлетт, девушкой, которая там жила. Разумеется, я ничего не видел. Я ничего не знал. Но да. Действительно, жуткая история. Просто жуткая. — К разочарованию Софи, он быстро меняет тему: — А что насчет вас? Кем вы работаете? Если вы жили в Лондоне, вы наверняка были вынуждены оставить работу или?..

Она качает головой.

— Нет, — говорит она. — Нет. Я имею в виду, когда-то я, как и вы, была помощником учителя. В начальной школе в Лондоне. Но теперь я самозанятая, могу работать из дома, так что, как видите, для меня в этом плане мало что изменилось. Правда, если честно, мне пока не удалось вернуть себе даже намек на дисциплину. Меня вечно что-то отвлекает. — Она смеется, но положа руку на сердце ее беспокоит, что за почти неделю в Мейпол-Хаусе она не написала ни слова для своей последней книги. Каждый раз, когда она открывает компьютер и начинает печатать, ее мысли уносятся к Таллуле Мюррей, «Темному месту», Скарлетт Жак, розовому кусту на деревенской площади, розовым детским ножкам, вытатуированным на обратной стороне предплечья Ким Нокс, к обручальному кольцу в грязной черной коробке, лежащей сейчас в ее ящике с косметикой. Она думает о Мартине Жаке, которого она погуглила после того, как порылась в его почте, о человеке, чье фото она видела в Интернете, — высоком, изможденном, с прядью редеющих седых волос и суровым выражением лица, о человеке, которого LinkedIn называет исполнительным директором хедж-фонда. Фонд зарегистрирован на острове Гернси, но в настоящее время, согласно другому результату поисков в Гугле, Мартин Жак живет один в Дубае, расставшись со своей женой.

Она не нашла ни на одной странице в Интернете упоминаний о его бывшей жене или взрослых детях, но разлука с семьей показалась Софи единственным очевидным объяснением того, почему «Темное место» было заброшено и оставлено гнить.

— Ну что ж, — говорит Лиам, — я уверен, как только жизнь в колледже войдет в свою колею, вы тоже в нее войдете.

Софи с благодарностью улыбается.

— Очень хороший способ думать об этом, — говорит она. — Спасибо. Вы истинный мудрец.

Говоря это, она видит из-за плеча Лиама, как к ним подходит Шон.

На секунду ее поражает контраст между ними: двадцать лет, которые их разделяют. Шон, при всей своей красоте и харизме, на вид годится Лиаму в отцы.

— Привет, — говорит он, протягивая руку Лиаму. — Лиам, верно?

— Да, он самый. Приятно снова вас видеть.

Они приходят к выводу, что уже встречались, но в разговор вклиниваются другие люди с другими темами, и вскоре Софи вообще уже не говорит с Лиамом, его поглотила другая группа. Оставшись одна, она идет через лужайку к бару внутри шатра. Здесь она берет себе второй бокал вина и несет его обратно на улицу. Через лужайку ей виден Шон, увлеченный разговором с Питером Дуди и Керрианной Маллиган.

Затем она видит Лиама. Он идет по лужайке к главному зданию, и она, поддавшись порыву, следует за ним. Он идет через корпус и выходит из дверей на другой стороне. Затем пересекает задний двор и направляется к общежитию. Она видит, как он вводит код. Дверь с жужжанием и щелчком открывается, и он входит внутрь. Она садится на скамейку во дворе, радуясь возможности побыть одной, прежде чем снова ринуться в бой. Вино стало теплым, но она все равно его пьет. Вечернее солнце пробивается сквозь ленты пурпурных облаков. Закрыв глаза, она подставляет лицо солнечному теплу, прислушиваясь к далекому гулу болтовни и смеха.

Она слегка вздрагивает, выпрямляется, открывает глаза и видит пару загорелых ног, торчащих из решетки балкона на третьем этаже общежития, край книги в мягкой обложке, холодное пиво на столике.

Это Лиам.

Пару секунд она размышляет, может, ей окликнуть его, навязаться к нему в гости, выпить вместе с ним холодного пива, спросить, что, по его мнению, на самом деле произошло в «Темном месте» той ночью.


Но она лишь качает головой и направляется обратно через внутренний двор на вечеринку.





— 17 –

Январь 2017 года




В канун Нового года Зак проводит ночь с Таллулой и не уходит домой. Когда через пять дней Таллула просыпается, чтобы снова поехать в колледж, она просыпается в постели, которую делит с ребенком и его отцом. После Нового года у них Заком больше не было секса, но по вечерам они сидят бок о бок на диване, целуют друг друга на прощание или при встрече, обнимаются, касаются друг друга.

Мать Таллулы довольна. Таллула знает: мать всегда чувствовала себя виноватой за то, что вышла замуж за человека, который не был создан для суматохи семейной жизни, который в ту минуту, когда она сказала, что он ей нужен, сбежал домой к своей матери, бросив их всех без тени раскаяния. И Таллула уверена: мать рада, что Таллула и Зак собираются стать настоящей семьей и что Зак готов взять на себя часть забот, которые раньше давили на плечи Таллулы как матери-одиночки.

В свой первый день в колледже Таллула целует на прощание мать. В палисаднике она поднимает глаза и видит в окне своей спальни Зака и Ноя. Зак держит крохотную ручку Ноя и машет ей. Она видит, как он говорит:

— До свидания, мамочка. До свидания, мамочка.

Она посылает им воздушные поцелуи и уходит.

На автобусной остановке она ищет глазами Скарлетт. После этого первого раза Скарлетт больше не появлялась на автобусной остановке, а после рождественской вечеринки Таллула ни разу не видела ее и не говорила с ней, но по какой-то причине Скарлетт оставила отпечаток в душе Таллулы. Обе их встречи кажутся ей важными, она чувствует, что сейчас что-то должно произойти, некий третий акт, своего рода концовка. Подъезжает автобус. Она бросает последний взгляд на холм, в сторону Мейпол-Хауса, вздыхает и садится в автобус.

В тот же день после ланча Таллула решает посетить корпус, где расположено отделение изящных искусств. Раньше она никогда здесь не была. Это приземистое квадратное здание посреди кампуса, довольно некрасивое. Коридоры внутри увешаны слегка настораживающими автопортретами. Она находит в конце коридора дверь с надписью «Изобразительное искусство. Первый год обучения» и заглядывает в окошко. Комната пуста, но заперта. Она идет по другим коридорам, увешанным еще большим количеством картин, и наконец находит картину с подписью «Скарлетт Жак, 1-й курс».

Таллула останавливается. Это автопортрет Скарлетт в короткой футболке и просторных шортах, восседающей в похожем на трон огромном красном бархатном кресле, в тиаре набекрень, в высоких кроссовках. Волосы зачесаны назад, в ушах серьги-кольца, запястья унизаны цветными резинками. У ее ног сидит огромный коричневый пес, почти такого же размера, как Скарлетт, тоже в короне. Оба смотрят прямо на зрителя, пес — гордо, Скарлетт — с вызовом.

Это захватывающий образ. Он привлекает внимание сначала к Скарлетт, а затем ко всем остальным деталям: кучке серебряных и кремовых зарядных устройств на полу, отражающих свет, маленькому окошку позади с намеком на чье-то лицо, как будто наблюдающее за ней. На столе лежит пистолет, айфон, блюдо со свежим красным сердцем, которое выглядит так, будто оно все еще бьется. На другом столе торт, у которого отсутствует кусок, а на ноже, которым его разрезали, капля крови.

Таллула понятия не имеет, что все это означает, но картина написана красиво, как будто в выгоревших на солнце оттенках розового, зеленого и бледно-серого с резкими полосами и вкраплениями красного цвета. Она ловит себя на том, что шепчет: «Ух ты!»

— Потрясающе, не правда ли?

Она оборачивается на голос, прозвучавший за ее спиной. Ей казалось, что она одна. Перед ней девушка из банды Скарлетт, но она не может вспомнить ее имя.

— Да, я это к тому, что раньше я не видела ее работ, но эта картина невероятная.

— Ты в курсе, что она ушла из колледжа?

Таллула моргает, чувствуя в животе странное напряжение.

— Что?

— Скарлетт ушла. И не вернется. — Девушка издает ртом что-то вроде лопающегося звука, как будто Скарлетт — пузырь жвачки, который лопнул.

— Но почему?

— Никто не знает. Я все время пишу ей сообщения, и она все время отвечает, что сообщит мне, когда сможет, но она не может сказать мне прямо сейчас, так что да…

Таллула вновь поворачивается к картине.

— Какая жалость, — говорит она.

— Да, — соглашается девушка. — Гребаная идиотка. Такой труд, такой талант, а она взяла и бросила. И с концами. В этом вся Скарлетт. Загадка. Завернутая в одеяло. — Она улыбается. — Ты Таллула из автобуса, верно?

Таллула кивает.

— Мими. Мы встречались на рождественской вечеринке.

— Ах да. Привет.

Мими наклоняет голову к Таллуле.

— Изучаешь искусство? — спрашивает она.

Таллула мотает головой.

— Нет, просто захотелось посмотреть на картины. Кто-то сказал, что это стоит увидеть.

Мими пару секунд с любопытством смотрит на нее. Затем выпрямляется и говорит:

— Ладно, мне пора. Если вдруг увидишь в ваших краях Скарлетт, скажи ей, чтобы она перестала вести себя как идиотка и вышла на связь, хорошо?