Никто не знает тебя

Человек с более высоким, чем у Гретхен, уровнем эмоционального интеллекта утешил бы Пенни какой-нибудь банальщиной, но Гретхен не стала даже пытаться. Бесполезно. Ее скромные потуги лишь усугубят неловкость.

— И все-таки вы уверены, что Рид ее не убивал, — уточнила она.

Пенни, немного подумав, тряхнула головой:

— Рид из тех субъектов, что в драке валятся на пол и молят противника о пощаде.

Судя по ее тону, худших людей в мире она не могла и представить.

— Вы хорошо его знаете?

Пенни, словно в подтверждение, склонила голову, но ответила совершенно противоположное:

— Полагаю, нет.

— Значит, что касается драки, вы судите со слов Клэр, верно?

— Я несколько лет наблюдала за их семьей, — произнесла Пенни, то ли соглашаясь, то ли не соглашаясь — не разобрать. — В основном, правда, на светских раутах да благотворительных вечерах нашего фонда. Однако от меня не укрылось его поведение. Всякий раз, когда Клэр вела себя чуточку бесцеремонно, он смотрел на ее как нашкодивший щенок.

Слабаков Пенни не жаловала. Если бы Гретхен водила с ней дружбу и хотела привлечь ее на свою сторону, она непременно этим воспользовалась бы. Раз за разом вливая в ее уши яд, она заставила бы ее, эту умницу-разумницу Пенни, поверить в бесхребетность мужа, посмотреть на него зашоренными глазами и выстроить против него — кирпичик за кирпичиком — непоколебимую и непробиваемую стену предубежденности.

И укорениться в необъективной и предвзятой точке зрения.

Подобное в этом мире происходило сплошь и рядом, но никто, кроме Гретхен, этого, похоже, не замечал. Но почему? Неужели она острее других реагировала на столь вопиющую несправедливость?

— А что-либо необычного с Клэр в последние месяцы жизни не происходило?

— Нет. Хотя…

— Вы что-то вспомнили?

— Не знаю, уместно ли будет мое замечание, но, по-моему, вам следует поговорить кое с кем еще.

Гретхен нравилось гораздо больше, когда собеседники просто отвечали на ее вопросы, а не указывали, что ей делать.

— Понимаете, за несколько месяцев до смерти Клэр к ним в гости приехала сестра Рида, Эйнсли, да так у них и осталась.

— За несколько месяцев? — вклинилась Маркони.

Они думали, Эйнсли объявилась в городе совсем недавно. Примчалась к овдовевшему брату помочь с детьми.

— Да, — горячо закивала Пенни. — Они с Клэр никогда особо не ладили.

— А вы знаете почему? — спросила Гретхен. — Эйнсли — подобие Рида? Тоже любит изображать жертву?

— Наоборот. Мне кажется, она вечно его защищает.

— Но…

— Клэр и Рид познакомились в подростковом возрасте, — слегка возвысила голос Пенни. — Думаю, Эйнсли, будучи тогда совсем ребенком, выводила Клэр из себя.

Гретхен хмыкнула. Собеседницы сочли это возгласом одобрения, но они заблуждались.

— Вы знаете, почему Эйнсли осталась с ними так надолго?

— Не знаю, но могу предположить… — Пенни перевела взгляд с Гретхен на Маркони. — Думаю, она помогала им с Виолой. Она же сестра милосердия.

— И, по вашим словам, она поселилась у Кентов за несколько месяцев до смерти Клэр? — уточнила Маркони, вытаскивая блокнот и авторучку.

Взгляд Пенни затуманился, и она глубоко вздохнула:

— Да, именно. Головой, конечно, не поручусь, но… но Клэр жаловалась на нее за неделю до своей гибели.

Пока Маркони усердно чиркала в блокноте, в воздухе висела зрелая и полная недомолвок тишина.

— Имя Тесс Мерфи вам о чем-нибудь говорит? — не выдержала Гретхен.

— Имя Тесс Мерфи? Сестры конгрессмена Мерфи? — смущенно пробормотала Пенни. — Конечно, говорит. Но мы не были знакомы лично, если вас интересует именно это.

— И Клэр не заводила о ней разговоров?

— Нет, — чистосердечно призналась Пенни и удивленно приподняла бровь.

Гретхен кивнула и махнула Маркони, но детектив, вместо того чтобы встать и распрощаться, убрала блокнот, наклонилась и пристально взглянула на Пенни.


— И кто же, по-вашему, убил Клэр?

Пенни задумалась и долго молчала, созерцая гавань.

— Не знаю, — медленно произнесла она, — но, держу пари, тот… Тот, кто купился на игру Рида и поверил, что Рид — невинная жертва.





30. Рид. За два года до гибели Клэр…




В последние годы он редко покидал Бостон. Надо было присматривать за детьми, а Клэр в одиночку не справлялась с окрепшей и набравшей силу Виолой, контролировать которую с каждым днем становилось все труднее.

Отправляясь в редкие путешествия за пределы штата, он боялся, что по возвращении не застанет никого в живых.

Однако, когда Эйнсли попросила его подсобить с переездом, он согласился. Иначе своими нравоучениями и нотациями она довела бы его до нервного срыва. Ее голос и так безостановочно зудел в его голове. Гневно, ожесточенно.

Тяжелый и душный день подошел к концу, и они, измотанные до полусмерти, опустились на пол посреди груды коробок. Внезапно Эйнсли щелкнула пальцами, поднялась и ушла, но тут же вернулась, помахивая бутылкой дешевого джина.

Рид захохотал: в последний раз он пил это гнусное пойло лет в шестнадцать, в возрасте, когда любой алкоголь кажется одинаковым, так как предназначен для одной только цели — упиться до зеленого змия.

Взяв у Эйнсли бутылку, он отхлебнул из горлышка и скривился от отвращения: джин немилосердно ободрал его горло, привыкшее к бархатистым винам и мягкой, запредельно дорогой водке. И все же он не мог отказать себе в удовольствии расслабиться после трудного рабочего дня и прикончить переходящую из рук в руки бутылку.

И ненадолго вернуться в юность. Даже под страхом смерти он не признался бы, что скучает по тем временам, когда был самим собой, а не Ридом Кентом, мужем Клэр Кент, составной частью могущественной династии, способной купить половину Бостона и не обеднеть ни на пенс.

Больше всего в новой жизни ему не хватало Эйнсли. Сестра плохо, если не сказать отвратительно, ладила с Клэр, и Рид пускался на всяческие ухищрения, заманивая ее в гости. В ход шли и бессовестный подкуп, и фотографии очаровательных племянников.

Он пихнул Эйнсли плечом и протянул бутылку:

— Умница, малышка.

Эйнсли, как и следовало ожидать, мгновенно ощетинилась, готовая броситься на него с кулаками и доказать, что никакая она не малышка, а вполне самостоятельная зрелая женщина, но он насмешливо улыбнулся, и она рассмеялась. Вскричала: «Дурак!» — и игриво толкнула его.

Притворяясь, что сражен наповал, он распластался на полу и уставился в потолок.

Сквозь открытое окно доносился гул моря. Шипя, накатывали на песок волны. Бешено жужжал вентилятор, тщетно пытаясь разогнать духоту осенней ночи. Раскаленная и знойная Южная Каролина изнуряла Рида, ему недоставало освежающей вечерней прохлады, и он искренне не понимал выбора сестры.

— Зачем ты сюда переехала? — спросил он, приподнимая голову и отхлебывая джин.

— Здесь все по-другому, верно? — задумчиво прошептала Эйнсли, словно читая его мысли.

Не так, как в Бостоне, городе, бывшем когда-то для них родным домом. В городе, до сих пор оставшемся для Рида родным. Сердце его кольнула обида: почему Эйнсли с такой легкостью бросила Бостон и его, своего брата? У него друзей — перечесть по пальцам. И лишиться одного из них — трагедия.

— Кто вынудил тебя переехать? Кого я должен оприходовать лопатой? — шутливо нахмурился он, вручая сестре бутылку.

Эйнсли взяла джин и вдруг зашлась в неудержимом хохоте. Глаза ее увлажнились, она повалилась рядом с братом, и слезы потекли по ее виску и лбу.

— Ох, вот только этого мне недоставало, — обессиленно застонала она, держась за живот.

— Мозгов тебе недоставало, дуре набитой, — беззлобно осадил ее Рид.

Забавно, но никто не боялся внушительного громилу Рида. И сколько бы он ни разыгрывал роль старшего брата-защитника, они с Эйнсли знали: если кому и придется вправлять мозги потенциальному ухажеру Эйнсли, вздумавшему дурно с ней обращаться, так это самой Эйнсли.

Тут расхохотался и Рид. Его беззаботность передалась Эйнсли, и она снова покатилась со смеху.

«Как давно я не смеялся», — ужаснулся Рид, когда они выдохлись, обмякли и лишь тихо и истерически всхлипывали. Его отвыкшие от веселья губы приятно дергались, внутренности ходили ходуном, сморщенные в улыбке щеки сладостно ныли. Блаженство… Он тут же протрезвел.

Эйнсли, спиной почуяв перемену в настроении брата, поспешно вручила ему бутылку:

— Думаешь, Клэр не согласится на развод?

Рид вздохнул: вернись он на десять секунд, десять минут, десять лет назад — и ему не пришлось бы отвечать на этот вопрос.

— Согласится, да еще как.

— Но не позволит тебе видеться с малышней, — мрачно добавила Эйнсли. На ее скулах заиграли упрямые желваки. Взгляд уперся в потолок. Рука сжалась в кулак. — Что за властолюбивая…

— Эйнсли! — взмолился он, прежде чем пропитанные ядом слова успели сорваться с ее губ.

Эйнсли скривилась: