Никто не знает тебя

В минуты, подобной этой, Гретхен ощущала себя Робинзоном на необитаемом острове. Она не переживала — переживать вообще бесполезно, — но чувствовала себя уязвленной, так как не понимала того, что окружающие схватывали интуитивно.

— …решили выставить ее полной дурой, — снисходительно закончил Деклан, — и таким образом самоутвердиться за ее счет. Они думали, Клэр смутится и растеряется.

Его кривоватая ухмылочка все разъяснила. Подумать только — всякий раз, когда эмпаты раскрывали перед Гретхен суровую правду жизни, они выказывали себя далеко не в самом выгодном свете.

— Так и случилось? — не удержавшись, спросила Гретхен — чужеродная простофиля, не соображающая, что подобные вопросы в приличном обществе неуместны. — Шутка удалась?

Деклан улыбнулся себе под нос. Тепло и любовно. Горделиво?

— Не родился еще тот человек, который выставил бы Клэр полной дурой.

Гретхен распахнула глаза. Не насмешка звучала в его голосе, не память о прошлом, а дифирамб очень близкому человеку, сердечному другу. Гретхен задумалась. Возможно, драку между Декланом и Ридом спровоцировала не Лена. Возможно, у Деклана имелись достаточно веские основания сделать отбивную из мужа своей любовницы.

В последние месяцы только ленивый не обсуждал семейство Кентов, однако отношения между супругами для широкой аудитории оставались табу. Если «говорящие головы» и отпускали сальные шуточки о крепких супружеских узах, сплотивших Рида и Клэр перед лицом исходившей от Виолы опасности, то исключительно в утренних телеэфирах, где разрешалось пить вино прямо в студиях. Несомненно, дело приняло бы иной оборот, если бы Виола, взяв вину за преступление, не привлекла к своей персоне всеобщее нездоровое любопытство. И тогда грязное белье, накопившееся за годы семейной жизни Кентов, вывалили бы и перетряхнули на всех телеканалах страны.

— Неужели? — мягко удивилась Гретхен.

Деклан расправил плечи и переложил на столе ручку.

— Ну да. На вечеринке она оказалась в своей стихии. Она ведь была настоящей стервой. Впрочем, как и все они.

Под сумрачными взглядами Гретхен и Маркони Деклан хрипло закашлялся и запустил пятерню в волосы.

— То есть я хочу сказать, девчонки за словом в карман не лезли, все трое были одним миром мазаны. Поэтому Клэр и приглянулась Тесс с Леной. Да и Рид от них не отставал.

— У Лены с Ридом был роман? — поинтересовалась Маркони.

— Да вы что! Нет конечно! — в непритворном ужасе замотал головой Деклан, словно Маркони покусилась на самое святое. — Они относились друг к другу по-братски. Все это знали.

Фразочки типа «все это знали» бесили Гретхен неимоверно. Бросавшийся ими человек казался ей идиотом, не представляющим, что Вселенная не ограничивается его узким житейским мирком.

Гретхен припомнила, как отреагировал или, скорее, не отреагировал Рид, когда узнал о кончине Лены. Гретхен даже предположила, что он безумно ее любил. Она пошла по ложному пути, случается. Ей хватало мужества признавать собственные ошибки. И все же, если Рид и не сох по Лене, словно мальчишка, то, несомненно, питал к ней глубокие романтические чувства.

«Ох, Лена, Лена, во что же ты впуталась, милая?»

Вопрос, разумеется, так и повис в воздухе, ибо Лена, окоченевшая и холодная, покоившаяся где-то на столе патологоанатома, не могла на него ответить. И Гретхен кусала губы, досадуя, что подруга не оставила ни одного намека на события, происходившие в ее жизни в последний год. Вероятность того, что Лена намеки оставила, а Гретхен их проглядела, она решительно отметала.

— Но почему Клэр и Рид начали встречаться сразу после исчезновения вашей сестры? — спросила она.

Она ничего не смыслила в подростковых мелодрамах и не скрывала этого. В юности, отвергнув традиционное государственное образование, последователи которого единодушно считали ее хладнокровной, избежавшей наказания убийцей, она грызла гранит частных наук, добиваясь первого диплома о высшем образовании. Лишь спустя годы она пристрастилась к мыльным операм и комедийным сериалам, преподавшим ей азы допустимого поведения в обществе. По этой причине амурные помешательства сверстников ее не коснулись — она не складывала любовные треугольники и не флиртовала с однокурсниками.

— К тому времени я отошел от их компании, — пожал плечами Деклан, — и почти с ними не виделся. Ну а много позже мы начали встречаться на благотворительных мероприятиях. Но об этом я вам уже рассказал.

— А когда Лена Букер заинтересовалась пропажей Тесс? — вернула их к современным реалиям Маркони.

Деклан дернул уголками рта:

— Да, наверное, в то же самое время, что и Рид. Особо не помню.

— Вам не показалось это странным?

— То, что они оба ринулись ворошить прошлое? Не-а. Я подумал, они действуют в связке.

— И вы не помогли им? — сощурилась Гретхен. — Я хочу сказать: разгадай они эту загадку — и вы могли бы ручаться, что их разгадка верна. Вы ведь им доверяли.

— Когда-то… — тихо-тихо, так что Гретхен с трудом расслышала, пролепетал Деклан и снова пожал плечами. — Просто… Я сыт по горло людьми, копающимися в жизни Тесс.

Последняя фраза гулким набатом ударила в уши Гретхен.

— А что в этом плохого?

— А что в этом хорошего? — парировал он, заметив, что Гретхен, словно собака, почуявшая дичь, сделала стойку. — Копы шарятся и лезут везде, куда их не просят, люди языками чешут, Фиона рвет и мечет.

— И все это портит вашу предвыборную кампанию, — усмехнулась Маркони.

«А Деклана проняло», — заметила Гретхен. Краска стыда и смущения бросилась в его идеально вылепленное лицо.

— Семья дороже любых выборов, — резко и холодно отрезал он и стремительно поднялся, показывая, что разговор окончен. — Тысяча извинений, но у меня назначена встреча. Если у вас остались вопросы, прошу без стеснения адресовать их моему адвокату.

Помедлив секунду, Гретхен бодро вскочила на ноги:

— Не сомневайтесь, мы так и поступим.


Они уже подошли к двери, когда Гретхен остановилась, словно что-то припоминая.

— Позвольте последний вопрос вдогонку, так сказать.

— Пожалуйста.

— Вы спрашивали тетушку, кто, по ее мнению, убил Тесс?

Гретхен полагала, что, несмотря на граничащую с шизофренией зацикленность, людям, потратившим прорву свободного времени на расследование одного-единственного убийства, порой открываются детали, недоступные глазам непосвященных.

Деклан вздохнул, закрыл на мгновение лицо руками и устало дернул плечом:

— Ну, вы знаете, что говорят в таких случаях.

— Убийца — любовник, — поставила в их беседе точку Маркони.





20. Рид. За пять месяцев до гибели Клэр…




Листать чужие дневники — подло.

Спустя четыре дня Деклан позвонил Риду и сказал: «Забирай». Уговорить Деклана собрать коробку с вещами Тесс оказалось проще пареной репы. Деклан до сих пор витал в облаках, воображая, что сестра отправилась на поиски лучшей доли.

В детстве Деклан Мерфи был несуразным парнишкой с белобрысой копной лохматых волос и усеянной конопушками молочно-бледной мордочкой. Его вены жгла кипящая кровь пацана из Саути. Его грудь теснила огромная, размером с Бостон, обида на мир. Легкий, словно перышко, он первым кидался в драку и сквернословил так, что уши сворачивались в трубочку.

Уму непостижимо, как этот бесенок превратился в заносчивого прощелыгу, озабоченного рейтингами и голосованиями намного больше, чем судьбой сестры, и с горем пополам выкраивающего время для встреч с одним из своих самых влиятельных спонсоров.

О том, что Деклан, прикрываясь именем Тесс, основал благотворительный фонд для помощи трудным подросткам, Рид тактично умалчивал. Тесс никогда не была трудным подростком.

— Знаю, глупо верить, что она живет где-то счастливо, но… могу я по крайней мере надеяться? — заявил Деклан, когда Рид спросил его о Тесс.

Неважно. Главное, он заполучил желаемое — вещи Тесс, непреложно доказывавшие, что эта девочка и вправду существовала, чувствовала, страдала, любила, дышала и танцевала.

Большую часть коробки составляла всякая дребедень: парочка запыленных кубков, две рубашки, плюшевый утконос без глаза и передней лапы и маленький изящный крестик, полученный Тесс на первом причастии.

Тоненький дневник с игрушечным замочком, болтавшимся на хлипкой металлической застежке, прятался в коробке на самом дне. Корешок дневника украшали цветы и черепахи, обложку — имя Тесс, выведенное аккуратным круглым почерком.

Этот почерк Рид узнал бы из тысячи даже по прошествии миллионов лет. Он закрыл глаза и перенесся в юность. В тот самый день, когда Тесс, заливаясь смехом, стискивала дневник на груди, а Рид его вырывал. Наконец дневник полетел в сторону, и они повалились на кровать — хитрость, к которой Рид прибегал всякий раз, чтобы уложить Тесс на одеяло, ощутить ее близость.

Действительно ли он тогда хотел прочитать ее дневник? Наверное, да. Хотя сейчас желание погрузиться в мир другого человека, прикоснуться к чуждым ему сокровенным мыслям и суждениям представлялось ему дикостью.

Юности свойственно напускать таинственности на окружающий мир. Лишь циничный взгляд зрелости способен увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле.

— Ты и без того знаешь все мои секреты, Рид, — хихикнула Тесс.

Он ткнулся носом ей в висок, вдохнул пронзительный сладковато-фруктовый аромат шампуня и запустил пальцы в каскад ее пышных волос:

— Мы ведь почти всю жизнь вместе. Когда мы познакомились? Лет в пять?

Обвив его ногами, Тесс провела большим пальцем по шраму на его ключице. Рид отстранился, посмотрел на нее с лукавой ухмылкой. Но маслянистая шуточка застыла у него на губах, когда он увидел ее лицо. Нежное. Любящее. Преданное. С неимоверным трудом он взял себя в руки, иначе, позабыв про все на свете, поддался бы ее очарованию и утонул в море сокрушающих, столь явно выраженных чувств.

— Этот шрам на ключице ты заработал, когда скатился на салазках с горки в парке, — прошептала она, словно открывая ему великую тайну.

Возможно, Рид действительно казался ей величайшей тайной, в которой существенна каждая мелочь.

Неужели она всегда смотрела на него так, а он и не замечал?

Тесс широко раскрыла глаза, словно ожидая от него взаимного откровения. Рид смешался, пытаясь отыскать в памяти хоть что-то подобное. Шрам у нее на локте. Где она его получила? Если б он помнил! А вот еще один над глазом, пересекающий бровь, видимый только если пристально всматриваться. Он имеет какое-нибудь отношение к первому шраму?

Почему, почему он о ней ничего не знает?

Его охватил панический страх, и последние воспоминания о Тесс напрочь выветрились из его головы. Теперь его память представляла девственно-чистый лист, и на этом листе внезапно возникло лицо Клэр, с улыбкой объясняющей, что из-за суеверного страха спугнуть удачу она ест клубнику только в июле.

А Тесс вообще пробовала клубнику?

Язык, словно налитый свинцом, тяжело и неуклюже заворочался у него во рту, не решаясь произнести слова, о которых он мог бы впоследствии пожалеть.

Он любил Тесс, взаправду любил. Но не так сильно, как любила его она. И от этого ему становилось невыносимо горько.